Же суи ле лю гри
После болезни (хотя ничего серьезного даже и не было) я все никак не войду в колею: планку опять держу минуту вместо почти полутора, не могу сесть и написать давно задуманные посты, а самое неприятное - глинтвейн у меня стал вариться отвратительный. Хотя тут, наверное, виновата уже не я, а дешевое вино. То, которое я раньше брала для глинтвейна, теперь стоит столько, что моя жаба даже не стала со мной это обсуждать.
Но вот языками я занимаюсь все это время как зверь. Мозг требует тупой зубрежки, что ли. Я стала довольно сносно читать по-испански, еще немного, и смогу с него переводить - впрочем, кому оно надо...
Между делом вспомнила забавное из детства. Именно испанский был первым иностранным языком, который я когда-то очень хотела выучить. Было мне тогда года четыре с половиной, я жила у бабушки, впервые основательно исследовала ее книжный шкаф, и под руку мне подвернулся большой сборник Михалкова. Там была пьеса "Сомбреро", где мальчику Шурке, чтобы разыграть приятелей и выдать себя за приехавшего из Мексики брата, пришлось выучить несколько испанских фраз. Так и получилось, что "аста маньяна" я узнала чуть ли не раньше, чем "хенде хох".
Много позже, когда уже долбила в школе нелюбимый немецкий, я заметила в советских детских книжках одну странную вещь. "Английский и музыка" там были довольно распространенными маркерами отрицательного героя. Две сигнальных ракеты, зеленая и красная. Изучать в спецшколе или с репетитором иностранные языки или играть на пианино было не то чтобы всерьез предосудительно, а... неприлично как-то. По-мещански. И герой, который не осмеливался против этой каторги громко протестовать или хотя бы тихо саботировать, был подозрителен: либо выскочка, либо хлюпик. Все правильные дети если чем-то и занимаются всерьез, то почти исключительно спортом. Ну, техникой какой-нибудь еще можно. На самый крайний случай - рисованием. Это уже хуже, но еще не обязательно клеймо. Только, упаси бог, не музыка и не английский. Это уже однозначный сигнал читателю, что как минимум родители у героя недалекие, тщеславные и бездуховные. Ну, и сам он хорош, если не сопротивляется. За нарушение этого правила, помимо всего прочего, сильно ругали крапивинских "Трех с площади Карронад". Подозреваю, что дело тут было (что касается языков, а не музыки) не столько в чисто идеологических мотивах, сколько в социальной иерархии. Эти самые книжные мещане, какие-нибудь провинциальные тетки, урвавшие от жизни какое-никакое относительно теплое местечко, но явно не элита, либо заставляли детей учиться заведомо ненужному, просто потому что "престижно" - куда крестьяне, туда и обезьяне, - либо (еще глупее и смешнее) тайно мечтали, что их сын каким-то образом поступит в МИМО или на их дочке женится дипломат. То есть хоть и не опасно, но нагло покушались на эту самую социальную иерархию - или уж такие были непроходимые идиоты, что и в самом деле о ней не подозревали или не осознавали своего в ней места.
Началось такое дело, кажется, где-то в конце пятидесятых или в начале шестидесятых. До тех пор ничего зазорного ни в музыке, ни в языках не видели. Та же Гуля Королёва со своей "адам", которая еще до школы выучила ее французскому, ни у кого претензий не вызывала. И вымышленные герои тоже. Даже в "Ваське Трубачёве" очень положительный Сева дополнительно учит немецкий. А потом - всё. Свернули головы канарейкам.
Так вот, тогда же изменился взгляд на языки еще в одном отношении. Герои наивных книжек сороковых-пятидесятых годов их учили, чтобы знать. И, надо сказать, им это удавалось с совершенно неправдоподобной легкостью. Позанимавшись немецким пару лет, а то и месяцев, они уже могли читать выкраденные из фашистского штаба секретные планы, а у самых лихих сочинителей даже выдавали себя за немцев немцам же :)) Потом эти фантазии как-то сошли на нет. Общепринятым стало мнение, которое я тогда вполне разделяла. Учить иностранный язык можно, если уж блажь напала. Выучить - нельзя. "Читать и переводить со словарем", рассказывать наизусть механически зазубренные коротенькие тексты - максимум, доступный нормальному человеку. Те, кто учится в спецшколах, просто делают это получше других. Лезут в словарь не через слово, а через два. Но свободно говорить и понимать звучащую речь? Немыслимо. Так не бывает.
Ничто, включая могучую лень, так не мешало мне с первым языком, как это убеждение, что я занимаюсь абсолютно бессмысленным сизифовым трудом, преследую заведомо недостижимую цель. Если бы не это, немецкий у меня сейчас, пожалуй, был бы много пристойнее, потому что на филфаке его уже преподавали нормально. Но я уперлась рогом: все равно я его не буду знать, невозможно это, и не морочьте мне голову!
