Как хохол упрямый Завойко не расстрелял п******а Невельского. "Очевидно, это абсурд умопомрачения".
Продолжаю делиться фрагментами рукописи "Начало Амурского дела и воспоминания о событиях на Амуре и Камчатке во время Восточной войны (1853-1855 гг.)". РГАВМФ, ф. 315, oп. 1-2, ед. хр. 1680. Вынесенные в заголовок фразы взяты из текста.
Из недавней культпоездки в Санкт-Петербург я вывез недостающие фрагменты рукописи, надо только их перепечатать - и текст достоен издания. Правда, необходим грамотный комментарий, чтобы читатель не принял всё рассказанное за чистую монету, а я и сам не знаю, где верить, а где смеяться.
Опубликованные прежде фрагменты можно отыскать, кликнув на метку "адмиралы".
Итак.[Итак (читать дальше)]
Глава X.
Продолжение военных действий на Амуре
Свита Муравьёва состояла из 30 человек. Всё это были сыновья и племянники именитых русских вельмож, прискакавших в те края за георгиевскими крестами. Казалось бы, что время войны - храброму воину нетрудно увенчать свои подвиги заслуженной наградой, но… что он должен делать со своими пламенными порывами, если неприятель упорно не показывается и от боя очевидно уклоняется? Не ждать же его по целым годам; тем более, что война может быть скоро прекращена, а тогда уж никаких подвигов и не потребуется.
Так рассуждали петербургские гости, глядя на необозримые пространства дальней страны, где они хотели осуществит свои благородные мечты; рассуждали и приступили к делу. "Вот неприятельский фрегат, - говорят они Муравьёву, устремляя в пространство указательные пальцы, - он стоит там уже три недели и блокирует нас; почему бы нам не взять его на абордаж? Мы готовы и сейчас подойти к нему на плотах и взять, как брал чужие корабли Пётр Великий на катерах, почему бы и нам не взять?"
Но прежде чем нашим героям удалось взять неприятельский фрегат на абордаж, случилось одно приключение, в котором один из них хотел отличиться, не выходя в море. Начальник штаба доложил Завойко, что прибывший адъютант главнокомандующего требует 40 казаков для усмирения взбунтовавшихся поселенцев, только что прибывших из России. Завойко ответил, что казаков у него нет и что военный губернатор обязан лично явиться на место беспорядков, а потому приказывает изготовить для него вельбот. В скором времени он и поехал туда.
Прибыв на место, он застал следующее: 35 крестьянских семейств сидят над рекою и плачут. На вопрос, чего они плачут, крестьяне заявили, что ожидают порки и что в Николаевск послано уже за казаками. Из дальнейших расспросов обнаружилось, что адъютант главнокомандующего приказал им строить там избы, но они, указывая на деревья, на которых на высоте 6 саженей висит наносник сухой травы и сучьев заявили, что во время весеннего разлива вся эта местность скрывается под водой и что жить в избах, построенных там, это значит подвергать себя явной опасности; поэтому они выбрали себе для изб место повыше , в пяти верстах от берега, где и почва лучше (чернозём). Затем, казалось, что тот же адъютант снабдил их плугами, но когда крестьяне пошли пахать землю. то ничего этими плугами сделать не могли, несмотря на то, что нажимали их по два человека. Вот они и решились, так как они привезены сюда, по-видимому, на погибель, то готовы и погибнуть, но приниматься за дело, из которого ровно ничего не может выйти, они не будут, хотя бы их и выпороли.
Возвратившись домой, Завойко пригласил к себе ретивого адъютанта главнокомандующего и повёл с ним такой разговор: "Ваше сиятельство, вы ещё человек молодой, и я имею к вам просьбу, которою вы, надеюсь, выслушаете со вниманием и исполните. Я сейчас видел на месте тех крестьян, которые ждут от вас порки. Не троньте их, не делайте им зла. Всё происходит от того, что вы взялись за дело, о котором никакого понятия не имеете. Обратитесь к вашей совести, и она подскажет вам, что я говорю правду. Покорнейше прошу вас, поезжайте к вашему генералу и просите его освободить вас от обязанности, о которой вы понятия не имеете. Я сам пособлю крестьянам устроиться поудобнее, и дело уладится".
"Оно действительно правда, - ответил адъютант, - я несколько лет воспитывался в Пажеском корпусе, где науки сельского хозяйства не преподаются; я и не обязан знать сельское хозяйство. Но вы знаете, какие могут быть разговоры с Муравьёвым. Если я не высеку крестьян, мне ничего не будет, так как вы не дали мне казаков, да их у вас и нет, на каково будет вам? Об этом вы можете сами судить. Имею честь кланяться".
Через восемь дней, как только возвратилась шлюпка, отвозившая адъютанта, Завойко получил от Муравьёва следующее предписание: " Вы осмелились, в виду неприятеля, выслать войско на вольные работы, между тем, военный закон (статья такая-то) повелевает мне расстрелять Вас, что я и выполню. За тем воспрещаю Вам вмешиваться в дело заселения крестьян; если же окажете им какую-либо помощь по водворению их, то этим нанесёте вред и на будущее время, так как крестьяне станут всегда требовать помощи при водворении".
