Продолжаю прорабатывать Махова
Сочинения доктора Донна напоминают фантазию или прелюдию, в которой автор не связан каким-либо планом, но может менять тональность или лад как ему благоугодно. Butler S. Characters and passages from note-book. (Это он _поругать_ Донна хотел, ыгы).
Музыкальная аллегорика Средневековья была усвоена в образности позднейшей европейской литературы. Центральный мотив "человек - музыка Бога" сохраняется, хотя его первоначальная мотивация библейской экзегезой забыта, из аллегории он превращается в метафору, имеющую порой глубоко личное биографическое звучание. В "Гимне к Богу в моей болезни" ("Hymne to God, My God, in My Sicknesse") Джона Донна смерть осмыслена как настройка инструмента в преддверии вечной музыки.
...I am coming to that Holy roome,
Where, with Thy Quire of saints for evermore,
I shall be made Thy Musicke ; as I come
I tune the Instrument here at the dore...
(...я вхожу в Твой святой предел, где, вместе с Твоим хором святых, я навсегда стану Твоей музыкой; а входя, я здесь, в дверях, настраиваю свой инструмент...)
Возьми и ты кифару, чтобы струна твоих внутренних жил от плектра духа издала звук добрых дел. Возьми псалтирь, чтобы родилась гармония твоих слов и дел. Возьми тимпан, чтобы дух внутри тебя заиграл на инструменте своего тела, и в совершённых тобой деяниях выразилась сладостная красота твоего нрава. (Амвросий Медиоланский. Ага, тот самый Сант-Амброджо, к которому мы с Ромой в Милане ходили. И даже попросить его кое о чём удалось).
Цистерцианский аббат Исаак из Стеллы (12 век), развивая в "Эпистоле о душе" метафору "тело - музыкальный инструмент", "душа-мелодия", выводит из неё своего рода доказательство бессмертия души, которая живёт после гибели тела, как мелодия продолжает жить после того как музыкальный инструмент разбит:
"Так, возможно, скажут некоторые: если душа находится в теле благодаря той способности чувствовать [sensualitas], которая представляет собой некий телесный дух [spiritus corporeus], то почему после отделения души от тела оно не продолжает жить посредством этого духа, который весь есть не что иное как жизнь? На это ответим так: пока эта способность остаётся целостной и соразмерной, в соответствии с [принципом] оживления, душа не покинет тело, - когда же она расстроена и разорвана, душа покидает тело, даже и не желая того. При этом душа всё своё уносит с собой: чувства, воображение, мышление, восприятие, понимание, вожделение, гневливость...Тело же выбрасывается, как музыкальный инструмент, который который был весь цел и настроен, так что содержал в себе музыкальную мелодию и звучал при касании, а теперь разбит и бесполезен. Погибает инструмент, но не погибает мелодия или песня, если, конечно, не считать, что песня - не более чем звук...Как в музыкальном инструменте или в листе [с нотами] антифонария присутствует музыкальная мелодия, пока струны и ноты правильно расположены (когда правильно расположены, мелодия появляется, когда приходят в беспорядок, исчезает), так существует и согласованность души с телом. И если ты спрашиваешь, где находится душа после тела, - я спрошу, где пение после [нотного] листа или после звучания, где смысл после слова, где мысль после стиха, где число после перечисленного?"
Когда тебя трясёт от сильных эмоций в библиотеке - это как-то совсем глупо. Но вот, на прошлой неделе накрывало всё по тому же поводу, внезапно - такой день был тяжёлый.
А сегодня пришибло цитатами из средневековых монахов. Пришлось активно промаргиваться, чтобы, не дай Бог, не заплакать - ничего, пара глубоких вдохов и настроение снова рабочее. Мне даже не стыдно - тексты-то потрясающие.
Ну и кто о чём, а вшивый о бане - если и можно к "Турандот" прикрепить какой-нибудь финал, то его надо строить на мелодии Лю. Инструмент разбит, мелодия жива.
Причём звучит в самом что ни на есть буквальном смысле.
Лю, поэзия.
