la force de les choses
«...сила обстоятельств».
И - Сен-Жюст
о фильме Пьера Кардиналя, снятом в 1974 году, впервые представленном советским телезрителям в год 200-летия взятия Бастилии
и «воскрешенном» гражданами Monolithe и Мартой
С позволения присутствующих позволю себе открыть обсуждение. Мне эта честь полагается несколько по праву, господин Монолит не даст соврать - именно я проговорилась, что ищу его, на что он ответил, что попробует в свою очередь поискать. И не поверила своим глазам, когда прочла, что его поиски увенчались успехом - воистину, Бог есть.
«Сен-Жюст и сила обстоятельств» - это мой культовый фильм. С него-то всё и началось 14 июля 1989... Поэтому в течение долгих лет я хранила о нем воспоминания как о видении - сладостный трепет сердца, яркие вспышки отдельных картин, а конкретно - всё туманится. Потом, два года назад, я снова имела счастье его увидеть уже здесь, во Франции, и оценить более объективным взглядом. А теперь, вновь просматривая русскую версию, да ещё и в черно-белом варианте, как на заре туманной юности, я просто возвращаюсь в прошлое, а такое путешествие всегда приятно и навевает ностальгию.
Книга Оливье - это, конечно, не «роман» как сообщает голос за кадром, а вполне серьезный исторический труд. Это уже огрех перевода, кстати, далеко не единственный (ну, в случае с переводом словечек Эбера это, видно, оправдано). Конечно, не все исторические биографии удостаиваются экранизации, но ведь и не всем историкам удается стать директором государственного телевизионного канала. Правда, сам Оливье его уже не увидел - скончался несколькими годами ранее, и показ фильма воспринимался как своего рода посмертное чествование автора.
Чтобы понять фильм, надо изначально достаточно хорошо знать события революции, поскольку лента повествовать о них специально своей задачей не ставит и никаких пояснений не предполагает, но рассказывает о поведении и реакциях в этих обстоятельствах главных героев. Как всякая уважающая себя экранизация, она призвана как можно точнее отобразить книгу, а основных концепций в книге две: 1 - рассматривать события 1793-1794 гг. через призму заговора барона де Батца, 2 - доказать, что к концу Сен-Жюст совершенно расходится с Робеспьером (чуть было не сказала - разводится) и становится ему чуть ли не соперником. В фильме отражена только вторая, но с завидной четкостью и совершенством : от сцены к сцене Сен-Жюст проходит все этапы отношений - от безвестного почитателя к другу и ровне, потом становится в позицию более сильного, а затем разочаровывается и охладевает окончательно. Все остальные события революции нанизываются и раскрываются вокруг эволюции отношений Максимилиана и Антуана.
Внутренняя динамика усиливается строгой манерой съемок, и особенно тем, что в фильме полностью отсутствует музыкальный фон, все держится лишь на игре актеров. Я могу не согласиться с некоторыми моментами в трактовке образов, но перед актерской игрой я снимаю шляпу - лучших Сен-Жюста и Робеспьера я ещё не видела. Как я всегда утверждала, Пьер Ванек является лучшим Робеспьером всех времён и народов! Я сражена совершенной естественностью игры Ванека. Таких натуральных реакций нет ни у кого! Что же до Патриса Александра, то он был рожден для этой роли, тут полное совпадение личности и образа, это его лучшая роль.
Увы, фильм встретил отторжение критики, публики, и, что хуже, Кардиналь считал этот фильм своим провалом. В итоге фильм позабыт, позаброшен. Каким чудом его привезли в СССР, не знаю. Но он того стоит - сам по себе фильм очень сильный, и это впечатление не только моё - многие из тех, кто видел его в 89-м, были безусловно покорены.
С уважением,
Луиза Антуанетта, Париж
Примите, Монолит и Марта, еще раз изъявления благодарности за фильм, и поскольку я отчасти катализировала обсуждение, обязана его поддержать.
Хотя дело не просто в обязанности. Пожалуй что, «с первой подачи» мне не удалось вникнуть в нюансы, но впечатление вполне определенное уже есть.
