КАК ВАЖНО РАССЕРДИТЬСЯ
Отмена русской культуры на Западе, о чём было столько шума, похоже, сама собой стушевалась.
Всем это стало неинтересно.
Большое дело!
Бывали времена (почти всегда), когда Запад вообще ничего о русской культуре не знал.
Что ей нисколько не мешало.
Правда, вышло так, что однажды один молодой человек решил: это не дело.
Надо исправить положение!
И у него, как ни странно, получилось.
А всё началось с одной книги.
Называлась она "Geschichte der Malerei im XIX Jahrhunderte" - "История живописи в XIX веке".
Написал её Рихард Мутер.
Имела она шумный мировой успех и вызвала страстные толки (ведь в ней модные течения превозносились в ущерб академизму).
А ещё книгу журили за «эротический стиль».
Это первый русский её перевод:
Перевели - потому что в России книга тоже произвела фурор.
"В неистовый восторг от новинки" пришёл и студент 3 курса юридического факультета Петербургского университета Александр Бенуа:
И его друзья пришли в восторг.
Это были пылкие театралы и завсегдатаи выставок, «майские жуки» (однокашники Бенуа по гимназии Мая) - "Валечка Нувель, Дима Философов и кузен последнего Серёжа Дягилев, приехавший из Перми".
Кузен этот, тоже студент-юрист, никаких художественных талантов не имел, но тоже искусство любил страстно:
Книга Мутера была в трёх томах.
В первом томе поместили оглавление всего издания.
Молодой Бенуа просмотрел это оглавление и увидел, что главы о русской живописи в книге не будет.
Совсем!
Ни слова!
Бенуа возмутился:
"Это представлялось тем более несправедливым, что были намечены главы, посвящённые не только скандинавским школам, но и польской".
Да, скажем, про норвежскую живопись имелась у Мутера подробнейшая глава:
Но никакой России!
"Итак, я очень обиделся за Россию, усмотрев странный пропуск в программе книги Мутера", - вспоминал Бенуа.
Надо сказать, студент Бенуа оказался не робкого десятка.
Он не просто обиделся, а сел и написал в Мюнхен автору книги.
В письме он высказал своё изумление по поводу того, что русская живопись для Herr Doktor`а не существует.
Рихард Мутер был человек вежливый и студенту ответил:
Мутер честно признался, что никогда ничего о русской живописи не слыхал и никаких русских художников, кроме Верещагина, не знает.
Василий Верещагин тогда живал и в Париже, и в Мюнхене, и в Америке.
Он устраивал по миру эффектные выставки - затянутые чёрным стены, свет только электрический, драматичная музыка, исполняемая тут же на рояле.
И леденящие душу картины:
Но разве есть и другие русские художники, удивлялся Муттер. Кто они?
Хотя в письме Бенуа перечислил многих - от горячо им любимого Левицкого, автора дивных "Смолянок":
До могучего Сурикова, по силе мысли и страсти равного Достоевскому:
Так считал Бенуа.
Впрочем, тогда в Европе и Достоевского ещё толком не знали.
Но энтузиазм петербургского студента Мутера покорил.
А что, если автор такого страстного письма возьмёт и напишет недостающую главу?
Он, Мутер, будет признателен.
И даже денег заплатит.
Сначала эта грандиозная задача испугала Бенуа.
Но должна же быть глава о русской живописи!
И студент взялся за работу.
Вот только книг по истории русского искусства нашлось крайне мало, их можно было отыскать лишь в Академии художеств:
Пришлось основательно потрудиться.
Но книги полбеды - издание-то было богато и качественно иллюстрированным:
Потому в Мюнхен надо было прислать около тридцати репродукций.
А где их взять?
В 1893 году хороших репродукций картин русских художников просто не было!
Даже знаменитых репинских "Бурлаков" Бенуа отыскал лишь в виде литографии с рисунка пером - совсем не то, что нужно:
Что уж говорить о других!
Выручил приятель Бенуа, фотограф-любитель (редкое тогда увлечение, дорогое и технически непростое):
Звали приятеля Зозо (Вячеслав вообще-то) Россоловский.
Он и снял картины русских мастеров довольно прилично.
Даже Коровина, которого трудно вообразить чёрно-белым:
Да, это глава о русской живописи в книге Мутера - написанная Александром Бенуа.
Получилось!
Бенуа и его приятели были счастливы.
Это и стало началом их наступления на Запад.
Они просто заболели идеей явить всему миру русскую культуру.
Даже с перехлёстом этим увлеклись.
Что они устроили позже, известно всем.
