По рассказу про Николку
Компетентные френды filibuster60 и lot1959 уже прокомментировали рассказ В. К. Тренёва "Николка"
А я, так вышло, выложил его не глядя, и вот появилось время самому прочесть. Благо невелик рассказ.
Вопросов полон рот.
«Николка, сын каюра, возившего почту в Большерецк». Понятно, Николка обязан происходить из трудового народа. Но каюр - не сословие и не профессия, это навык вождения собачьей упряжки, которым на Камчатке владели все (не исключая губернаторов). Ладно, зимой Николкин отец возил почту в Большерецк. Что он делал летом? [Почему?]Почему мальчишка слоняется как беспризорник? Мать, братья, сёстры есть? Какого возраста Николка? Какое положение он занимает в компании мальчишек? Автор не даёт себе труда описать его одежду, обувь, головной убор… кроме только запаха - рыбы и тюленьего жира. (Тюлений-то откуда? Всё же это не алеутское стойбище.) Невозможно понять, почему младшего в компании мальчишек прозывают Баергач. Понятно, что прозвище, поскольку камчадалы были крещены, но что означает Баергач? Татарское, что ли, слово, типа «карагач»? Автор не поясняет.
Что камчадалы русскую речь коверкали, это правда (очевидцы-ушеслышцы говорили, что в основном путали «ш» и «с»). Николка тоже коверкает, старается вовсю.
Николка, скорее всего, казачонок, а хотел бы быть матросом. Уж бывалых матросов он в Петропавловске навидался, и русских и иностранных, и китобойцев с серьгами в ухе запросто. И «Аврора» не первый военный корабль, который он видел. Фрегат «Венеру» французский он по возрасту не помнит, но уж корвет «Оливуцу» наверняка! Впрочем, фрегат - это и в мирное время событие великознаменательное.
Неожиданно увидеть входящий фрегат - это вряд ли. Фр С дальнего маяка корабли примечали задолго и передавали сигналами в город, к встрече готовились, и мальчишки тоже знали. А тут, понимаешь, входит фрегат на всех парусах, как троллейбус на стоянку - подумаешь, ни лоцмана, ни офицера навстречу не вышлют.
Претензии В. Катаева к языку В. Тренёва приходится поддержать. «Форсированный многомесячный переход неблагоприятно отразился на здоровье экипажа…» По факту не поспоришь, неблагоприятно. Но строка словно не из детского рассказа, а из отчёта председателя колхоза, не выполнившего план и не желающего потому углубляться в тему. «… Но это не помешало морякам немедленно приступить к подготовке обороны». Больных и умерших сносили на берег на носилках, но это не помешало. Это же наши моряки.
То, что Тренёв называет батарею на Красном Яру номером три, говорит лишь о том, что он принял нумерацию инженера Мровинского. Он и должен был читать Мровинского, чтобы представить себе местоположение и устройство батареи. Задача эта, по моему мнению, трудная. Я бы не справился. Ну и Тренёв не справляется. Туда от кошки вели два пути - дорога через гору Поганку и кладбище, либо же по береговой кромке, по гальке и валунам. Хотя ни там, ни там нету песку, в котором могли бы вязнуть катки, волочь этим путём пушки я бы не стал. Впрочем, втаскивать их от моря на 13-саженный холм тоже не сахар, но всё проще. Насчёт источника воды - чистая правда, ровно под холмом в бухту впадает ручей Поганка. Правда, вряд ли бы мичман, испив водицы, удивился бы «где взял?», поскольку ручей обозначался на всех картах именно как водоналивное место. (Имя мичмана пролетарский писатель добросовестно игнорирует, но мы-то знаем, что это Василий Иванович Попов.)
По поводу ухода за орудиями: их, конечно, не драили, но на них «наводили лоск» тем же сибирлетом. В подробностях и я не силён. Но поскольку несколько ранее автор упоминает, что пушки были чёрные, можно понять, что он просто по-своему понимает слово «надраить». Между прочим, Мровинский упоминает, что на этой батарее имелся «плац» - вероятно, площадка, позволявшая перетаскивать пушки с одного фаса батареи на другой. Прислуга батареи составляла 30 человек. Высота 13 сажен вовсе не обезопасила батарею он неприятельских снарядов - они пролетали и над головами защитников, но вот попаданий в батарею не одного не было.