Наступил июль месяц, 3 числа явился офицер с фрегата "Аврора" и сообщил, что "бизань-мачта вынута и фрегат всеми силами тянут, но корма его сидит глубже на 3 фута, он ни с места, что прикажете делать?" Завойко ответил, что так как главнокомандующий отдал приказ командиру фрегата ввести его, то он не может вмешиваться в это дело, а потому послал офицера к Муравьёву. Через четыре дня на пароходе посланный вернулся от Муравьёва с запиской следующего содержания: "Посылаю Вам, любезный мой друг В. С., пароход и прошу Вас съездить на нём к фрегату и пособить ввести его, а затем, ежели пароход Вам не нужен, то пришлите его обратно с известием, вошёл ли фрегат в реку или нет". Вместе с тем прислано было на имя Завойко особое предписание: "Имеете Вы в 24 часа расстрелять капитана штурманов Попова за государственное преступление, так как он облыжно выставил на картах глубину в 19 фут, когда в действительности глубине не превышает 10 фут". Завойко немедленно отправился на пароход к фрегату, осмотрел его и дал следующий совет: подвести под корму транспорты "Иртыш" и "Байкал". затопив их, затем откачать воду, и тогда они должны поднять корму фрегата, и он пройдёт. Так и сделано было, когда получены были на месте все приспособления для означенных работ, а тем временем пароход был отправлен обратно с донесением главнокомандующему, что ежели не будет шторма, то фрегат к 15 июля будет введен в реку.
На заре 15 июля прибыл Муравьёв и был встречен Завойко, но встреча эта не сопровождалась уже ни объятиями, ни поцелуями. Муравьёв спросил Завойко: "Какой совет вы дали для поднятия фрегата?" Завойко ему рассказал. Когда затем они вошли в квартиру Завойко, Муравьёв сказал ему: "Как только фрегат войдёт в реку, я тогда с вами помирюсь, а всё же вы угостите меня чаем: пароход стал на мель, и я, рассердившись, поехал на вельботе, продрог и проголодался". Немедленно ему подали чай и закуску, в том числе свежую икру, только что вынутую из осетра, и жареную осетрину. Муравьёв поинтересовался узнать, откуда у нас такая роскошь, и Завойко объяснил, что сам наловил осетров, а один из астраханцев, матрос, отлично умеет очищать икру.
Закусив в должной мере, Муравьёв предложил посмотреть, как Рейн строит батареи, а между прочим спросил: "Что, вы исполнили моё предписание расстрелять Попова?" "Я с комиссией рассмотрел черновые планшетные карты, - ответил Завойко, - и там оказалось, что рукой Попова написано "9 фут глубины", а рукой Невельского поставлена с левой стороны единица; помощники Попова, трое офицеров, показали, что Невельской на беловых картах своей рукой проставил глубину 19 фут, но Попов этих карт не подписал, и потому он прав".
Муравьёв замолчал. На пути встретил их офицер с фрегата и доложил Завойко, что фрегат на свободе и транспорты освобождены, на фрегате ставят бизань-мачту, и через два часа он войдёт в реку, ветер хорош. Муравьёв поцеловал Завойко и сказал: "Дорогой вы человек, вы выручили меня из беды!"
После осмотра батареи, когда Муравьёв и Завойко вернулись домой, дежурный офицер донёс, что фрегат "Аврора" входит в реку. Муравьёв, выглянув в окно, сказал: "Как у вас, однако, всё делается по часам! Теперь воочию увидел фрегат; позвольте вас расцеловать, и я остаюсь вашим другом". Завойко ответил: "А я к вам с покорнейшей просьбой. Бог нас пронёс мимо неприятеля, и мы благополучно прибыли к Лазареву мысу; когда я потребовал морской провизии, мне доставили одни испорченные уже сухари, солонина оказалась также никуда не годной, и прочих заготовлений морской провизии нет, и потому князь Максутов её не принял. Масла вовсе не заготовляли. Вы изволили сказать Максутову передать мне, что в Николаевске приготовлено 360 оленей для освежения команды, но оказалось, что их всё нет в Николаевске и не было. Таким образом, по выходе из Петропавловска команда получила морскую провизию не сполна, и если они не утратили бодрости и здоровья, то благодаря только сбитню, припасы для которого закуплены на мой счёт (3000 р.), о чём и вам известно из моих приказов. Теперь я покорнейше прошу вас, пришлите из доставленных вами быков, находящихся на Мариинском посту, несколько штук в Николаевск".
Муравьёв, выслушав всё это, ответил "Я вам сейчас докажу, что олени здесь. Эй, ординарец, давайте мне сюда капитан-лейтенанта Бачманова!" Бачманов тотчас же прибежал. "Почему вы не выдаёте 360 оленей, закупленных собственно для Камчатской эскадры?"
"Имею честь доложить, - ответил Бачманов, - что когда явился князь Максутов и потребовал выдачи оленей, то я в тот же момент послал в Петровское узнать об оленях и получил ответ, что оленей там нет и в первый раз о них слышат".
"Убирайтесь вон! - вскричал Муравьёв. Я это дело расследую и строго накажу виновных. А вам, адмирал, быков не будет, так как я рассчитывал на доставку оленей и быков привёз мало".
Затем Муравьёв сказал: "Ну, любезный мой друг Василий Степанович, фрегат введён, все команды собраны вместе, теперь мы можем приступить к военным делам. У вас здесь у северного фарватера стоит неприятельский фрегат, и вы до сих пор не принимали никаких мер против него".
"Это дело невозможное, - ответил Завойко, - и незачем тратить напрасно время. У нас один неприятель - будущий мороз, а другой - недостаток провизии. Мы должны, не теряя летнего времени, до наступления холодов успеть построиться: все прибывшие сюда люди живут в палатках из парусов, а их набралось до 5500 душ, в том числе есть немало детей. Далее, на одном пуде хлеба, как оказалось по расчёту на человека, мы перезимовать не можем. Местные торговцы продают продукты первой необходимости по следующим ценам:
Чай за фунт ______________ 25 руб.
