Лавина (окончание)
(окончание)
Входная дверь открылась почти бесшумно. Так ловко ключ справлялся с замком только в Костиных руках.
Настороженная Анька вышла в прихожую. Костя хмуро по-смотрел на сестру.
-Что случилось? - устало спросил он. - Опять что ли с этой сцепились?
-Да, - неуверенно ответила Анька. - Но все гораздо сложнее…
И не дав брату опомниться и войти в комнату, Анька шепотом поведала ему историю чужой жизни, то, каким образом она сама оказалась к ней причастной и к чему это привело.
-Ничего не понимаю, - выслушав сестру, Сказал Костя. - Что мы в коридоре-то стоим? Пошли в комнату, там и поговорим обо всем.
-Там спит девочка, ну Сашенька, понимаешь? Пойдем лучше на кухню, - взмолилась Анька.
Они прошли на кухню, Анька стал разогревать обед, и только тут до Кости, наконец, начал доходить смысл того, о чем только что рассказала ему сестра.
-Так что же получается? - жестко спросил он, и по его тону Анька поняла. Что ничего не получается. - Это что же, совершенно чужой ребенок будет неизвестно сколько времени жить с нами?
Анька молчала.
-Да ты соображаешь, что это противозаконно, какое мы имеем право на этого ребенка, у нас даже документов нет…
-Он оставил для ребенка вещи, ну пеленки, детское питание, еще что-то там, и среди них было свидетельство о рождении, - тихо вставила Анька.
-Черт с ним, с этим свидетельством, - раздраженно сказал Костя. - В конце концов, даже не это главное. Ну подумай, ведь ты же работаешь, хочешь в институт поступать, стать врачом, а теперь что же - из-за этого чужого дитя так на всю жизнь медсестрой останешься. Я не могу жениться, потому что мне просто некуда привести жену, а тут чей-то ребенок будет с нами жить… Это же просто невозможно… Если бы хоть вся квартира наша была, а так - ты представляешь, как это взбесит ее, она заявит, куда следует. Ты же знаешь ее, и все это добром не кончится, вот увидишь…
-Костя, ну успокойся, прошу тебя, родной, - снова взмолилась Анька, и столько робкой покорности было в ее светло-карих глазах, что Костя отступил.
-Ладно, - как-то безнадежно махнул он рукой, - пусть пока ребенок останется у нас. Но только пока, то есть пока мы не разыщем мать девочки и этого несостоявшегося отчима. Может он еще состоится, а?
-Я не знаю, кто из них и в чем состоится, - как-то безразлично сказала Анька.
-Одно очевидно: так порядочные люди не поступают, - холодно заметил Костя.
-Ну если они непорядочные, как же можно отдать им ребенка?!
-Послушай, Аня, когда же ты, наконец, повзрослеешь? Нельзя же забрать к себе детей всех непорядочных родителей. Это их ребенок, пусть они и решают, как им жить дальше и скажут спасибо за то, что мы хоть на время, пока не прояснится ситуация, оставили девочку у себя. Мы совершенно чужие, посторонние люди. Нам самим-то тесно, по существу, нет нормальных условий для жизни, у меня самого нет детей, а тут чужой ребенок… Конечно, я понимаю, в чем дело - у тебя не может быть своих детей и ты искренне надеешься стать этому ребенку матерью. - У Аньки с детства были серьезные проблемы со здоровьем и ей нельзя было рожать. Смирившись с мыслью об этом, она решила, что возьмет на воспитание двоих детей. Конечно, не сейчас, а когда закончит институт и когда у нее будет своя комната или квартира, а значит - нескоро. Именно ее болезнь, ранняя смерть матери и бегство отца в нелегкий период маминой болезни, тяжесть которого полностью легла на ее, девочки-подростка, плечи - Костя тогда служил в армии, - и предопределили Анькин выбор: она поступила в медицинское училище и стала медсестрой. К тому времени Костя уже пришел из армии и жить стало полегче, но через полгода мама умерла, и брат с сестрой остались вдвоем.