Лю, мелодия.
PS: Это ещё что, сейчас я вам ещё один сюрприз выдам, покруче всего вышерассказанного.
Музыкальная аллегорика Средневековья была усвоена в образности позднейшей европейской литературы. Центральный мотив "человек - музыка Бога" сохраняется, хотя его первоначальная мотивация библейской экзегезой забыта, из аллегории он превращается в метафору, имеющую порой глубоко личное биографическое звучание. В "Гимне к Богу в моей болезни" ("Hymne to God, My God, in My Sicknesse") Джона Донна смерть осмыслена как настройка инструмента в преддверии вечной музыки.
...I am coming to that Holy roome,
Where, with Thy Quire of saints for evermore,
I shall be made Thy Musicke ; as I come
I tune the Instrument here at the dore...
(...я вхожу в Твой святой предел, где, вместе с Твоим хором святых, я навсегда стану Твоей музыкой; а входя, я здесь, в дверях, настраиваю свой инструмент...)
Возьми и ты кифару, чтобы струна твоих внутренних жил от плектра духа издала звук добрых дел. Возьми псалтирь, чтобы родилась гармония твоих слов и дел. Возьми тимпан, чтобы дух внутри тебя заиграл на инструменте своего тела, и в совершённых тобой деяниях выразилась сладостная красота твоего нрава. (Амвросий Медиоланский. Ага, тот самый Сант-Амброджо, к которому мы с Ромой в Милане ходили. И даже попросить его кое о чём удалось).
Цистерцианский аббат Исаак из Стеллы (12 век), развивая в "Эпистоле о душе" метафору "тело - музыкальный инструмент", "душа-мелодия", выводит из неё своего рода доказательство бессмертия души, которая живёт после гибели тела, как мелодия продолжает жить после того как музыкальный инструмент разбит:
"Так, возможно, скажут некоторые: если душа находится в теле благодаря той способности чувствовать [sensualitas], которая представляет собой некий телесный дух [spiritus corporeus], то почему после отделения души от тела оно не продолжает жить посредством этого духа, который весь есть не что иное как жизнь? На это ответим так: пока эта способность остаётся целостной и соразмерной, в соответствии с [принципом] оживления, душа не покинет тело, - когда же она расстроена и разорвана, душа покидает тело, даже и не желая того. При этом душа всё своё уносит с собой: чувства, воображение, мышление, восприятие, понимание, вожделение, гневливость...Тело же выбрасывается, как музыкальный инструмент, который который был весь цел и настроен, так что содержал в себе музыкальную мелодию и звучал при касании, а теперь разбит и бесполезен. Погибает инструмент, но не погибает мелодия или песня, если, конечно, не считать, что песня - не более чем звук...Как в музыкальном инструменте или в листе [с нотами] антифонария присутствует музыкальная мелодия, пока струны и ноты правильно расположены (когда правильно расположены, мелодия появляется, когда приходят в беспорядок, исчезает), так существует и согласованность души с телом. И если ты спрашиваешь, где находится душа после тела, - я спрошу, где пение после [нотного] листа или после звучания, где смысл после слова, где мысль после стиха, где число после перечисленного?"
Когда тебя трясёт от сильных эмоций в библиотеке - это как-то совсем глупо. Но вот, на прошлой неделе накрывало всё по тому же поводу, внезапно - такой день был тяжёлый.
А сегодня пришибло цитатами из средневековых монахов. Пришлось активно промаргиваться, чтобы, не дай Бог, не заплакать - ничего, пара глубоких вдохов и настроение снова рабочее. Мне даже не стыдно - тексты-то потрясающие.
Ну и кто о чём, а вшивый о бане - если и можно к "Турандот" прикрепить какой-нибудь финал, то его надо строить на мелодии Лю. Инструмент разбит, мелодия жива.
Причём звучит в самом что ни на есть буквальном смысле.
Лю, поэзия.
Лю, мелодия.
PS: Это ещё что, сейчас я вам ещё один сюрприз выдам, покруче всего вышерассказанного.