Сахар за фунт ____________ 5 р.
Стеариновая свеча ________ 3 р.
Масло за фунт ____________ 3 р.
Сигара одна ______________ 1 р.
Но запасов так мало, что чрез два месяца всё истощится. Вот наши единственные неприятели, против которых мы должны заблаговременно принять надлежащие меры".
"Да что вы мне рассказываете про сбитни и чай! - остановил Муравьёв с горячностью. - Теперь не время рассуждать в России о чаях и поить солдат чаями, а надо думать только об одном - как бить и отражать неприятеля. Поэтому даю вам приказ: имеете вы тотчас же распорядиться о снаряжении абордажной экспедиции, чтобы взять фрегат на абордаж".
"Как люблю вас и всех моих подчинённых, - заметил Завойко, - и как дорога мне честь воина, так по совести должен сказать, что это предприятие успехом не увенчается. Взять на абордаж винтовый железный неприятельский фрегат, который стоит в море в 20 милях от лимана и в 60 милях от мелей лимана, и стоит день и ночь под парами, а вокруг него постоянно крейсируют две паровые шлюпки? Взять его шлюпками и баржами, которые должны пройти между мелями лимана на протяжении 60 миль, не имея на пути ни одной пристани, а потом ещё пройти 20 миль морем - это дело совсем невозможное".
"А я вам скажу, - вскричал Муравьёв, - что вы хохол упрямый, как Мазепа, и вдобавок трус".
"Что я не трус, про то Европа знает, и это имя мне вовсе не к лицу, - заметил Завойко. - А если я не заслуживаю уже вашего доверия, то в вашем распоряжении имеются офицеры с выдающимися способностями и несомненно храбрые: Чихачёв, Корсуков [Корсаков], Можайский, Шварц, Федоровский и Пилкин, все они моложе меня, могут обладать сравнительно большей отвагой и самонадеянностью - ну и предоставьте им попытать счастья в этом походе. А я дам вам расписку в том, что если вы неприятельский фрегат возьмёте, то пусть меня повесят на реи его".
"Вы думаете, что без вас я не обойдусь! - вскричал Муравьёв. - Эй, ординарец! Живо ко мне Корсукова". Корсуков явился, и Муравьёв сказал ему: "Я назначаю вас командиром абордажной экспедиции, которая должна взять неприятельский фрегат. Пётр Великий на катерах взял неприятельский фрегат, почему и нам не взять?"
Корсуков взглянул на Завойко и с тонкой улыбкой ответил: "Слушаюсь. Я со всем моим усердием и умением примусь за снаряжение абордажной экспедиции".
Муравьёв тотчас же отдал следующие распоряжения:
"Экспедиция должна состоять из всех наличествующих катеров, баркасов и вельботов, которых вооружить и для каждого назначить по расписанию десант из матросов; к экспедиции присоединить и 6 барж, прибывших со мною, вооружить каждую из них 36-фунтовой пушкой, а десант назначить, по вместимости их, из 14 баталиона; всех входящих в состав десанта обучить и по окончании всего донести мне".
При этом Муравьёв приказал Завойко не вмешиваться в распоряжение Корсукова и отдать все команды в его распоряжение, а для наблюдения за ходом всего дела оставил двух адъютантов.
Отдав соответственные приказы, Завойко предписал: "Все постройки остановить и всем командам поступить в распоряжение Корсукова. Содержателям магазинов отпускать по ордерам капитан-лейтенанта Корсукова всё, что он потребует". А когда начались работы по снаряжению экспедиции, Завойко каждый день на вельботе уезжал из порта в лес и только к ночи возвращался, чтобы не подать ни малейшего повода к подозрениям относительно вмешательства в распоряжения Корсукова.
26 июля прибыл от Муравьёва контр-адмирал Невельской. Вручая Завойко пакет, он сказал: честь имею явиться в ваше распоряжение. Главнокомандующий отрешил меня от должности начальника штаба и приказал явиться к вам". Завойко пробежал глазами предписание Муравьёва и позвал правителя канцелярии, начальника своего штаба и дежурного штаб-офицера. Когда они явились, Завойко приказал прочесть предписание, а Невельскому сказал: "Слушайте. В предписании сказано было следующее: "Контр-адмирал Невельской совершил преступление государственной важности: он на карте промера р. Амур собственноручно проставил глубину в 19 ф. когда глубина на баре реки имеет всего 9-10 фут. Через такое преступление Невельского государство понесло расходы, и в прошлом 1854 году утеряно было военное время с явным вредом для государства. Кроме того Невельской совершил и другое преступление: я приказал ему закупить стадо оленей для продовольствия ожидавшихся из Петропавловска команд и получил от него донесение о том, что он уже заготовил весь запас оленей, уплатил за каждую штуку 40 руб., всего 14400 руб., но оленей нет налицо, их и не было, как это подтвердилось личным моим расследованием, тем более, что Невельской никаких расписок в получении кем-либо означенных денег не представил. А потому за все эти преступления имеете Вы в 24 часа Невельского расстрелять"".
Невельской с отчаянием вскричал: "Меня, адмирала, расстрелять?"