-Я все понимаю, - продолжал тем временем Костя, - но мы же договорились уже давно, после смерти мамы, что я женюсь или ты выйдешь замуж только тогда, когда нам позволят это сделать условия жизни, в первую очередь, жилищные, и твой институт, к тому же… Ну, ладно, пусть девочка останется, я же сказал, до тех пор, пока не отыщутся ее настоящие родители, - примирительно закончил он разговор.
И Сашенька стала жить у Ани с Костей. Им было очень трудно, часто приходилось оставаться с девочкой по очереди, порой выручали Аньки подруги. Анька и Костя все больше привязывались к Сашеньке, но если Аньке мысль о разлуке с девочкой казалась невыносимой, то Костя, хоть и не упрекал больше сестру и искренне заботился о Сашеньке, все-таки не переставал надеяться, что рано или поздно девочку заберут, что так не будет продолжаться вечно.
Но гневу и угрозам Ксении Иммануиловны не было границ. И это было страшнее всего. Поняв, что ребенок остался у соседей на неопределенное время и не только не явился предметом их ссор, но даже сплотил их маленькую семью, она стал провоцировать скандалы и склоки почти каждый день, превратив жизнь соседей, а невольно и свою, в сплошной кошмар.
Однажды, не выдержав нервного напряжения, Костя грубо прикрикнул на Аньку, обвинив ее в том, что именно из-за Сашеньки в последние месяцы в квартире создалась невыносимая обстановка.
-Пора положить этому конец. Ты меня поняла? - жестко сказал костя и вышел из дома.
Анька в отчаянии заметалась с Сашенькой на руках, горячие слезы потекли по ее лицу, капая на головку девочки. Потом, взяв себя в руки, Анька собрала Сашеньку и пошла с ней гулять. Старая коляску, которую им отдала Костина одноклассница, мирно дожидалась их в подъезде… Это был первый по-настоящему весенний солнечный день, но, несмотря ни на что, Анька была в подавленном настроении.
Перейдя через дорогу, она увидела рядом с магазином двух знакомых женщин из соседнего подъезда, которые гуляли со своими детьми, и вспомнила, что нужно купить хлеб, а кошелек и сумка остались дома. Попросив женщин посмотреть за Сашенькой, спокойно спавшей в коляске, Анька побежала домой.
Открыв входную дверь, она удивилась тому, что в темной прихожей светло от дневного света, а постоянно наглухо закрытая дверь в соседскую комнату распахнута настежь. И в тот же миг Анька поняла, даже не поняла, а почувствовала, что случилось. На полу, в дверях своей комнаты без сознания лежала Ксения Иммануиловна, скорчившись в противоестественной позе. Секунду Анька колебалась, потом выскочила за дверь и бегом бросилась к магазину.
-Ты чего, Ань? - удивились знакомые, с которыми она оставила Сашеньку. - Сумку-то опять забыла?
Анька хотела что-то ответить, но не смогла, как-будто скользкий и липкий, ни твердый, ни мягкий ком катался в горле. Его невозможно было ни выплюнуть, ни поглотить, он заполнял собою все горло и не давал вымолвить ни звука.
-Анька, да что с тобой?
Собравшись с духом, Анька ответила почти шепотом:
-Да ничего особенного… Костя… уже вернулся и принес хлеб… Так что мне ничего покупать не надо.
-А что у тебя вид такой затравленный? Опять что ли эта старуха устроила сцену?
-Нет, нет, ничего… Ее не было дома.
Сказав последнее, Анька подумала, что она и сама не знает - сказала правду или соврала. “Что же я наделала, - думала она, медленно бродя по улицам с коляской. - Нужно было вызвать “Скорую” и ее наверняка откачали бы, а теперь… Теперь я виновата в ее смерти - ведь без срочной помощи врачей она умрет или, скорее всего, уже умерла… Да я и сама могла бы ей помочь… Ну, нет, я буду делать вид, что ничего не знаю, не заходила домой, ничего не видела. Она кричала, что будет жить долго нам назло… Да разве можно жить на зло другим, жить можно только на радость. Да, только на радость. А из-за нее, этой злобной старой фурии, не могут нормально жить три человека и, самое главное, маленькое, ни в чем не повинное существо. Жизнь, нормальная жизнь девочки дороже существования, совершенного пустого существования старой никчемной бабки, ее и женщиной-то не назовешь.