Помнится, когда мы говорили о кинопробах, там звучали «режиссерские» предложения и о том, чтобы не вводить в сценарий самые известные события, которые уже стали «общим местом» в истории, и чтобы показать повседневную работу собраний и комитетов и отдельных людей, и о типе «фильм - духовная биография». И здесь многое из этого уже реализовано. Здорово, что здесь отсутствует зрелище, и режиссерская команда не побоялась включить эпизоды «с длинными речами» персонажей. А можно было бы эти именно эпизоды сделать еще глубже, хотя, наверное, тогда бы фильм несколько утратил динамику. Но в любом случае, речи на трибуне Робеспьера, Дантона, Верньо, Эбера - примечательны. Так что пара сцен, например, с захватом триумвирата со товарищи в ратуше, или в клубе кордельеров, на общем фоне несколько упрощенные.
Меня не мог не интересовать вопрос, т.е. вопросы: 1) кому же все-таки принадлежат режиссерские симпатии и 2) как выглядит народ глазами создателей фильма.
И что можно сказать?
На первый однозначного ответа нет. Но, хотя… жирондисты и крайняя левая обрисованы без отвращения, но и без сочувственной пробработки. Может, они даны глазами Сен-Жюста. Относительно левых я бы сделала и такое замечание: да, кордельеры и Коммуна опирались на санкюлотов, да, там звучали радикальные призывы, но ведь Шометт, скажем, и Моморо (оставляя в стороне фигуры Эбера, Марата и Камилла) не просто орали с трибуны и выдвигали лозунги - они занимались практической организацией. Тут же получается, что все реальные дела целиком и полностью являются заслугой якобинцев. Да и восприятие такое вот санкюлотов, может быть, это сделано с намерением? - нисколько не различается у якобинцев и жирондистов.
Еще один эпизод, в Страсбурге (со Шнейдером). По моим понятиям, для Сен-Жюста все-таки более серьезным, чем дехристианизация, были походы Шнейдера на собственность и неоправданный, доходивший до произвола местника, террор. И тогда, по логике изобразительных средств, арестовать Шнейдера «следовало» за такие вот речи, такова должна была быть последовательность на экране. Может быть, я не верно понимаю суть конфликта, и все-таки атеистические мотивы были решающими?
Еще, неоднозначные чувства вызывает картинка (умозрительная?), когда Сен-Жюст победно идет сквозь огонь и дым Флерюса и видит (?) отправляемых на эшафот Камилла, Дантона и Эбера. Это можно трактовать и как неумолимую «силу обстоятельств» и железную волю главного героя, а можно и как - «по головам пойду», в буквальном смысле. Во всяком случае, здесь как будто отсутствуют сомнения и какие-то сожаления, угрызения, по видимости… Но - Люсиль, например, этот эпизод прочитала совершенно иначе, так что очень интересно, какие еще будут мнения.
Итог отношений Сен-Жюста с Робеспьером я не восприняла как полное и окончательное расхождение и охлаждение. Серьезное несогласие еще не означает расхождения полного. И, может, я очень вольно трактую режиссерский замысел, но вот так мне кажется, чем глубже между ними разногласия, тем тесней они оказываются связаны духовно и эмоционально. Звучит как парадокс, но почему-то остается такое чувство, особенно после немой сцены в захваченной ратуше. Вообще же, в поведении Антуана в дни переворота невольно вспоминаются его слова «революция оледенела». Сам он внутренне словно застыл в безнадежности.
Ну, следует и другим героям уделить внимания, конечно. Очевидно, что все они получились не лубочные, не стандартные, но Камилл, Эро и Марат вышли заметно бледнее, чем могли бы быть. Почему уж - не знаю, может, чтобы они, каждый по-своему, не заслонили ведущих солистов? Особенно жаль нереализованный потенциал роли Камилла. «Кратко, но выразительно» обошлись с Кутоном, и тем более досадно, что Филипп Леба и Огюстен почти никак не прозвучали. Нельзя объять необъятное, разумеется, и все же хотелось их видеть.