По-моему, это как раз и есть общая беда всех, у кого "нет способностей к иностранным языкам".
Но вот языками я занимаюсь все это время как зверь. Мозг требует тупой зубрежки, что ли. Я стала довольно сносно читать по-испански, еще немного, и смогу с него переводить - впрочем, кому оно надо...
Между делом вспомнила забавное из детства. Именно испанский был первым иностранным языком, который я когда-то очень хотела выучить. Было мне тогда года четыре с половиной, я жила у бабушки, впервые основательно исследовала ее книжный шкаф, и под руку мне подвернулся большой сборник Михалкова. Там была пьеса "Сомбреро", где мальчику Шурке, чтобы разыграть приятелей и выдать себя за приехавшего из Мексики брата, пришлось выучить несколько испанских фраз. Так и получилось, что "аста маньяна" я узнала чуть ли не раньше, чем "хенде хох".
Много позже, когда уже долбила в школе нелюбимый немецкий, я заметила в советских детских книжках одну странную вещь. "Английский и музыка" там были довольно распространенными маркерами отрицательного героя. Две сигнальных ракеты, зеленая и красная. Изучать в спецшколе или с репетитором иностранные языки или играть на пианино было не то чтобы всерьез предосудительно, а... неприлично как-то. По-мещански. И герой, который не осмеливался против этой каторги громко протестовать или хотя бы тихо саботировать, был подозрителен: либо выскочка, либо хлюпик. Все правильные дети если чем-то и занимаются всерьез, то почти исключительно спортом. Ну, техникой какой-нибудь еще можно. На самый крайний случай - рисованием. Это уже хуже, но еще не обязательно клеймо. Только, упаси бог, не музыка и не английский. Это уже однозначный сигнал читателю, что как минимум родители у героя недалекие, тщеславные и бездуховные. Ну, и сам он хорош, если не сопротивляется. За нарушение этого правила, помимо всего прочего, сильно ругали крапивинских "Трех с площади Карронад". Подозреваю, что дело тут было (что касается языков, а не музыки) не столько в чисто идеологических мотивах, сколько в социальной иерархии. Эти самые книжные мещане, какие-нибудь провинциальные тетки, урвавшие от жизни какое-никакое относительно теплое местечко, но явно не элита, либо заставляли детей учиться заведомо ненужному, просто потому что "престижно" - куда крестьяне, туда и обезьяне, - либо (еще глупее и смешнее) тайно мечтали, что их сын каким-то образом поступит в МИМО или на их дочке женится дипломат. То есть хоть и не опасно, но нагло покушались на эту самую социальную иерархию - или уж такие были непроходимые идиоты, что и в самом деле о ней не подозревали или не осознавали своего в ней места.
Началось такое дело, кажется, где-то в конце пятидесятых или в начале шестидесятых. До тех пор ничего зазорного ни в музыке, ни в языках не видели. Та же Гуля Королёва со своей "адам", которая еще до школы выучила ее французскому, ни у кого претензий не вызывала. И вымышленные герои тоже. Даже в "Ваське Трубачёве" очень положительный Сева дополнительно учит немецкий. А потом - всё. Свернули головы канарейкам.
Так вот, тогда же изменился взгляд на языки еще в одном отношении. Герои наивных книжек сороковых-пятидесятых годов их учили, чтобы знать. И, надо сказать, им это удавалось с совершенно неправдоподобной легкостью. Позанимавшись немецким пару лет, а то и месяцев, они уже могли читать выкраденные из фашистского штаба секретные планы, а у самых лихих сочинителей даже выдавали себя за немцев немцам же :)) Потом эти фантазии как-то сошли на нет. Общепринятым стало мнение, которое я тогда вполне разделяла. Учить иностранный язык можно, если уж блажь напала. Выучить - нельзя. "Читать и переводить со словарем", рассказывать наизусть механически зазубренные коротенькие тексты - максимум, доступный нормальному человеку. Те, кто учится в спецшколах, просто делают это получше других. Лезут в словарь не через слово, а через два. Но свободно говорить и понимать звучащую речь? Немыслимо. Так не бывает.
Ничто, включая могучую лень, так не мешало мне с первым языком, как это убеждение, что я занимаюсь абсолютно бессмысленным сизифовым трудом, преследую заведомо недостижимую цель. Если бы не это, немецкий у меня сейчас, пожалуй, был бы много пристойнее, потому что на филфаке его уже преподавали нормально. Но я уперлась рогом: все равно я его не буду знать, невозможно это, и не морочьте мне голову!
По-моему, это как раз и есть общая беда всех, у кого "нет способностей к иностранным языкам".