Нет, я правильно сделала, так будет лучше всем… Теперь Костя успокоится, и Сашенька останется у нас… Я разыщу Николая и мать девочки и попрошу разрешения ее удочерить. Теперь для этого есть все условия. Наконец-то мы вздохнем спокойно. Костя женится, я буду с Сашенькой жить в другой комнате, а в институт поступлю на заочное отделение… Теперь все будет хорошо…
А как же старуха? Все-таки ее жалко, ведь о ней даже никто не всплакнет. Так умереть - это просто ужасно. Слава Богу, человек не знает, как и когда он умрет. Впрочем, так жить не менее ужасно, чем так умереть. И эта смерть - избавление не только для нас, но и для нее… Да-да, и для нее так будет лучше… Конечно, лучше и спокойнее на том свете, если он есть, чем на этом…
И все-таки жутко оказаться на ее месте сейчас, просто дрожь пробирает… Все-таки она тоже человек, хоть и с жалкими, но со своими неповторимыми переживаниями и впечатлениями от жизни.
Она так раздражала нас, а сейчас ее уже нет или почти нет… Может, она не такой злой была, может это просто маскировка, создаваемая годами и не от хорошей жизни… Может у нее просто все не сложилось. Что я, в сущности, о ней знала? Да ничего. О чем она мечтала в молодости, кого любила, чем жила? Я не знала, да и не хотела знать, потому что все ее воспоминания были пронизаны ненавистью к окружающим… А может и эта ненависть была лишь ширмой, за которой она прятала обиженное и ущемленное “я”, а теперь вот ее нет… Избавление и пустота, легко и тяжело одновременно…
Она лежала скрючившись в дверях, а я не пришла ей на помощь и не позвала других… ради вот этого маленького существа, которое ни о чем никогда не узнает… Только ли ради нее?… Конечно, только ради нее. Если бы не Сашенька, мы, то есть я.., да, я могла бы терпеть, а так… так это было невыносимо для всех… Я же не виновата, она сама умерла, никто не мешал ей жить, жила бы себе, да жила; это она всем мешала… И все же это подлость, да-да, именно подлость, о которой никто не узнает, но о которой знаю я, и уже этого достаточно, чтобы во мне навсегда остались тяжелые воспоминания, не дающие покоя, вспыхивающие как искры огня, в котором сгорела чужая жизнь, огня, который можно было бы потушить или хотя бы попытаться это сделать…
Надо забыть, все забыть, и как можно скорее, никогда не думать и не вспоминать об этом. Забыть… Забыть раз и навсегда. Жизнь ребенка дороже жизни старого человека - это всем известная истина… Но разве их можно сравнивать? Каждая жизнь имеет свою ценность, и я не в праве была так поступать. Мелочные обиды, большие выгоды и даже благородные цели не должны были заслонить главное - возможность спасти пусть даже ничтожную, но человеческую жизнь… А я этого не сделала и вряд ли когда-нибудь смогу забыть скрюченное согбенное тело старухи, которая уже никому не причинит зла. Да и было ли это зло таким вселенским и всесильным, как казалось тогда? И намного ли она была хуже других людей, хуже нас самих?
А если со мной когда-нибудь случится такое, а окружающие будут смотреть на меня лишь как на препятствие, которое необходимо снести во имя своих высоких целей и помыслов, а когда оно будет снесено, они почувствуют долгожданное освобождение… освобождение от меня… Это страшно, это очень страшно, поэтому я никогда не буду такой, я не буду мешать жить другим и злорадствовать, насмехаясь над тем, как беспомощны люди в борьбе со мной - препятствием, которое они должны преодолеть…
Но разве сейчас я не такая, разве я, не мешая кому-то жить и не помешав умереть, не хуже в сто крат? Ведь она, по крайней мере, не скрывала своего мерзкого характера, она совершала и говорила то, что от нее ждали, что не было неожиданностью для окружающих, к чему они были готовы… И все-таки надо постараться все забыть и чем быстрее, тем лучше. Забвение - вот единственное лекарство и единственный путь к освобождению от ее власти, подчиняющей себе не только при жизни, но и после смерти, опутывающей всю меня и превращающей существование в ад. Забыть и все…”
Размышляя так, Анька уже три часа ходила кругами по скверу. Поняв, наконец, что Сашенька скоро проснется и ее нужно будет кормить, Анька с ужасом подумала о возвращении домой.
