ПЕРСПЕКТИВЫ МОРАЛЬНОГО ПРОРЫВА
СВАСЬЯН «Оправдание эгоизма»
http://www.rvb.ru/swassjan/noch_nacht/16.htm:
Мы сегодня обладаем наукой, в которой не осталось ничего человеческого, и моралью, прочность которой едва ли превышает прочность мыльного пузыря... Мир пробует и осознает себя в контроверзе эгоизма и альтруизма, где дутый альтруистический Голиаф опрокидывается «маленьким, да удаленьким» эгоизмом...
Несчастьем эгоизма стало то, что, принадлежа к философии и будучи изначально философским понятием, он попал в руки моралистов, которые и сделали из него моральное пугало... Эгоизм не так прост, как его малюют. Достаточно сказать, что на нем споткнулась и сломала себе хребет западная философия после двух с половиной тысяч лет проблемного существования.
Таблица категорий, варьируемая от Аристотеля до Канта, дополняется в Штирнере новой и невозможной категорией. Более того: подчиняется ей. До всякой сущности, субстанции и чтойности здесь проставлено Я. Выяснилось: философы в усилиях познать мир упустили из виду «слона» (самих себя). Отсутствие Я («ктойности») в учениях о категориях было, впрочем, не столько упущением, сколько логически вынужденной слепотой. Категории, как высшие роды бытия, являются пределами обобщения, и поместить среди них индивидуальное можно было бы, только обобщив последнее. Но обобщить индивидуальное, значит устранить его.
Невозможность, но и непобедимость, Штирнера в том, что он через единичное, свое, идет к общему, человеческому, потому что только таким образом человеческое может быть уже не гуманистическим epitheton ornans, а фактом. То, что опыт сорвался, нисколько не затрагивает существо вопроса, а касается только самого неудачника, именно: некое конкретное Я, носящее в миру имя Макс Штирнер, оказалось неспособным осуществить себя на деле... «Единственный» - это не логическая, моральная, религиозная или какая-то еще другая проблема. «Единственный» - это способность.
Штейнер: «Мысли, которые я составляю себе о предметах, я произвожу, исходя из моего внутреннего мира. Несмотря на это, они принадлежат […] вещам. Следовательно, сущность вещей является мне не из них, а из меня самого. Мое содержание есть их сущность... - Таким образом, я заключаю в себе сущность мира»... Как познающий, он вступает во владение миром; сила его эгоизма расширяется до мира; он эгоист, эго которого совпадает с мировым процессом, и не только с моментально свершающимся, а со всеми, которых уже нет и еще нет... Человек, о котором здесь говорится, - это не «вообще» человек, а некто фактический... Его расширенное Я несет судьбу других, как свою судьбу, потому что, говоря Я, он имеет в виду себя, как другого. В этой формуле: Я, как другой, настолько отдаленной от нашего обычного Я, что мы не в состоянии даже мысленно приблизиться к ней, и лежит оправдание эгоизма, как УДАВШЕЙСЯ любви к ближнему.
http://www.rvb.ru/swassjan/noch_nacht/16.htm:
Мы сегодня обладаем наукой, в которой не осталось ничего человеческого, и моралью, прочность которой едва ли превышает прочность мыльного пузыря... Мир пробует и осознает себя в контроверзе эгоизма и альтруизма, где дутый альтруистический Голиаф опрокидывается «маленьким, да удаленьким» эгоизмом...
Несчастьем эгоизма стало то, что, принадлежа к философии и будучи изначально философским понятием, он попал в руки моралистов, которые и сделали из него моральное пугало... Эгоизм не так прост, как его малюют. Достаточно сказать, что на нем споткнулась и сломала себе хребет западная философия после двух с половиной тысяч лет проблемного существования.
Таблица категорий, варьируемая от Аристотеля до Канта, дополняется в Штирнере новой и невозможной категорией. Более того: подчиняется ей. До всякой сущности, субстанции и чтойности здесь проставлено Я. Выяснилось: философы в усилиях познать мир упустили из виду «слона» (самих себя). Отсутствие Я («ктойности») в учениях о категориях было, впрочем, не столько упущением, сколько логически вынужденной слепотой. Категории, как высшие роды бытия, являются пределами обобщения, и поместить среди них индивидуальное можно было бы, только обобщив последнее. Но обобщить индивидуальное, значит устранить его.
Невозможность, но и непобедимость, Штирнера в том, что он через единичное, свое, идет к общему, человеческому, потому что только таким образом человеческое может быть уже не гуманистическим epitheton ornans, а фактом. То, что опыт сорвался, нисколько не затрагивает существо вопроса, а касается только самого неудачника, именно: некое конкретное Я, носящее в миру имя Макс Штирнер, оказалось неспособным осуществить себя на деле... «Единственный» - это не логическая, моральная, религиозная или какая-то еще другая проблема. «Единственный» - это способность.
Штейнер: «Мысли, которые я составляю себе о предметах, я произвожу, исходя из моего внутреннего мира. Несмотря на это, они принадлежат […] вещам. Следовательно, сущность вещей является мне не из них, а из меня самого. Мое содержание есть их сущность... - Таким образом, я заключаю в себе сущность мира»... Как познающий, он вступает во владение миром; сила его эгоизма расширяется до мира; он эгоист, эго которого совпадает с мировым процессом, и не только с моментально свершающимся, а со всеми, которых уже нет и еще нет... Человек, о котором здесь говорится, - это не «вообще» человек, а некто фактический... Его расширенное Я несет судьбу других, как свою судьбу, потому что, говоря Я, он имеет в виду себя, как другого. В этой формуле: Я, как другой, настолько отдаленной от нашего обычного Я, что мы не в состоянии даже мысленно приблизиться к ней, и лежит оправдание эгоизма, как УДАВШЕЙСЯ любви к ближнему.