БЛАГОТВОРИТЬ
Теперь благотворительность в основном существует в виде фондов - так и проще, и надёжнее.
А в старину формы благотворительности были крайне разнообразны. Каждый действовал по собственному разумению и сообразуясь со своими возможностями. Богачи могли построить и оборудовать по последнему слову тогдашней науки больницу (таковы были Морозовская или Голицынская), открыть приют или богадельню - а могли просто помочь деньгами просителю. Даже у самых бедных было принято приносить милостыню по большим праздникам не только нищим на паперть, но и в остроги заключённым.
Между этими полюсами было множество градаций. Но помогали в общем-то тем же, кому мы и сегодня помогаем - детям, больным и немощным, старым и неимущим.
Правда, есть одна категория адресатов благотворительной помощи, которая сейчас если и нуждается, то ничего не получает.
Это студенты.
Высшее образование в XIX веке было в основном платным. Мало кого даже из самых бедных и талантливых хлопотами удавалось не то что перевести на казённый кошт, а даже просто освободить от оплаты учёбы. Общежития и столовые были редкостью, а вот самая настоящая нищета встречалась сплошь и рядом. Современный человек, конечно, скажет: "Так молодые, шли бы подработать". Однако уроки, которые давали студенты, и переводы для журналов кормили плохо. В разгрузке вагонов или подметании улиц люди интеллигентных профессий не могли конкурировать с "профессионалами", которых тоже было хоть отбавляй.
Классический бедный студент русской литературы - Родион Раскольников. Поэтому мы хорошо представляем, как жили подобные молодые люди (хотя Достоевский так и не дал нам знать, чему и где его герой учился). Выход из трудного положения Раскольников нашёл негодный, но множество его сотоварищей никаких старушек не убивали, но учась, терпели отчаянную нужду. Ещё один классический бедный студент - в смысле классик русской живописи - Исаак Левитан, которому пришлось и голодать, и, не имея угла, тайком оставаться на ночь в классах, чтоб не скитаться по улицам.
Потому не удивительно, что "недостаточные", как тогда говорили, студенты очень нуждались в помощи. И она часто приходила. Иногда состоятельные люди брали на себя расходы по обучению даровитых земляков (например, красноярский купец Кузнецов помог Василию Сурикову с оплатой курса Академии Художеств). Знаменитые актёры и певцы устраивали концерты и вечера в пользу бедных студентов.
Но бывали люди и попроще.
Об одном таком незамысловатом благотворителе рассказал Борис Пантелеймонов, инженер, учёный, писатель русского зарубежья, перед Первой мировой войной - студент-химик из многодетной семьи (у него было двенадцать братьев и сестра - где взять средства всех выучить!). Родственник одного из однокашников Пантелеймонова, лавочник Гребенников, вдовый и бездетный, завёл обыкновение на свои именины приглашать пообедать небогатых студентов. Человек десять. Просто подкормить.
Теперь самое интересное - именинный обед, как теперь сказали бы, представителя мелкого бизнеса.
Пантелеймонов навсегда запомнил тот стол. Сначала закуски:
"Боже мой, чего там нет! Одних колбас полный набор: розовая душка-чайная; тёмная, с жиром квадратиками, копчёная; совсем бурая толщиной в пальчик - охотничья; бледная, изнеженная ливерная - чёрт-те что!
Селёдка не мудрое дело, а и то целый ряд: простая наша православная с серебряными щёчками, дунайская в ладонь шириной, ещё какая-то. За ними серая жемчужная россыпь икры, зерно к зерну, а рядом кетовая - янтарные бусы, краснотой в толще оказывают. А грибки-то: рыжики-малютки, на вилку не поймать; скользкие ослизлые грузди; белый гриб - стал по-настоящему в уксусе белым.
Гляжу, однако, что посерьёзнее, чтоб на мелочи не рассыпаться, вижу на огромных блюдах телятина фунтов на пятнадцать и окорок: шкурка задрана, как откинутая пола, хвастает розоватым жиром, приткнута гвоздикой.
А бутылок не перечесть, выпить каждой по рюмке - тут тебе и конец - не встанешь. Вот это дядюшка!"