“Может Костя уже дома? - мелькнуло у нее… Вот счастье - подойдя к подъезду, она увидела Костю. Он помог Аньке занести коляску, и радость от встречи с братом, от того, что ее надежда сбылась и не надо одной входить в квартиру, заслонила какое-то странное волнение и неестественное оживление Кости, которых Анька попросту не заметила.
Войдя в квартиру, Анька увидела то же, что и три часа назад. Она невольно вскрикнула, Костя засуетился, стал звонить в “Скорую помощь”, и опять Анька не обратила внимания на то, что Костя не был ни растерян, ни удивлен, а действовал так, как-будто ожидал все это увидеть и был готов к случившемуся. Лишь с годами Анька, так и не сумев забыть этой смерти, стала мучительно догадываться о том, что брат поступил так же, как она - наверное, он пришел в тот момент, когда Анька гуляла с Сашенькой и увидев Ксению Иммануиловну лежащей без сознания, поскорее убежал из дома и дожидался Аньку во дворе, моля Бога о том, чтобы она пришла как можно позднее, чтобы они не успели…
Они не успели. Их мечты, стыдливо скрываемые и временами вырывающиеся наружу, обретающие материальную форму в словах, сбылись. Они стали хозяевами квартиры и старались никогда не говорить о Ксении Иммануиловне, о том, как она жила и как умерла.
Через месяц после похорон Костя стал поговаривать о женитьбе. Анька не возражала, к тому же Костя собирался жениться на Анькиной подруге Лизе, с которой давно встречался.
Все складывалось как нельзя лучше. Анька уже серьезно думала о том, чтобы на время оставить Сашеньку с Лизой и Костей, а самой отправиться на поиски Николая и оформить удочерение, как вдруг Николай приехал сам, да еще и не один, а со своей Анютой.
Этот день, как и день смерти Ксении Иммануиловны, Анька запомнила на всю жизнь. Она собиралась гулять с Сашенькой, и звонок в дверь ее совсем не насторожил. “Наверное, Лиза пришла”, - подумала Анька. Но это была не Лиза. В дверях с извиняющимся видом стоял Николай, поддерживая за локоть высокую, ярко накрашенную брюнетку с темно-синими глазами. Из-под расстегнутого плаща мерцало темно-вишневое платье… Анька молча отступила в пустоту коридора, и гости вошли.
Николай с торжественно-скорбным видом стал объяснять Аньке свой поступок, оправдываясь перед ней. Он не мог вернуться с ребенком назад, к Анюте, потому что был уверен, что потеряет ее навсегда, ведь она специально дала несуществующей адрес, чтобы избавиться и от него, и от нежеланного, но рожденного ею ребенка. Николаю удалось разыскать Анюту - с девочкой на руках они бы просто физически был не в состоянии это сделать, а он не имел права терять времени, ведь Анюта могла совершить любой непредсказуемый поступок. Он разыскал ее и долго-долго уговаривал выйти за него замуж и вернуть дочь. И вот уговорил. Они поженились и приехали за Сашенькой. Они были уверены, что Сашенька в добрых руках, и ей хорошо. Они очень виноваты. Они очень признательны. Они очень благодарны. Они никогда не забудут того, что Анька сделал для них… Никогда, никогда не забудут…
Легкая череда слов, за которой столько молчаливой горечи, тяжелого разочарования в несбывшихся обещаниях будущего, отчаяния от невозможности что-то изменить или вернуть, ожидание чуда и неверие в него…
Николай с Анютой ушли через час, навсегда забрав с собой Сашеньку… Все поглотившая лавина сошла. Шум утих. Но во внезапно наступившей звенящей тишине все громче и отчетливее звучала мелодия утраты, смерти и разрушения.
Май 1992 г.