А вот Эбер, Дантон, Барер и Вадье, который хоть и участвует буквально в одной сцене, - это да! Что касается Фуше и Тальена. Сама не знаю, плюс или минус поставить за то, что вместо театрально-встрепанного, экспансивного Тальена, размахивающего кинжалом, видишь продуманного гражданина в парике? Но скорей, это плюс. А вот Фуше - нет, весь его облик, что мы о нем знаем, не отвечает образу в фильме. Слишком он прямой, идущий к цели кратчайшим путем, излишне смелый.
От Фуше я хотела бы перейти к термидору вообще, как он в фильме интерпретирован. Да, Фуше, видимо, удалось связать и сплотить для удара самых разношерстных людей, играя на их страхе. Но здесь все это выглядит так, что не страх каждого за себя, а возмущение Большим террором ускорило развязку. Акцент - явно на это. Других мотивов как будто и нет. Если режиссер действительно строит концепцию такую, что Сен-Жюст расходится с Робеспьером в точке зрения на то, «как жить дальше», и в конце концов, становится противником террора, то да, все логично и хорошо одно с другим увязано. Но все-таки, сдается мне, термидорианцы в большинстве своем не антитеррористы, а ведущим мотивом был экономический.
Попутно не могу не отметить удивительную бесцветность женских образов. Т.е., Элеонора, Лолотта, Луиза Дантон вообще ничем не отличаются, костюмами разве что да цветом волос. С одной стороны, им действительно как будто в этом фильме «не место», но ведь можно и бегло очертить человека очень даже выразительно. Конечно, у режиссера наверняка были свои соображения на сей счет. А может, это иллюстрация к реальному положению вещей в ту эпоху!
Я пробую для себя сопоставить образ Сен-Жюста в этом фильме с другими образами, и получается у меня - ясно-понятно, при ограниченном круге знакомой литературы - что наиболее близок он к гладилинскому, включая более поздние Гладилина дополнения к «Евангелию…» Контраст внешней красоты, молодости и железного характера, и целеустремленность как ведущая черта характера. Но экран, в смысле хорошее кино, имеет даже кое-какие преимущества перед литературой в том, что выраженное визуально может быть более многогранно, чем слово. Поэтому, что получилось у Кардиналя, не раскладывается до конца по словесным полочкам.
Ну, а что касается якобы неуспеха фильма - ну да, он не зрелищный абсолютно, не преследует целей ликбеза в области ВФР, не рисует мелодраматическую историю несчастной любви и т.п. И в то же время не является чисто политическим фильмом. В общем, он необычен, в лучшем смысле слова, и другой подход к теме и образу, по-моему, легко бы скатился в банальность.
Salut et fraternite!
Оксана Сомова, Свердловск-Екатеринбург
Я делюсь самыми первыми, самыми свежими впечатлениями. И фильм я видела сегодня впервые, и в целом не помню ни одной серьезной экранизации событий ВФР.
Спасибо Элеоноре, за то, что она смотрела фильм вместе со мной, ибо «путание» и «неузнавание» героев преследовали меня ежеминутно. Бийо и Карно казались близнецами, Тальен упорно не различался с Фуше, поскольку реплики в фильме (или в переводе) то и дело посылались из ниоткуда в никуда. Там, где было задействовано больше двух героев - было решительно невозможно понять, к кому из них обращается собеседник. Вероятнее всего, виновата озвучка, но я обратила внимание, что часто губы персонажа в кадре не двигаются тогда, когда идет его реплика. И те, кто говорил о злоупотреблении крупным планом, на мой взгляд совершенно справедливы. Но не это главное.
Как ни странно, фильм показался мне вполне «смотрибельным» - я ни на миг не пожалела о часах, что пролетели за его просмотром, поскольку они, кажется, вместили все, что можно, и все, что нельзя.