Конечно, у голодных студентов слюнки потекли:
"Васька Остроухов сидит к столу ближе всех. Он глянул на дверь, хвать ломтик хлеба, поддел им горку зернистой и проглотил удавом <...>
Николай Иннокентьевич (именинник) явился разряженный. Мы с любопытством уставились на затейника. Что могли мы думать об этом лавочнике? Неповоротливый, тяжёлый мозг, застывший на обыденном - еда и нажива".
Пир начался:
"Дядюшка дал первый пример: навалил себе, для почина, тарелку соленьями. Я потянул большой груздь и проглотил - только чмокнул. Выпили по рюмочке-другой <...>, поели всё мясное, потом видим недогляд: на одной тарелке икра задержалась. Молча каждый взял по куску, и не отгадать после, что на тарелке лежало. У окорока не оставили даже кожу, а Васька Остроухов и гвоздику съел.
Дядюшка заметил пустоту стола, похлопал в ладоши - Дант ( кухарка показалась студентам похожей на Данте) принесла два блюда рубленых котлет. А я уж начал наедаться, привередничаю: в котлеты навалено слишком много луку! Однако всё, что досталось, съел".
Весь обед такой, какой и теперь может быть, хотя сто лет прошло. Простая наша еда.
А сладкое? Тоже без затей:
"Потом подали пузатый ведёрный самовар. В нём ещё много угля, и через дырочки в крышке он поплёвывает. Пьём. На закус - домашнее печенье - хворост - в рот возьмёшь большой кусок, а хрустнешь - ничего не остаётся, одна сладость.
С чаю некоторых развезло, осовели, а вообще все переели, дышать трудно.<...>
- В жизни надо радоваться, - говорит дядюшка, - кто радуется, тому легко. И все такого любят. Сказано было человеку: "Будьте, как дети". Вот и всё. Чего тут хитрого?
Меня начинает трогать красномордый дядюшка. С умилением я понял, почему он на нас разоряется, в гости зазвал. Вспоминаю, как вчера ещё судил о нём, и тут же закаиваюсь брать людей с кондачка".
Вот такая история о голодной юности и странном неучёном человеке, который накормил студентов. Писатель Пантелеймонов вспомнил о нём с благодарностью полвека спустя, в Париже, человеком небедным. Он тоже научился помогать - просто, всем, что у самого под рукой. Старая школа.
А вот есть ли сейчас такие "дядюшки", как лавочник-именинник у Пантелеймонова?
А в старину формы благотворительности были крайне разнообразны. Каждый действовал по собственному разумению и сообразуясь со своими возможностями. Богачи могли построить и оборудовать по последнему слову тогдашней науки больницу (таковы были Морозовская или Голицынская), открыть приют или богадельню - а могли просто помочь деньгами просителю. Даже у самых бедных было принято приносить милостыню по большим праздникам не только нищим на паперть, но и в остроги заключённым.
Между этими полюсами было множество градаций. Но помогали в общем-то тем же, кому мы и сегодня помогаем - детям, больным и немощным, старым и неимущим.
Правда, есть одна категория адресатов благотворительной помощи, которая сейчас если и нуждается, то ничего не получает.
Это студенты.
Высшее образование в XIX веке было в основном платным. Мало кого даже из самых бедных и талантливых хлопотами удавалось не то что перевести на казённый кошт, а даже просто освободить от оплаты учёбы. Общежития и столовые были редкостью, а вот самая настоящая нищета встречалась сплошь и рядом. Современный человек, конечно, скажет: "Так молодые, шли бы подработать". Однако уроки, которые давали студенты, и переводы для журналов кормили плохо. В разгрузке вагонов или подметании улиц люди интеллигентных профессий не могли конкурировать с "профессионалами", которых тоже было хоть отбавляй.
Классический бедный студент русской литературы - Родион Раскольников. Поэтому мы хорошо представляем, как жили подобные молодые люди (хотя Достоевский так и не дал нам знать, чему и где его герой учился). Выход из трудного положения Раскольников нашёл негодный, но множество его сотоварищей никаких старушек не убивали, но учась, терпели отчаянную нужду. Ещё один классический бедный студент - в смысле классик русской живописи - Исаак Левитан, которому пришлось и голодать, и, не имея угла, тайком оставаться на ночь в классах, чтоб не скитаться по улицам.
Потому не удивительно, что "недостаточные", как тогда говорили, студенты очень нуждались в помощи. И она часто приходила. Иногда состоятельные люди брали на себя расходы по обучению даровитых земляков (например, красноярский купец Кузнецов помог Василию Сурикову с оплатой курса Академии Художеств). Знаменитые актёры и певцы устраивали концерты и вечера в пользу бедных студентов.