@ЕЭ
Входная дверь открылась почти бесшумно. Так ловко ключ справлялся с замком только в Костиных руках.
Настороженная Анька вышла в прихожую. Костя хмуро по-смотрел на сестру.
-Что случилось? - устало спросил он. - Опять что ли с этой сцепились?
-Да, - неуверенно ответила Анька. - Но все гораздо сложнее…
И не дав брату опомниться и войти в комнату, Анька шепотом поведала ему историю чужой жизни, то, каким образом она сама оказалась к ней причастной и к чему это привело.
-Ничего не понимаю, - выслушав сестру, Сказал Костя. - Что мы в коридоре-то стоим? Пошли в комнату, там и поговорим обо всем.
-Там спит девочка, ну Сашенька, понимаешь? Пойдем лучше на кухню, - взмолилась Анька.
Они прошли на кухню, Анька стал разогревать обед, и только тут до Кости, наконец, начал доходить смысл того, о чем только что рассказала ему сестра.
-Так что же получается? - жестко спросил он, и по его тону Анька поняла. Что ничего не получается. - Это что же, совершенно чужой ребенок будет неизвестно сколько времени жить с нами?
Анька молчала.
-Да ты соображаешь, что это противозаконно, какое мы имеем право на этого ребенка, у нас даже документов нет…
-Он оставил для ребенка вещи, ну пеленки, детское питание, еще что-то там, и среди них было свидетельство о рождении, - тихо вставила Анька.
-Черт с ним, с этим свидетельством, - раздраженно сказал Костя. - В конце концов, даже не это главное. Ну подумай, ведь ты же работаешь, хочешь в институт поступать, стать врачом, а теперь что же - из-за этого чужого дитя так на всю жизнь медсестрой останешься. Я не могу жениться, потому что мне просто некуда привести жену, а тут чей-то ребенок будет с нами жить… Это же просто невозможно… Если бы хоть вся квартира наша была, а так - ты представляешь, как это взбесит ее, она заявит, куда следует. Ты же знаешь ее, и все это добром не кончится, вот увидишь…
-Костя, ну успокойся, прошу тебя, родной, - снова взмолилась Анька, и столько робкой покорности было в ее светло-карих глазах, что Костя отступил.
-Ладно, - как-то безнадежно махнул он рукой, - пусть пока ребенок останется у нас. Но только пока, то есть пока мы не разыщем мать девочки и этого несостоявшегося отчима. Может он еще состоится, а?
-Я не знаю, кто из них и в чем состоится, - как-то безразлично сказала Анька.
-Одно очевидно: так порядочные люди не поступают, - холодно заметил Костя.
-Ну если они непорядочные, как же можно отдать им ребенка?!
-Послушай, Аня, когда же ты, наконец, повзрослеешь? Нельзя же забрать к себе детей всех непорядочных родителей. Это их ребенок, пусть они и решают, как им жить дальше и скажут спасибо за то, что мы хоть на время, пока не прояснится ситуация, оставили девочку у себя. Мы совершенно чужие, посторонние люди. Нам самим-то тесно, по существу, нет нормальных условий для жизни, у меня самого нет детей, а тут чужой ребенок… Конечно, я понимаю, в чем дело - у тебя не может быть своих детей и ты искренне надеешься стать этому ребенку матерью. - У Аньки с детства были серьезные проблемы со здоровьем и ей нельзя было рожать. Смирившись с мыслью об этом, она решила, что возьмет на воспитание двоих детей. Конечно, не сейчас, а когда закончит институт и когда у нее будет своя комната или квартира, а значит - нескоро. Именно ее болезнь, ранняя смерть матери и бегство отца в нелегкий период маминой болезни, тяжесть которого полностью легла на ее, девочки-подростка, плечи - Костя тогда служил в армии, - и предопределили Анькин выбор: она поступила в медицинское училище и стала медсестрой. К тому времени Костя уже пришел из армии и жить стало полегче, но через полгода мама умерла, и брат с сестрой остались вдвоем.