"Вас, и я обязан этот приказ выполнить и расстрелять преступника, а в акте упомяну ещё о двух ваших преступлениях. Когда вы имели рапорт от командира транспорта "Иртыш", что у него имеется провизии всего на два месяца, предписали ему следовать в Императорскую гавань и зимовать, а затем в этой гавани появились 56 крестов над могилами, свидетельствующих о безвременной гибели всей команды транспорта. Второе преступление ваше - благодаря вас же и мы находимся в этой пустыне, среди лишений и опасностей, так как по вашей милости в прошлом году изломали фрегат "Палладу"; а если бы не было вас, то все наши суда были бы в Петропавловске и конечно не выпустили бы неприятеля. А в течение остальных шести месяцев адмирал Путятин на шести укомплектованных фрегатах мог бы причинить врагам такой вред, что и война могла бы уже кончиться, и мы не сидели бы здесь.
Вот вы, правитель канцелярии, и составьте акт о всех преступлениях Невельского, а вы, г. дежурный офицер, распорядитесь о назначениях стрелков и барабанщиков по уставу для исполнения приказа главнокомандующего".
Невельской упал на колени, взвёл руки к иконе и возопил: "Бог милосердный! Не буду я впредь согрешать" Жена моя, дети мои, что с ними будет? Боже! Ниспошли Твоё милосердие, чтобы и люди меня помиловали!" Затем с рыданием он пал ниц и просил Завойко о пощаде.
Завойко ответил: "Вам остаётся ехать на бар реки и утопиться на глубине 19 футов, которой там нет, или взять верёвку и повеситься на дубе, который здесь, у устья реки не растёт. А я поеду к Муравьёву и буду просить его помиловать жену вашу и её детей, т. е. просить, чтобы вас не расстреливали".
И тотчас же Завойко приказал изготовить вельбот и уехал на нём к Муравьёву. Пришлось ему ехать трое суток до Мариинского поста (300 вёрст) против течения и против ветра, и после утомительного пути явившись к Муравьёву, доложить, что всё обстоит благополучно, а на вопрос, расстрелян ли Невельской, ответил, что Невельской на коленях пред иконой клялся, что впредь согрешать не будет.
Затем он рассказал всё в подробностях и прибавил, что он "проехал трое суток единственно для того, чтобы испросить у вас, ради красавицы Невельской и её детей, помилования для него; а если вы его не помилуете, то, возвратясь домой, я в несколько минут расстреляю его".
"Ваш характер для меня удивителен, - заметил Муравьёв. - вы ведь, верно, знаете, что только через ложь Невельского вы перенесли от меня столько неприятностей; я дал вам его в руки, чтобы нам обоим избавиться от п******а [в рукописи буквы заменены 6-ю точками. - Ред.], а вы трое суток мучитесь, едете ко мне и просите, чтобы я отменил свой приказ от расстрелянии его. Извольте, я отменяю, но скажите ему, что отныне вся его службы должна состоять в том, чтобы он мне на глаза никогда не попадался, и вы никакой обязанности ему не давайте".
В этот момент вышла из-за ширмы жена Муравьёва и поблагодарила его за помилование Невельского, а Завойко сказала. что её приятно поразило его великодушие в этом деле. И спросила: "Вы давно знакомы с мадам Невельской?" Василий Степанович ответил: "В жизни своей никогда не видел".
По возвращении в Николаевск Завойко прежде всего спросил: "А что Невельской? не ездил на бар реки?" Ему ответили, что не ездил и ожидает решения своей участи. "В таком случае, - сказал Завойко, объявите ему, что он помилован главнокомандующим, но вместе с тем главнокомандующий приказал, чтобы он никогда ему на глаза не показывался, в том и вся служба его будет состоять, и пусть он уезжает в Петровское и живёт там".
5 сентября начальник абордажной экспедиции донёс Муравьёву, что всё готово к абордажу, и Муравьёв со свитой в 30 человек прибыл на пароходе в Николаевск и произвёл смотр экспедиции. Первыми пошли моряки на вооружённых катерах и баркасах и сопровождении шлюпок с десантом; все проходили под корой парохода и на приветствие Муравьёва бодро отвечали: "Рады стараться!" Дошла очередь до барок. Корсуков усадил на них десант из солдат 14 баталиона и, закрепив кабельтов за барку, поставил на него человек сто, но как только вытянули барку на струю течения, её потянуло, солдаты уже не могли удержать кабельтов, и некоторые из них упали в воду, но их вытащили, а барку течением вытащило из реки на первую отмель лимана, где она накренилась, начала забирать бортом воду; солдаты побросали ружья и с поднятыми кверху руками отчаянно закричали. Матросы, следовавшие с офицерами в катерах, выбросив ящики с сухарями на берег, поспешили к солдатам на помощь и спасли всех, а барка с 36-фонтовой пушкой так и осталась там навсегда.
После такой неудачи Муравьёв со свитой отправился на пароходе в лиман осмотреть неприятельский фрегат, а через два дня, на обратном пути чрез Николаевск передал следующие приказы: "Абордажная экспедиция отменяется; баржи, приготовлявшиеся к абордажу, выслать в Де-Кастри, и там построить укрепление; Камчатскую эскадру приготовить на 20 сентября к его депутатскому смотру".
Когда Завойко передал эти приказы по командам, за исключением высылки барок, которые скреплены деревянными нагелями и обшиты полувершковыми досками, на них грузить пушки 36-фунт. калибра и садить людей, и выслать проплыть по лиману Амурскому 160 миль, где нет ни одной пристани до Декастерского залива, где стоит неприятель, держит блокаду. Очевидно, это абсурд умопомрачения. Василий Степанович этого требования не исполнил, и при личном требовании Муравьёва, почему не исполняется его приказ, не высылается барок и не строятся крепости в Де-Кастри, отвечал; "Погода не допускает и блокада в Де-Кастри неприятеля выполнить приказ вашего высокопревосходительства".