Высадка десанта напротив батареи - чистая беллетристика, поэтому никаких возражений не вызывает. Даже если автор знал, что мыс Кислая Яма вне видимости с Красного Яра, это просто убьёт весь рассказ.
А число десантников (как и общая численность англо-французской эскадры - семь боевых кораблей) позволяет сформулировать правило: у отчётности глаза велики.
«Он (Николка) был без сознания от потери крови, однако врачи надеялись спасти его жизнь и сохранить руку». Вот не люблю я этих врачей, таких же аморфных, как «британские учёные». Это такие же врачи (всегда во множественном числе), которые отпустили срок, сколько жить осталось и которые от безнадежного больного отказались. Т. е. журналистский штамп. В чём заключались усилия врачей по спасению руки и жизни? Покой, уход, перевязки. Поскольку ни кровезаменителей, ни антибиотиков не было.
Насколько я понял, В. Тренёв вполне добросовестно спутал сведения о раненном в руку мальчике Матвее Храмовском (его имя во многих источниках не названо) и о камчадале Алексее Карандашёве, также раненном в руку и награждённом крестом воинского ордена. Правда, награждение это состоялось в марте 1855 года, а вовсе не в Николаевске. Оба героя ни в какой Николаевск не поехали, остались жить на Камчатке, и оба получили за свои подвиги какие-никакие жалкие, но пенсии.
Рассказ опубликован в военном 1944 г., когда возник социальный заказ вспомнить о воинских подвигах проклятого царского времени. И даже царские офицеры могли снова стать героями и патриотами. Насколько знаю, художественных произведений о Петропавловской обороне до того не существовало вообще. Лиха беда начало.
Впрочем, как же! Было, было - стихотворение Константина Симонова «Поручик», 1939 г.
Отличное. Художественная могучая правда в чистом виде. И никакой охоты костить его по косточкам не возникает.
…Седой солдат, откозыряв неловко,
Трет рукавом ленивые глаза,
И возле пушек бродит на веревке
Худая гарнизонная коза…
… Он взял трубу. По зыби, то зеленой,
То белой от волнения, сюда,
Построившись кильватерной колонной,
Шли к берегу британские суда.
Зачем пришли они из Альбиона?
Что нужно им? Донесся дальний гром,
И волны у подножья бастиона
Вскипели, обожженные ядром…
А я, так вышло, выложил его не глядя, и вот появилось время самому прочесть. Благо невелик рассказ.
Вопросов полон рот.
«Николка, сын каюра, возившего почту в Большерецк». Понятно, Николка обязан происходить из трудового народа. Но каюр - не сословие и не профессия, это навык вождения собачьей упряжки, которым на Камчатке владели все (не исключая губернаторов). Ладно, зимой Николкин отец возил почту в Большерецк. Что он делал летом? [Почему?]Почему мальчишка слоняется как беспризорник? Мать, братья, сёстры есть? Какого возраста Николка? Какое положение он занимает в компании мальчишек? Автор не даёт себе труда описать его одежду, обувь, головной убор… кроме только запаха - рыбы и тюленьего жира. (Тюлений-то откуда? Всё же это не алеутское стойбище.) Невозможно понять, почему младшего в компании мальчишек прозывают Баергач. Понятно, что прозвище, поскольку камчадалы были крещены, но что означает Баергач? Татарское, что ли, слово, типа «карагач»? Автор не поясняет.
Что камчадалы русскую речь коверкали, это правда (очевидцы-ушеслышцы говорили, что в основном путали «ш» и «с»). Николка тоже коверкает, старается вовсю.
Николка, скорее всего, казачонок, а хотел бы быть матросом. Уж бывалых матросов он в Петропавловске навидался, и русских и иностранных, и китобойцев с серьгами в ухе запросто. И «Аврора» не первый военный корабль, который он видел. Фрегат «Венеру» французский он по возрасту не помнит, но уж корвет «Оливуцу» наверняка! Впрочем, фрегат - это и в мирное время событие великознаменательное.
Неожиданно увидеть входящий фрегат - это вряд ли. Фр С дальнего маяка корабли примечали задолго и передавали сигналами в город, к встрече готовились, и мальчишки тоже знали. А тут, понимаешь, входит фрегат на всех парусах, как троллейбус на стоянку - подумаешь, ни лоцмана, ни офицера навстречу не вышлют.