-Я все понимаю, - продолжал тем временем Костя, - но мы же договорились уже давно, после смерти мамы, что я женюсь или ты выйдешь замуж только тогда, когда нам позволят это сделать условия жизни, в первую очередь, жилищные, и твой институт, к тому же… Ну, ладно, пусть девочка останется, я же сказал, до тех пор, пока не отыщутся ее настоящие родители, - примирительно закончил он разговор.
И Сашенька стала жить у Ани с Костей. Им было очень трудно, часто приходилось оставаться с девочкой по очереди, порой выручали Аньки подруги. Анька и Костя все больше привязывались к Сашеньке, но если Аньке мысль о разлуке с девочкой казалась невыносимой, то Костя, хоть и не упрекал больше сестру и искренне заботился о Сашеньке, все-таки не переставал надеяться, что рано или поздно девочку заберут, что так не будет продолжаться вечно.
Но гневу и угрозам Ксении Иммануиловны не было границ. И это было страшнее всего. Поняв, что ребенок остался у соседей на неопределенное время и не только не явился предметом их ссор, но даже сплотил их маленькую семью, она стал провоцировать скандалы и склоки почти каждый день, превратив жизнь соседей, а невольно и свою, в сплошной кошмар.
Однажды, не выдержав нервного напряжения, Костя грубо прикрикнул на Аньку, обвинив ее в том, что именно из-за Сашеньки в последние месяцы в квартире создалась невыносимая обстановка.
-Пора положить этому конец. Ты меня поняла? - жестко сказал костя и вышел из дома.
Анька в отчаянии заметалась с Сашенькой на руках, горячие слезы потекли по ее лицу, капая на головку девочки. Потом, взяв себя в руки, Анька собрала Сашеньку и пошла с ней гулять. Старая коляску, которую им отдала Костина одноклассница, мирно дожидалась их в подъезде… Это был первый по-настоящему весенний солнечный день, но, несмотря ни на что, Анька была в подавленном настроении.
Перейдя через дорогу, она увидела рядом с магазином двух знакомых женщин из соседнего подъезда, которые гуляли со своими детьми, и вспомнила, что нужно купить хлеб, а кошелек и сумка остались дома. Попросив женщин посмотреть за Сашенькой, спокойно спавшей в коляске, Анька побежала домой.
Открыв входную дверь, она удивилась тому, что в темной прихожей светло от дневного света, а постоянно наглухо закрытая дверь в соседскую комнату распахнута настежь. И в тот же миг Анька поняла, даже не поняла, а почувствовала, что случилось. На полу, в дверях своей комнаты без сознания лежала Ксения Иммануиловна, скорчившись в противоестественной позе. Секунду Анька колебалась, потом выскочила за дверь и бегом бросилась к магазину.
-Ты чего, Ань? - удивились знакомые, с которыми она оставила Сашеньку. - Сумку-то опять забыла?
Анька хотела что-то ответить, но не смогла, как-будто скользкий и липкий, ни твердый, ни мягкий ком катался в горле. Его невозможно было ни выплюнуть, ни поглотить, он заполнял собою все горло и не давал вымолвить ни звука.
-Анька, да что с тобой?
Собравшись с духом, Анька ответила почти шепотом:
-Да ничего особенного… Костя… уже вернулся и принес хлеб… Так что мне ничего покупать не надо.
-А что у тебя вид такой затравленный? Опять что ли эта старуха устроила сцену?
-Нет, нет, ничего… Ее не было дома.
Сказав последнее, Анька подумала, что она и сама не знает - сказала правду или соврала. “Что же я наделала, - думала она, медленно бродя по улицам с коляской. - Нужно было вызвать “Скорую” и ее наверняка откачали бы, а теперь… Теперь я виновата в ее смерти - ведь без срочной помощи врачей она умрет или, скорее всего, уже умерла… Да я и сама могла бы ей помочь… Ну, нет, я буду делать вид, что ничего не знаю, не заходила домой, ничего не видела. Она кричала, что будет жить долго нам назло… Да разве можно жить на зло другим, жить можно только на радость. Да, только на радость. А из-за нее, этой злобной старой фурии, не могут нормально жить три человека и, самое главное, маленькое, ни в чем не повинное существо. Жизнь, нормальная жизнь девочки дороже существования, совершенного пустого существования старой никчемной бабки, ее и женщиной-то не назовешь.