Из недавней культпоездки в Санкт-Петербург я вывез недостающие фрагменты рукописи, надо только их перепечатать - и текст достоен издания. Правда, необходим грамотный комментарий, чтобы читатель не принял всё рассказанное за чистую монету, а я и сам не знаю, где верить, а где смеяться.
Опубликованные прежде фрагменты можно отыскать, кликнув на метку "адмиралы".
Итак.[Итак (читать дальше)]
Глава X.
Продолжение военных действий на Амуре
Свита Муравьёва состояла из 30 человек. Всё это были сыновья и племянники именитых русских вельмож, прискакавших в те края за георгиевскими крестами. Казалось бы, что время войны - храброму воину нетрудно увенчать свои подвиги заслуженной наградой, но… что он должен делать со своими пламенными порывами, если неприятель упорно не показывается и от боя очевидно уклоняется? Не ждать же его по целым годам; тем более, что война может быть скоро прекращена, а тогда уж никаких подвигов и не потребуется.
Так рассуждали петербургские гости, глядя на необозримые пространства дальней страны, где они хотели осуществит свои благородные мечты; рассуждали и приступили к делу. "Вот неприятельский фрегат, - говорят они Муравьёву, устремляя в пространство указательные пальцы, - он стоит там уже три недели и блокирует нас; почему бы нам не взять его на абордаж? Мы готовы и сейчас подойти к нему на плотах и взять, как брал чужие корабли Пётр Великий на катерах, почему бы и нам не взять?"
Но прежде чем нашим героям удалось взять неприятельский фрегат на абордаж, случилось одно приключение, в котором один из них хотел отличиться, не выходя в море. Начальник штаба доложил Завойко, что прибывший адъютант главнокомандующего требует 40 казаков для усмирения взбунтовавшихся поселенцев, только что прибывших из России. Завойко ответил, что казаков у него нет и что военный губернатор обязан лично явиться на место беспорядков, а потому приказывает изготовить для него вельбот. В скором времени он и поехал туда.
Прибыв на место, он застал следующее: 35 крестьянских семейств сидят над рекою и плачут. На вопрос, чего они плачут, крестьяне заявили, что ожидают порки и что в Николаевск послано уже за казаками. Из дальнейших расспросов обнаружилось, что адъютант главнокомандующего приказал им строить там избы, но они, указывая на деревья, на которых на высоте 6 саженей висит наносник сухой травы и сучьев заявили, что во время весеннего разлива вся эта местность скрывается под водой и что жить в избах, построенных там, это значит подвергать себя явной опасности; поэтому они выбрали себе для изб место повыше , в пяти верстах от берега, где и почва лучше (чернозём). Затем, казалось, что тот же адъютант снабдил их плугами, но когда крестьяне пошли пахать землю. то ничего этими плугами сделать не могли, несмотря на то, что нажимали их по два человека. Вот они и решились, так как они привезены сюда, по-видимому, на погибель, то готовы и погибнуть, но приниматься за дело, из которого ровно ничего не может выйти, они не будут, хотя бы их и выпороли.
Возвратившись домой, Завойко пригласил к себе ретивого адъютанта главнокомандующего и повёл с ним такой разговор: "Ваше сиятельство, вы ещё человек молодой, и я имею к вам просьбу, которою вы, надеюсь, выслушаете со вниманием и исполните. Я сейчас видел на месте тех крестьян, которые ждут от вас порки. Не троньте их, не делайте им зла. Всё происходит от того, что вы взялись за дело, о котором никакого понятия не имеете. Обратитесь к вашей совести, и она подскажет вам, что я говорю правду. Покорнейше прошу вас, поезжайте к вашему генералу и просите его освободить вас от обязанности, о которой вы понятия не имеете. Я сам пособлю крестьянам устроиться поудобнее, и дело уладится".
"Оно действительно правда, - ответил адъютант, - я несколько лет воспитывался в Пажеском корпусе, где науки сельского хозяйства не преподаются; я и не обязан знать сельское хозяйство. Но вы знаете, какие могут быть разговоры с Муравьёвым. Если я не высеку крестьян, мне ничего не будет, так как вы не дали мне казаков, да их у вас и нет, на каково будет вам? Об этом вы можете сами судить. Имею честь кланяться".
Через восемь дней, как только возвратилась шлюпка, отвозившая адъютанта, Завойко получил от Муравьёва следующее предписание: " Вы осмелились, в виду неприятеля, выслать войско на вольные работы, между тем, военный закон (статья такая-то) повелевает мне расстрелять Вас, что я и выполню. За тем воспрещаю Вам вмешиваться в дело заселения крестьян; если же окажете им какую-либо помощь по водворению их, то этим нанесёте вред и на будущее время, так как крестьяне станут всегда требовать помощи при водворении".