Время революции отмерялось странным хронометром - то и дело мелькали пафосные инсценировки самых известных революционных событий. Бегство в Варенн осталось за кадром, но убийство Марата в ванне, с аллюзией на картину Давида, казнь Людовика, дехристианизаторская оргия, Флерюс и телеги - все это чудовищно гипертрофированно отбивало часы Революции. Вначале - быстро. В первой серии мелькают годы. Затем - медленно, чтобы отдать концу большую часть. Сила обстоятельств влекла прежде всего меня, как зрителя. Мне не давали времени подумать - а что делать сейчас, после того, как это случилось? Ибо вопросы и ответы чередовались на экране в общих планах и диалогах.
Вот мы видим захлестывающую массовую сцену - потом, как во время отлива, обнажаются две-три фигуры, как правило - Робеспьера и Сен-Жюста, Дантона и Эбера, Барраса и Тальена.
И тут я уже не могла понять - а кто же главный герой?
Версия первая: Эбер.
Эбер, пожалуй, самый яркий и самый узнаваемый из всех персонажей. Не смотря на отсутствие внешнего сходства с историческим Эбером. Эбер участвует в большинстве массовых сцен фильма. При этом он всегда в центре внимания, он прорицает, призывает и ведет за собой массы - разве не ради них творится революция? Даже выделенный особо Марат не имеет ни такой силы, ни такой власти. Он - лишь жертва обстоятельств. Эбер - олицетворение самого рока Революции. Занимая трибуну и открывая рот, Эбер совершает жесты, подобные движениям марионетки. Толпа манипулирует им, заставляя соглашаться со всем, что выкрикивается ее искаженными ртами. Но вот этот «Дьявол из Машины» наполняется энергией толпы, и его жесты становятся жестами не марионетки, а кукловода. Его пальцы шевелятся, а кулаки поднимаются над трибуной в такт возгласам. Он дергает за невидимые нити, заставляя обезумевших людей послушно вскидывать руки и приносить клятвы санкюлотским богам. В такой ипостаси Эбер становится страшен и неугоден настолько, что КОС не гнушается преступлением.
Но вот мы видим его в телеге, по пути к гильотине: жалким, безвольным, омерзительным, - нет, он и раньше был таким, когда искал дешевой популярности. Но теперь в нем нет даже доли привлекательности: румяные щеки ввалились, богатый костюм сменился рубищем, а зычный глас - униженным рыданием.
Версия вторая: Робеспьер.
Ванек - так, кажется, фамилия актера - Робеспьер поразительный и, я бы сказала, романтический. Сама внешность - усталые, беззащитные глаза за стеклами очков, прямой нос, волевой подбородок с выделяющейся ямкой, безгубый рот, собирающийся в жесткую линию. Он одновременно способен вызвать и интерес, и жалость, и желание подчиниться. Холодность по отношению к окружающим. Горячность по отношению к делу. Едва сдерживаемая истерика, которую, тем не менее, удается прятать в самый трудный момент. Расчетливость, позволяющая манипулировать людьми и предвидеть последствия событий.
Очаровательный момент: Робеспьер уходит из комитета с возгласом «я так больше не могу» (извиняюсь, если цитата не точна, смысл, я думаю, близок), и мы видим его не дома, не с Элеонорой, не в якобинском клубе. Подобно Шатобриану, Робеспьер в одиночестве общается с тенями великих на лоне природы.
Но то и дело мелькает мысль, что Робеспьер не в силах управлять обстоятельствами. Он видит на шаг вперед, а время опережает его на два. Его добродетель - сомнительна: он может оттолкнуть руку Элеоноры, использовать Сен-Жюста и Кутона, предать вчерашних друзей - Камилла и Дантона, раз они так опасны для его умеренности. Но при всем при том, он смешно считает себя порядочнее Марата, Эбера, Баррера, Фуше и прочих. Нет, в фильме их не взвешивают. Но именно от этого и рождается ощущение, что Робеспьер - один из значительных, но никак не главный герой.
Версия третья: Дантон.