Претензии В. Катаева к языку В. Тренёва приходится поддержать. «Форсированный многомесячный переход неблагоприятно отразился на здоровье экипажа…» По факту не поспоришь, неблагоприятно. Но строка словно не из детского рассказа, а из отчёта председателя колхоза, не выполнившего план и не желающего потому углубляться в тему. «… Но это не помешало морякам немедленно приступить к подготовке обороны». Больных и умерших сносили на берег на носилках, но это не помешало. Это же наши моряки.
То, что Тренёв называет батарею на Красном Яру номером три, говорит лишь о том, что он принял нумерацию инженера Мровинского. Он и должен был читать Мровинского, чтобы представить себе местоположение и устройство батареи. Задача эта, по моему мнению, трудная. Я бы не справился. Ну и Тренёв не справляется. Туда от кошки вели два пути - дорога через гору Поганку и кладбище, либо же по береговой кромке, по гальке и валунам. Хотя ни там, ни там нету песку, в котором могли бы вязнуть катки, волочь этим путём пушки я бы не стал. Впрочем, втаскивать их от моря на 13-саженный холм тоже не сахар, но всё проще. Насчёт источника воды - чистая правда, ровно под холмом в бухту впадает ручей Поганка. Правда, вряд ли бы мичман, испив водицы, удивился бы «где взял?», поскольку ручей обозначался на всех картах именно как водоналивное место. (Имя мичмана пролетарский писатель добросовестно игнорирует, но мы-то знаем, что это Василий Иванович Попов.)
По поводу ухода за орудиями: их, конечно, не драили, но на них «наводили лоск» тем же сибирлетом. В подробностях и я не силён. Но поскольку несколько ранее автор упоминает, что пушки были чёрные, можно понять, что он просто по-своему понимает слово «надраить». Между прочим, Мровинский упоминает, что на этой батарее имелся «плац» - вероятно, площадка, позволявшая перетаскивать пушки с одного фаса батареи на другой. Прислуга батареи составляла 30 человек. Высота 13 сажен вовсе не обезопасила батарею он неприятельских снарядов - они пролетали и над головами защитников, но вот попаданий в батарею не одного не было.
Высадка десанта напротив батареи - чистая беллетристика, поэтому никаких возражений не вызывает. Даже если автор знал, что мыс Кислая Яма вне видимости с Красного Яра, это просто убьёт весь рассказ.
А число десантников (как и общая численность англо-французской эскадры - семь боевых кораблей) позволяет сформулировать правило: у отчётности глаза велики.
«Он (Николка) был без сознания от потери крови, однако врачи надеялись спасти его жизнь и сохранить руку». Вот не люблю я этих врачей, таких же аморфных, как «британские учёные». Это такие же врачи (всегда во множественном числе), которые отпустили срок, сколько жить осталось и которые от безнадежного больного отказались. Т. е. журналистский штамп. В чём заключались усилия врачей по спасению руки и жизни? Покой, уход, перевязки. Поскольку ни кровезаменителей, ни антибиотиков не было.
Насколько я понял, В. Тренёв вполне добросовестно спутал сведения о раненном в руку мальчике Матвее Храмовском (его имя во многих источниках не названо) и о камчадале Алексее Карандашёве, также раненном в руку и награждённом крестом воинского ордена. Правда, награждение это состоялось в марте 1855 года, а вовсе не в Николаевске. Оба героя ни в какой Николаевск не поехали, остались жить на Камчатке, и оба получили за свои подвиги какие-никакие жалкие, но пенсии.
Рассказ опубликован в военном 1944 г., когда возник социальный заказ вспомнить о воинских подвигах проклятого царского времени. И даже царские офицеры могли снова стать героями и патриотами. Насколько знаю, художественных произведений о Петропавловской обороне до того не существовало вообще. Лиха беда начало.
Впрочем, как же! Было, было - стихотворение Константина Симонова «Поручик», 1939 г.
Отличное. Художественная могучая правда в чистом виде. И никакой охоты костить его по косточкам не возникает.
…Седой солдат, откозыряв неловко,
Трет рукавом ленивые глаза,
И возле пушек бродит на веревке
Худая гарнизонная коза…
… Он взял трубу. По зыби, то зеленой,
То белой от волнения, сюда,
Построившись кильватерной колонной,
Шли к берегу британские суда.
Зачем пришли они из Альбиона?
Что нужно им? Донесся дальний гром,
И волны у подножья бастиона
Вскипели, обожженные ядром…