Наступил июль месяц, 3 числа явился офицер с фрегата "Аврора" и сообщил, что "бизань-мачта вынута и фрегат всеми силами тянут, но корма его сидит глубже на 3 фута, он ни с места, что прикажете делать?" Завойко ответил, что так как главнокомандующий отдал приказ командиру фрегата ввести его, то он не может вмешиваться в это дело, а потому послал офицера к Муравьёву. Через четыре дня на пароходе посланный вернулся от Муравьёва с запиской следующего содержания: "Посылаю Вам, любезный мой друг В. С., пароход и прошу Вас съездить на нём к фрегату и пособить ввести его, а затем, ежели пароход Вам не нужен, то пришлите его обратно с известием, вошёл ли фрегат в реку или нет". Вместе с тем прислано было на имя Завойко особое предписание: "Имеете Вы в 24 часа расстрелять капитана штурманов Попова за государственное преступление, так как он облыжно выставил на картах глубину в 19 фут, когда в действительности глубине не превышает 10 фут". Завойко немедленно отправился на пароход к фрегату, осмотрел его и дал следующий совет: подвести под корму транспорты "Иртыш" и "Байкал". затопив их, затем откачать воду, и тогда они должны поднять корму фрегата, и он пройдёт. Так и сделано было, когда получены были на месте все приспособления для означенных работ, а тем временем пароход был отправлен обратно с донесением главнокомандующему, что ежели не будет шторма, то фрегат к 15 июля будет введен в реку.
На заре 15 июля прибыл Муравьёв и был встречен Завойко, но встреча эта не сопровождалась уже ни объятиями, ни поцелуями. Муравьёв спросил Завойко: "Какой совет вы дали для поднятия фрегата?" Завойко ему рассказал. Когда затем они вошли в квартиру Завойко, Муравьёв сказал ему: "Как только фрегат войдёт в реку, я тогда с вами помирюсь, а всё же вы угостите меня чаем: пароход стал на мель, и я, рассердившись, поехал на вельботе, продрог и проголодался". Немедленно ему подали чай и закуску, в том числе свежую икру, только что вынутую из осетра, и жареную осетрину. Муравьёв поинтересовался узнать, откуда у нас такая роскошь, и Завойко объяснил, что сам наловил осетров, а один из астраханцев, матрос, отлично умеет очищать икру.
Закусив в должной мере, Муравьёв предложил посмотреть, как Рейн строит батареи, а между прочим спросил: "Что, вы исполнили моё предписание расстрелять Попова?" "Я с комиссией рассмотрел черновые планшетные карты, - ответил Завойко, - и там оказалось, что рукой Попова написано "9 фут глубины", а рукой Невельского поставлена с левой стороны единица; помощники Попова, трое офицеров, показали, что Невельской на беловых картах своей рукой проставил глубину 19 фут, но Попов этих карт не подписал, и потому он прав".
Муравьёв замолчал. На пути встретил их офицер с фрегата и доложил Завойко, что фрегат на свободе и транспорты освобождены, на фрегате ставят бизань-мачту, и через два часа он войдёт в реку, ветер хорош. Муравьёв поцеловал Завойко и сказал: "Дорогой вы человек, вы выручили меня из беды!"
После осмотра батареи, когда Муравьёв и Завойко вернулись домой, дежурный офицер донёс, что фрегат "Аврора" входит в реку. Муравьёв, выглянув в окно, сказал: "Как у вас, однако, всё делается по часам! Теперь воочию увидел фрегат; позвольте вас расцеловать, и я остаюсь вашим другом". Завойко ответил: "А я к вам с покорнейшей просьбой. Бог нас пронёс мимо неприятеля, и мы благополучно прибыли к Лазареву мысу; когда я потребовал морской провизии, мне доставили одни испорченные уже сухари, солонина оказалась также никуда не годной, и прочих заготовлений морской провизии нет, и потому князь Максутов её не принял. Масла вовсе не заготовляли. Вы изволили сказать Максутову передать мне, что в Николаевске приготовлено 360 оленей для освежения команды, но оказалось, что их всё нет в Николаевске и не было. Таким образом, по выходе из Петропавловска команда получила морскую провизию не сполна, и если они не утратили бодрости и здоровья, то благодаря только сбитню, припасы для которого закуплены на мой счёт (3000 р.), о чём и вам известно из моих приказов. Теперь я покорнейше прошу вас, пришлите из доставленных вами быков, находящихся на Мариинском посту, несколько штук в Николаевск".
Муравьёв, выслушав всё это, ответил "Я вам сейчас докажу, что олени здесь. Эй, ординарец, давайте мне сюда капитан-лейтенанта Бачманова!" Бачманов тотчас же прибежал. "Почему вы не выдаёте 360 оленей, закупленных собственно для Камчатской эскадры?"
"Имею честь доложить, - ответил Бачманов, - что когда явился князь Максутов и потребовал выдачи оленей, то я в тот же момент послал в Петровское узнать об оленях и получил ответ, что оленей там нет и в первый раз о них слышат".
"Убирайтесь вон! - вскричал Муравьёв. Я это дело расследую и строго накажу виновных. А вам, адмирал, быков не будет, так как я рассчитывал на доставку оленей и быков привёз мало".
Затем Муравьёв сказал: "Ну, любезный мой друг Василий Степанович, фрегат введён, все команды собраны вместе, теперь мы можем приступить к военным делам. У вас здесь у северного фарватера стоит неприятельский фрегат, и вы до сих пор не принимали никаких мер против него".
"Это дело невозможное, - ответил Завойко, - и незачем тратить напрасно время. У нас один неприятель - будущий мороз, а другой - недостаток провизии. Мы должны, не теряя летнего времени, до наступления холодов успеть построиться: все прибывшие сюда люди живут в палатках из парусов, а их набралось до 5500 душ, в том числе есть немало детей. Далее, на одном пуде хлеба, как оказалось по расчёту на человека, мы перезимовать не можем. Местные торговцы продают продукты первой необходимости по следующим ценам:
Чай за фунт ______________ 25 руб.
