именинное печальное нежное
Помнишь человека пятнадцать лет километрами стихов. Дату рождения тоже, конечно. И вот однажды думаешь - именинник. А потом смотришь - ровесник уже.
Сегодня настоящие ровесники, живые из тогдашних, много, наверное, пели и вспоминали - за пятнадцать лет Саша стал популярнее, а может, нужнее. Они говорят - икона, легенда. А я думаю: в моем отрочестве, когда Башлачева можно было достать только одной пятирублевой книжечкой в краеведческом музее, вообще не слышалось, не распознавалось слово легенда - казался родненький, свой. А теперь и подавно, когда вот годы незаметно сравнялись.
Думаю еще, не подвела меня к слову чуткость: много всякого читала, находила потом, с филологическим-то образованием, а все равно мало что пронзительнее знаю, чем.
И километры стихов все так же в памяти - никого так много на память не знала и не знаю, как Башлачева.
И как был Сашей, так и остался. Великий поэт Александр Башлачев, концерты и хрестоматии, а все хочется на улице встретить, чаем напоить, родненький, свой.
Сегодня настоящие ровесники, живые из тогдашних, много, наверное, пели и вспоминали - за пятнадцать лет Саша стал популярнее, а может, нужнее. Они говорят - икона, легенда. А я думаю: в моем отрочестве, когда Башлачева можно было достать только одной пятирублевой книжечкой в краеведческом музее, вообще не слышалось, не распознавалось слово легенда - казался родненький, свой. А теперь и подавно, когда вот годы незаметно сравнялись.
Думаю еще, не подвела меня к слову чуткость: много всякого читала, находила потом, с филологическим-то образованием, а все равно мало что пронзительнее знаю, чем.
И километры стихов все так же в памяти - никого так много на память не знала и не знаю, как Башлачева.
И как был Сашей, так и остался. Великий поэт Александр Башлачев, концерты и хрестоматии, а все хочется на улице встретить, чаем напоить, родненький, свой.