Нет, я правильно сделала, так будет лучше всем… Теперь Костя успокоится, и Сашенька останется у нас… Я разыщу Николая и мать девочки и попрошу разрешения ее удочерить. Теперь для этого есть все условия. Наконец-то мы вздохнем спокойно. Костя женится, я буду с Сашенькой жить в другой комнате, а в институт поступлю на заочное отделение… Теперь все будет хорошо…
А как же старуха? Все-таки ее жалко, ведь о ней даже никто не всплакнет. Так умереть - это просто ужасно. Слава Богу, человек не знает, как и когда он умрет. Впрочем, так жить не менее ужасно, чем так умереть. И эта смерть - избавление не только для нас, но и для нее… Да-да, и для нее так будет лучше… Конечно, лучше и спокойнее на том свете, если он есть, чем на этом…
И все-таки жутко оказаться на ее месте сейчас, просто дрожь пробирает… Все-таки она тоже человек, хоть и с жалкими, но со своими неповторимыми переживаниями и впечатлениями от жизни.
Она так раздражала нас, а сейчас ее уже нет или почти нет… Может, она не такой злой была, может это просто маскировка, создаваемая годами и не от хорошей жизни… Может у нее просто все не сложилось. Что я, в сущности, о ней знала? Да ничего. О чем она мечтала в молодости, кого любила, чем жила? Я не знала, да и не хотела знать, потому что все ее воспоминания были пронизаны ненавистью к окружающим… А может и эта ненависть была лишь ширмой, за которой она прятала обиженное и ущемленное “я”, а теперь вот ее нет… Избавление и пустота, легко и тяжело одновременно…
Она лежала скрючившись в дверях, а я не пришла ей на помощь и не позвала других… ради вот этого маленького существа, которое ни о чем никогда не узнает… Только ли ради нее?… Конечно, только ради нее. Если бы не Сашенька, мы, то есть я.., да, я могла бы терпеть, а так… так это было невыносимо для всех… Я же не виновата, она сама умерла, никто не мешал ей жить, жила бы себе, да жила; это она всем мешала… И все же это подлость, да-да, именно подлость, о которой никто не узнает, но о которой знаю я, и уже этого достаточно, чтобы во мне навсегда остались тяжелые воспоминания, не дающие покоя, вспыхивающие как искры огня, в котором сгорела чужая жизнь, огня, который можно было бы потушить или хотя бы попытаться это сделать…
Надо забыть, все забыть, и как можно скорее, никогда не думать и не вспоминать об этом. Забыть… Забыть раз и навсегда. Жизнь ребенка дороже жизни старого человека - это всем известная истина… Но разве их можно сравнивать? Каждая жизнь имеет свою ценность, и я не в праве была так поступать. Мелочные обиды, большие выгоды и даже благородные цели не должны были заслонить главное - возможность спасти пусть даже ничтожную, но человеческую жизнь… А я этого не сделала и вряд ли когда-нибудь смогу забыть скрюченное согбенное тело старухи, которая уже никому не причинит зла. Да и было ли это зло таким вселенским и всесильным, как казалось тогда? И намного ли она была хуже других людей, хуже нас самих?
А если со мной когда-нибудь случится такое, а окружающие будут смотреть на меня лишь как на препятствие, которое необходимо снести во имя своих высоких целей и помыслов, а когда оно будет снесено, они почувствуют долгожданное освобождение… освобождение от меня… Это страшно, это очень страшно, поэтому я никогда не буду такой, я не буду мешать жить другим и злорадствовать, насмехаясь над тем, как беспомощны люди в борьбе со мной - препятствием, которое они должны преодолеть…
Но разве сейчас я не такая, разве я, не мешая кому-то жить и не помешав умереть, не хуже в сто крат? Ведь она, по крайней мере, не скрывала своего мерзкого характера, она совершала и говорила то, что от нее ждали, что не было неожиданностью для окружающих, к чему они были готовы… И все-таки надо постараться все забыть и чем быстрее, тем лучше. Забвение - вот единственное лекарство и единственный путь к освобождению от ее власти, подчиняющей себе не только при жизни, но и после смерти, опутывающей всю меня и превращающей существование в ад. Забыть и все…”
Размышляя так, Анька уже три часа ходила кругами по скверу. Поняв, наконец, что Сашенька скоро проснется и ее нужно будет кормить, Анька с ужасом подумала о возвращении домой.