Сахар за фунт ____________ 5 р.
Стеариновая свеча ________ 3 р.
Масло за фунт ____________ 3 р.
Сигара одна ______________ 1 р.
Но запасов так мало, что чрез два месяца всё истощится. Вот наши единственные неприятели, против которых мы должны заблаговременно принять надлежащие меры".
"Да что вы мне рассказываете про сбитни и чай! - остановил Муравьёв с горячностью. - Теперь не время рассуждать в России о чаях и поить солдат чаями, а надо думать только об одном - как бить и отражать неприятеля. Поэтому даю вам приказ: имеете вы тотчас же распорядиться о снаряжении абордажной экспедиции, чтобы взять фрегат на абордаж".
"Как люблю вас и всех моих подчинённых, - заметил Завойко, - и как дорога мне честь воина, так по совести должен сказать, что это предприятие успехом не увенчается. Взять на абордаж винтовый железный неприятельский фрегат, который стоит в море в 20 милях от лимана и в 60 милях от мелей лимана, и стоит день и ночь под парами, а вокруг него постоянно крейсируют две паровые шлюпки? Взять его шлюпками и баржами, которые должны пройти между мелями лимана на протяжении 60 миль, не имея на пути ни одной пристани, а потом ещё пройти 20 миль морем - это дело совсем невозможное".
"А я вам скажу, - вскричал Муравьёв, - что вы хохол упрямый, как Мазепа, и вдобавок трус".
"Что я не трус, про то Европа знает, и это имя мне вовсе не к лицу, - заметил Завойко. - А если я не заслуживаю уже вашего доверия, то в вашем распоряжении имеются офицеры с выдающимися способностями и несомненно храбрые: Чихачёв, Корсуков [Корсаков], Можайский, Шварц, Федоровский и Пилкин, все они моложе меня, могут обладать сравнительно большей отвагой и самонадеянностью - ну и предоставьте им попытать счастья в этом походе. А я дам вам расписку в том, что если вы неприятельский фрегат возьмёте, то пусть меня повесят на реи его".
"Вы думаете, что без вас я не обойдусь! - вскричал Муравьёв. - Эй, ординарец! Живо ко мне Корсукова". Корсуков явился, и Муравьёв сказал ему: "Я назначаю вас командиром абордажной экспедиции, которая должна взять неприятельский фрегат. Пётр Великий на катерах взял неприятельский фрегат, почему и нам не взять?"
Корсуков взглянул на Завойко и с тонкой улыбкой ответил: "Слушаюсь. Я со всем моим усердием и умением примусь за снаряжение абордажной экспедиции".
Муравьёв тотчас же отдал следующие распоряжения:
"Экспедиция должна состоять из всех наличествующих катеров, баркасов и вельботов, которых вооружить и для каждого назначить по расписанию десант из матросов; к экспедиции присоединить и 6 барж, прибывших со мною, вооружить каждую из них 36-фунтовой пушкой, а десант назначить, по вместимости их, из 14 баталиона; всех входящих в состав десанта обучить и по окончании всего донести мне".
При этом Муравьёв приказал Завойко не вмешиваться в распоряжение Корсукова и отдать все команды в его распоряжение, а для наблюдения за ходом всего дела оставил двух адъютантов.
Отдав соответственные приказы, Завойко предписал: "Все постройки остановить и всем командам поступить в распоряжение Корсукова. Содержателям магазинов отпускать по ордерам капитан-лейтенанта Корсукова всё, что он потребует". А когда начались работы по снаряжению экспедиции, Завойко каждый день на вельботе уезжал из порта в лес и только к ночи возвращался, чтобы не подать ни малейшего повода к подозрениям относительно вмешательства в распоряжения Корсукова.
26 июля прибыл от Муравьёва контр-адмирал Невельской. Вручая Завойко пакет, он сказал: честь имею явиться в ваше распоряжение. Главнокомандующий отрешил меня от должности начальника штаба и приказал явиться к вам". Завойко пробежал глазами предписание Муравьёва и позвал правителя канцелярии, начальника своего штаба и дежурного штаб-офицера. Когда они явились, Завойко приказал прочесть предписание, а Невельскому сказал: "Слушайте. В предписании сказано было следующее: "Контр-адмирал Невельской совершил преступление государственной важности: он на карте промера р. Амур собственноручно проставил глубину в 19 ф. когда глубина на баре реки имеет всего 9-10 фут. Через такое преступление Невельского государство понесло расходы, и в прошлом 1854 году утеряно было военное время с явным вредом для государства. Кроме того Невельской совершил и другое преступление: я приказал ему закупить стадо оленей для продовольствия ожидавшихся из Петропавловска команд и получил от него донесение о том, что он уже заготовил весь запас оленей, уплатил за каждую штуку 40 руб., всего 14400 руб., но оленей нет налицо, их и не было, как это подтвердилось личным моим расследованием, тем более, что Невельской никаких расписок в получении кем-либо означенных денег не представил. А потому за все эти преступления имеете Вы в 24 часа Невельского расстрелять"".
Невельской с отчаянием вскричал: "Меня, адмирала, расстрелять?"