На мой взгляд, Дантон показан самым «положительным» персонажем фильма. Мы не видим ни его махинаций, ни популизма, ни стремления к власти. Он проницателен, человечен, открыто признается в маленьких слабостях и до последнего поддерживает свою хорошенькую жену. А как геройски он выезжает к эшафоту! Но Дантон лишен практически всех своих сторонников. Он - скорее частное лицо, чем вождь, и по значимости равен скорее Демулену, которого в фильме почти что нет.
Версия последняя: Сен-Жюст.
А что же он?
Сен-Жюст не вызывает симпатий. По крайней мере у меня. Долго, до середины второй серии. Честолюбивый юнец, равняющийся с Монтескье, предначертавший себе «величие» и стремящийся всеми силами не упустить момент. Его направляет Робеспьер. Направляет как орудие - пойдите в клуб, научитесь себя вести, напишите речь и т.д. У Сен-Жюста нет роли - есть только стопки бумаг, которые его замещают. Бумаги могут дрожать в руках - признак скрываемого волнения. Бумаги могут уверенно падать на стол - обвинения жирондистов, бумаги могут небрежно подписываться, торжественно провозглашаться - миссия в армии, выпадать из-за пазухи - накануне термидора. Долгое время кажется, что у Сен-Жюста вовсе нет души - только слова и бумага, на которую он их выносит. И только в момент размолвки с Робеспьером, когда Сен-Жюст пытается предупредить того о чрезмерной жестокости и отказывается писать очередную речь - становится понятно, что бумаги лишь часть чего-то большего. Но этот же момент становится роковой печатью: из машины, хорошо отлаженной Робеспьером, выпадает маленький винтик. Максимилиан сидит изумленный: его протеже подрос, научился кусаться, заимел особое (собственное оно было всегда, но вот отличное?) мнение… Но не видит того, что с этого момента магия бумаг окончательно распадется и вступит в действие неумолимая реальность слова.
Заговор - это слова, которые избегают свидетелей в виде пера и чернил.
Но Сен-Жюст, который уверенно всходит на гильотину, в предвкушении грядущего величия, - слишком патетичен.
Вот, пожалуй, первые впечатления от фильма.
Ната Мишлетистка, Новосибирск
Saint-Just et La force des choses
Под непосредственным впечатлением от просмотра одноименного фильма
Сила вещей… ведет нас, быть может, к цели,
о которой мы и не помышляли.
Сен-Жюст
Я вернуться хочу к тем тяжелым дням,
По песчинке, по нитке собрать улики:
Как шептались предатели по углам,
Как продажный Конвент заходился в крике.
И, должно быть, не зря волновались вчера
Те, кто заговор сплел и часы вам отмерил.
Ты ведь все угадал, и ты знал: пора.
Почему, почему Робеспьер не верил?
…Ты стоял у трибуны, надменно застыв
И глаза устремив в неподвижную точку.
Выход, кажется, был, и простой; но ты -
Не из тех, кто спасаться привык в одиночку.
Как лесного пожара гудящий огонь,
Ярость зала взметнулась; и вот удача -
Кто-то шепчет кому-то: «Сен-Жюста не тронь…»
Вы забыли: Сен-Жюст не берет подачек.
И не стало тебя; и сломался твой меч;
И мерзавцы в своей убедились силе:
Не дано никому произвол их пресечь,
Ведь они и такую звезду погасили.
Да, все так; но вины в этом нет твоей,
Даже если не все совершить вы успели.
Это просто судьба; это сила вещей,
Что приводит порой к непонятной нам цели.
Вот они о победе своей трубят,
Поздравляя друг друга с успешной охотой.
Ты ушел навсегда; только гордый твой взгляд
И столетья спустя вдохновляет кого-то.
И никто не накажет твоих врагов,
Даже сам ты не справился с этой ролью;
Лишь последние звуки твоих шагов
Отзываются в ком-то немолкнущей болью.
Маргарита, Обнинск
Валерия Решетникова (Москва)
Л.=Capra Milana
Обсуждение 2004 года (Термидор CCXIII года). Было опубликовано в библиотеке Vive Liberta.