“Может Костя уже дома? - мелькнуло у нее… Вот счастье - подойдя к подъезду, она увидела Костю. Он помог Аньке занести коляску, и радость от встречи с братом, от того, что ее надежда сбылась и не надо одной входить в квартиру, заслонила какое-то странное волнение и неестественное оживление Кости, которых Анька попросту не заметила.
Войдя в квартиру, Анька увидела то же, что и три часа назад. Она невольно вскрикнула, Костя засуетился, стал звонить в “Скорую помощь”, и опять Анька не обратила внимания на то, что Костя не был ни растерян, ни удивлен, а действовал так, как-будто ожидал все это увидеть и был готов к случившемуся. Лишь с годами Анька, так и не сумев забыть этой смерти, стала мучительно догадываться о том, что брат поступил так же, как она - наверное, он пришел в тот момент, когда Анька гуляла с Сашенькой и увидев Ксению Иммануиловну лежащей без сознания, поскорее убежал из дома и дожидался Аньку во дворе, моля Бога о том, чтобы она пришла как можно позднее, чтобы они не успели…
Они не успели. Их мечты, стыдливо скрываемые и временами вырывающиеся наружу, обретающие материальную форму в словах, сбылись. Они стали хозяевами квартиры и старались никогда не говорить о Ксении Иммануиловне, о том, как она жила и как умерла.
Через месяц после похорон Костя стал поговаривать о женитьбе. Анька не возражала, к тому же Костя собирался жениться на Анькиной подруге Лизе, с которой давно встречался.
Все складывалось как нельзя лучше. Анька уже серьезно думала о том, чтобы на время оставить Сашеньку с Лизой и Костей, а самой отправиться на поиски Николая и оформить удочерение, как вдруг Николай приехал сам, да еще и не один, а со своей Анютой.
Этот день, как и день смерти Ксении Иммануиловны, Анька запомнила на всю жизнь. Она собиралась гулять с Сашенькой, и звонок в дверь ее совсем не насторожил. “Наверное, Лиза пришла”, - подумала Анька. Но это была не Лиза. В дверях с извиняющимся видом стоял Николай, поддерживая за локоть высокую, ярко накрашенную брюнетку с темно-синими глазами. Из-под расстегнутого плаща мерцало темно-вишневое платье… Анька молча отступила в пустоту коридора, и гости вошли.
Николай с торжественно-скорбным видом стал объяснять Аньке свой поступок, оправдываясь перед ней. Он не мог вернуться с ребенком назад, к Анюте, потому что был уверен, что потеряет ее навсегда, ведь она специально дала несуществующей адрес, чтобы избавиться и от него, и от нежеланного, но рожденного ею ребенка. Николаю удалось разыскать Анюту - с девочкой на руках они бы просто физически был не в состоянии это сделать, а он не имел права терять времени, ведь Анюта могла совершить любой непредсказуемый поступок. Он разыскал ее и долго-долго уговаривал выйти за него замуж и вернуть дочь. И вот уговорил. Они поженились и приехали за Сашенькой. Они были уверены, что Сашенька в добрых руках, и ей хорошо. Они очень виноваты. Они очень признательны. Они очень благодарны. Они никогда не забудут того, что Анька сделал для них… Никогда, никогда не забудут…
Легкая череда слов, за которой столько молчаливой горечи, тяжелого разочарования в несбывшихся обещаниях будущего, отчаяния от невозможности что-то изменить или вернуть, ожидание чуда и неверие в него…
Николай с Анютой ушли через час, навсегда забрав с собой Сашеньку… Все поглотившая лавина сошла. Шум утих. Но во внезапно наступившей звенящей тишине все громче и отчетливее звучала мелодия утраты, смерти и разрушения.
Май 1992 г.
@ЕЭ