"Вас, и я обязан этот приказ выполнить и расстрелять преступника, а в акте упомяну ещё о двух ваших преступлениях. Когда вы имели рапорт от командира транспорта "Иртыш", что у него имеется провизии всего на два месяца, предписали ему следовать в Императорскую гавань и зимовать, а затем в этой гавани появились 56 крестов над могилами, свидетельствующих о безвременной гибели всей команды транспорта. Второе преступление ваше - благодаря вас же и мы находимся в этой пустыне, среди лишений и опасностей, так как по вашей милости в прошлом году изломали фрегат "Палладу"; а если бы не было вас, то все наши суда были бы в Петропавловске и конечно не выпустили бы неприятеля. А в течение остальных шести месяцев адмирал Путятин на шести укомплектованных фрегатах мог бы причинить врагам такой вред, что и война могла бы уже кончиться, и мы не сидели бы здесь.
Вот вы, правитель канцелярии, и составьте акт о всех преступлениях Невельского, а вы, г. дежурный офицер, распорядитесь о назначениях стрелков и барабанщиков по уставу для исполнения приказа главнокомандующего".
Невельской упал на колени, взвёл руки к иконе и возопил: "Бог милосердный! Не буду я впредь согрешать" Жена моя, дети мои, что с ними будет? Боже! Ниспошли Твоё милосердие, чтобы и люди меня помиловали!" Затем с рыданием он пал ниц и просил Завойко о пощаде.
Завойко ответил: "Вам остаётся ехать на бар реки и утопиться на глубине 19 футов, которой там нет, или взять верёвку и повеситься на дубе, который здесь, у устья реки не растёт. А я поеду к Муравьёву и буду просить его помиловать жену вашу и её детей, т. е. просить, чтобы вас не расстреливали".
И тотчас же Завойко приказал изготовить вельбот и уехал на нём к Муравьёву. Пришлось ему ехать трое суток до Мариинского поста (300 вёрст) против течения и против ветра, и после утомительного пути явившись к Муравьёву, доложить, что всё обстоит благополучно, а на вопрос, расстрелян ли Невельской, ответил, что Невельской на коленях пред иконой клялся, что впредь согрешать не будет.
Затем он рассказал всё в подробностях и прибавил, что он "проехал трое суток единственно для того, чтобы испросить у вас, ради красавицы Невельской и её детей, помилования для него; а если вы его не помилуете, то, возвратясь домой, я в несколько минут расстреляю его".
"Ваш характер для меня удивителен, - заметил Муравьёв. - вы ведь, верно, знаете, что только через ложь Невельского вы перенесли от меня столько неприятностей; я дал вам его в руки, чтобы нам обоим избавиться от п******а [в рукописи буквы заменены 6-ю точками. - Ред.], а вы трое суток мучитесь, едете ко мне и просите, чтобы я отменил свой приказ от расстрелянии его. Извольте, я отменяю, но скажите ему, что отныне вся его службы должна состоять в том, чтобы он мне на глаза никогда не попадался, и вы никакой обязанности ему не давайте".
В этот момент вышла из-за ширмы жена Муравьёва и поблагодарила его за помилование Невельского, а Завойко сказала. что её приятно поразило его великодушие в этом деле. И спросила: "Вы давно знакомы с мадам Невельской?" Василий Степанович ответил: "В жизни своей никогда не видел".
По возвращении в Николаевск Завойко прежде всего спросил: "А что Невельской? не ездил на бар реки?" Ему ответили, что не ездил и ожидает решения своей участи. "В таком случае, - сказал Завойко, объявите ему, что он помилован главнокомандующим, но вместе с тем главнокомандующий приказал, чтобы он никогда ему на глаза не показывался, в том и вся служба его будет состоять, и пусть он уезжает в Петровское и живёт там".
5 сентября начальник абордажной экспедиции донёс Муравьёву, что всё готово к абордажу, и Муравьёв со свитой в 30 человек прибыл на пароходе в Николаевск и произвёл смотр экспедиции. Первыми пошли моряки на вооружённых катерах и баркасах и сопровождении шлюпок с десантом; все проходили под корой парохода и на приветствие Муравьёва бодро отвечали: "Рады стараться!" Дошла очередь до барок. Корсуков усадил на них десант из солдат 14 баталиона и, закрепив кабельтов за барку, поставил на него человек сто, но как только вытянули барку на струю течения, её потянуло, солдаты уже не могли удержать кабельтов, и некоторые из них упали в воду, но их вытащили, а барку течением вытащило из реки на первую отмель лимана, где она накренилась, начала забирать бортом воду; солдаты побросали ружья и с поднятыми кверху руками отчаянно закричали. Матросы, следовавшие с офицерами в катерах, выбросив ящики с сухарями на берег, поспешили к солдатам на помощь и спасли всех, а барка с 36-фонтовой пушкой так и осталась там навсегда.
После такой неудачи Муравьёв со свитой отправился на пароходе в лиман осмотреть неприятельский фрегат, а через два дня, на обратном пути чрез Николаевск передал следующие приказы: "Абордажная экспедиция отменяется; баржи, приготовлявшиеся к абордажу, выслать в Де-Кастри, и там построить укрепление; Камчатскую эскадру приготовить на 20 сентября к его депутатскому смотру".
Когда Завойко передал эти приказы по командам, за исключением высылки барок, которые скреплены деревянными нагелями и обшиты полувершковыми досками, на них грузить пушки 36-фунт. калибра и садить людей, и выслать проплыть по лиману Амурскому 160 миль, где нет ни одной пристани до Декастерского залива, где стоит неприятель, держит блокаду. Очевидно, это абсурд умопомрачения. Василий Степанович этого требования не исполнил, и при личном требовании Муравьёва, почему не исполняется его приказ, не высылается барок и не строятся крепости в Де-Кастри, отвечал; "Погода не допускает и блокада в Де-Кастри неприятеля выполнить приказ вашего высокопревосходительства".