Но бывали люди и попроще.
Об одном таком незамысловатом благотворителе рассказал Борис Пантелеймонов, инженер, учёный, писатель русского зарубежья, перед Первой мировой войной - студент-химик из многодетной семьи (у него было двенадцать братьев и сестра - где взять средства всех выучить!). Родственник одного из однокашников Пантелеймонова, лавочник Гребенников, вдовый и бездетный, завёл обыкновение на свои именины приглашать пообедать небогатых студентов. Человек десять. Просто подкормить.
Теперь самое интересное - именинный обед, как теперь сказали бы, представителя мелкого бизнеса.
Пантелеймонов навсегда запомнил тот стол. Сначала закуски:
"Боже мой, чего там нет! Одних колбас полный набор: розовая душка-чайная; тёмная, с жиром квадратиками, копчёная; совсем бурая толщиной в пальчик - охотничья; бледная, изнеженная ливерная - чёрт-те что!
Селёдка не мудрое дело, а и то целый ряд: простая наша православная с серебряными щёчками, дунайская в ладонь шириной, ещё какая-то. За ними серая жемчужная россыпь икры, зерно к зерну, а рядом кетовая - янтарные бусы, краснотой в толще оказывают. А грибки-то: рыжики-малютки, на вилку не поймать; скользкие ослизлые грузди; белый гриб - стал по-настоящему в уксусе белым.
Гляжу, однако, что посерьёзнее, чтоб на мелочи не рассыпаться, вижу на огромных блюдах телятина фунтов на пятнадцать и окорок: шкурка задрана, как откинутая пола, хвастает розоватым жиром, приткнута гвоздикой.
А бутылок не перечесть, выпить каждой по рюмке - тут тебе и конец - не встанешь. Вот это дядюшка!"
Конечно, у голодных студентов слюнки потекли:
"Васька Остроухов сидит к столу ближе всех. Он глянул на дверь, хвать ломтик хлеба, поддел им горку зернистой и проглотил удавом <...>
Николай Иннокентьевич (именинник) явился разряженный. Мы с любопытством уставились на затейника. Что могли мы думать об этом лавочнике? Неповоротливый, тяжёлый мозг, застывший на обыденном - еда и нажива".
Пир начался:
"Дядюшка дал первый пример: навалил себе, для почина, тарелку соленьями. Я потянул большой груздь и проглотил - только чмокнул. Выпили по рюмочке-другой <...>, поели всё мясное, потом видим недогляд: на одной тарелке икра задержалась. Молча каждый взял по куску, и не отгадать после, что на тарелке лежало. У окорока не оставили даже кожу, а Васька Остроухов и гвоздику съел.
Дядюшка заметил пустоту стола, похлопал в ладоши - Дант ( кухарка показалась студентам похожей на Данте) принесла два блюда рубленых котлет. А я уж начал наедаться, привередничаю: в котлеты навалено слишком много луку! Однако всё, что досталось, съел".
Весь обед такой, какой и теперь может быть, хотя сто лет прошло. Простая наша еда.
А сладкое? Тоже без затей:
"Потом подали пузатый ведёрный самовар. В нём ещё много угля, и через дырочки в крышке он поплёвывает. Пьём. На закус - домашнее печенье - хворост - в рот возьмёшь большой кусок, а хрустнешь - ничего не остаётся, одна сладость.
С чаю некоторых развезло, осовели, а вообще все переели, дышать трудно.<...>
- В жизни надо радоваться, - говорит дядюшка, - кто радуется, тому легко. И все такого любят. Сказано было человеку: "Будьте, как дети". Вот и всё. Чего тут хитрого?
Меня начинает трогать красномордый дядюшка. С умилением я понял, почему он на нас разоряется, в гости зазвал. Вспоминаю, как вчера ещё судил о нём, и тут же закаиваюсь брать людей с кондачка".
Вот такая история о голодной юности и странном неучёном человеке, который накормил студентов. Писатель Пантелеймонов вспомнил о нём с благодарностью полвека спустя, в Париже, человеком небедным. Он тоже научился помогать - просто, всем, что у самого под рукой. Старая школа.
А вот есть ли сейчас такие "дядюшки", как лавочник-именинник у Пантелеймонова?