Из дружеского кружка выросло мощное художественное объединение и журнал "Мир искусства":
Прошли выставки русских художников в Европе.
Эта была одной из первых.
Как на постере (работы ещё одного «майский жука», Константина Сомова) забавны русская и финская дамы:
За дело продвижения русского искусства взялся и "кузен Димы" Сергей Дягилев.
Наконец-то у него тоже отыскался талант.
Да ещё какой!
Он оказался гениальным арт-менеджером:
Настолько гениальным, что на Западе все затеи и начинания круга его друзей стали приписывать вообще ему одному. Исключительно ему.
Итак, сначала Европу поразили гастроли Шаляпина.
Триумф "Бориса Годунова" Мусоргского был полным:
С тех пор этот шедевр воцарился на мировой сцене:
Затем публику ошеломили "Русские сезоны" - невиданные ранее шедевры русского балета:
Именно русский балет и оказался настоящим потрясением для Европы.
Балет "Петрушка" в сценографии Александра Бенуа:
Анна Павлова в русском танце:
Русский балет поражал новизной и совершенством во всём - от новой музыки и смелой пластики до изумительной красоты сценических костюмов:
От античной архаики - к восточной сказке:
Россия вернула Европе и подзабытый утончённый романтизм:
Ещё один костюм от Льва Бакста, ставшего законодателем моды, причём не только театральной:
Всё это вдохновляло и заражало многие годы - и многих.
"Послеполуденный отдых фавна" - Бакст, костюм для Вацлава Нижинского:
Десятилетия спустя. Фредди Меркьюри в образе Фавна-Нижинского:
Повсюду успех русского балета был оглушительный:
Бенуа торжествовал:
"После наших постановок те дорогие и сложные академические постановки, которыми тогда ещё гордились "образцовые" (но сколь омертвевшие) театры - "Opera" и "Opera Comique", должны были показаться мишурными и жалкими".
Балет Гранд Опера - таланты и поклонники - на картине Жана-Луи Форена:
"Наконец, после наших артистов, после нашего балетного ансамбля Academie de Dance вдруг потеряла свой стародавний престиж":
Вот так.
Всё это - живопись, музыка, театр - уже было в России, жило, цвело и развивалось.
Но никто об этом на Западе даже не подозревал.
То, чего не знаешь, для тебя просто не существует, ведь так?
"Россия - страна варваров".
Оказалось, страна гениев.
А Александр Бенуа юридический факультет таки закончил.
Но стал выдающимся художником и историком искусства (не зря спорил с Мутером!):
Вот что значит как следует рассердиться, когда в книге нет необходимой главы!
Конечно, всё, что с Бенуа и его друзьями позже случилось, случилось бы всё равно.
Но первый шаг всегда важен.
Во всей этой истории забавнее всего, что Бенуа вовсе не был пламенным патриотом в привычном понимании этого слова.
Он вообще-то даже и русским не был.
В годы Второй мировой войны он писал так:
"...в моей крови сразу несколько (столь между собой завраждовавших) родин - и Франция, и Неметчина, и Италия.
Лишь обработка этой мешанины была произведена в России, причём надо прибавить, что во мне нет ни капли крови русской".
"Даже в гомеопатической дозе", как он часто шутил.
Родился Бенуа в довольно герметичной, типично петербургской среде иностранных архитекторов и музыкантов, некогда прибывших в Россию из Европы по приглашению.
Это его предки:
Пятеро братьев Бенуа читают письмо от шестого.
Родоначальники нескольких ветвей этого многочисленного, разнообразно талантливого клана:
Эти люди осели в России, но многие так толком и не обрусели (некоторые родственники Бенуа оставались иностранными подданными, кузены отбывали службу в иностранных армиях и пр.)
Сам он сравнивал свой семейный круг с Немецкой слободой времён Петра Великого, которую изобразил такой идиллически весёлой:
Рос и жил Бенуа исключительно в Петербурге и окрестностях. Иной России почти не видел, не знал, не понимал, стало быть, и любить не мог.
Любил только это:
Зато он создал самый настоящий культ Петербурга - Petersburg uber Alles:
Мистический Петербург Бенуа в "Петрушке":
Патриотом Петербурга он был неистовым, горячим, обожающим всё петербургское до мелочей.
Любимое вот в таком порядке -
Петербург, Пушкин, Россия:
В эмиграции, в Париже:
"Я трепещу, когда встречаю у букиниста хотя бы самую банальную фотографию, изображающую и наименее любимый когда-то уголок Петербурга".
Местный патриотизм - patriotism de clocher по Бенуа - тоже великая сила.
Как всякая любовь.