Национальный синтез
Происходящие кругом события заставляют с новой силой поднимать старые, классические вопросы, одним из ключевых среди них является само понимание термина «нация». Что это и кого считать её частью?
В этой дискуссии существует два, как бы противоположных подхода - понятие нации через политическую, договорную общность и через биологическое родство, где нация рассматривается как большая семья, сообщество потомков общих предков. Раньше я думала, что эти подходы действительно друг другу противостоят и нужно выбирать наиболее подходящий вариант, однако вот эта статья в защиту гражданской нации помогла лучше понять эту проблему. Там приводится весьма меткий пример того, как этнический немец Эйзенхауэр и масса других американцев немецкого происхождения, в союзе с другими политическими нациями в ходе II Мировой разгромили нации рассматривавшие себя через кровное родство. Это не первый такой случай, ведь любой современный народ является союзом племён, а несчастная Африка или индейцы Северной Америки, так и не догадавшись до этого союза, весьма плачевно влачат своё существование.
Действительно, аналогия с семьёй для нации весьма удачная, но с чего это решили, что семья предполагает близкое кровное родство, что за извращённый инбридинг? Если рассматривать нацию как большую семью, то для неё как раз вполне логичны и неизбежны брачные союзы с другими родами и усыновления.
Собственно, тот, кто преуспевает в этом направлении, не разбазаривая семейное наследство, но вместе с тем, обеспечивая необходимую масштабность своего клана, достигает исторических успехов. Напомню, например, историю зарождения Рима:
«С целью увеличить население Рима на первых стадиях его развития, Ромул предоставил пришельцам права, свободы и гражданство наравне с первыми поселенцами, для которых он отвёл земли Капитолийского холма. Благодаря этому в город начали стекаться беглые рабы, изгнанники и просто искатели приключений из других городов и стран»
Созданные колонистами, переселенцами и эмигрантами пёстрые США в этом смысле тоже достаточно показательный пример, как, впрочем, и Россия, объединившая множество различных народов, от дреговичей до чукчей. Кто-то находится лишь в самом начале этого национального синтеза и ещё далёк от общих идентичностей. Кого-то этот процесс ассимиляции уже окончательно растворил и уже никто не вспомнит, что раньше кривичи и ильменские словене были разными племенами, воевавшими с Ладогой, а русы, объединившие их всех, дали название этому политическому союзу.
Представьте, например, какую роль для развития русской самоидентичности, сыграл легендарный словарь Даля. Его автор, при этом, происходил из семей обрусевших французов и датчан, чьё присоединение к нашей нации сыграло столь очевидный и позитивный исторический вклад. Если бы не пресловутая черта оседлости, вероятнее всего, аналогичным образом удалось бы влиться в нашу дружную компанию множеству евреев, которые не без справедливости «отблагодарили» за своё дискриминируемое положение Российскую империю столь масштабным участием в революционной деятельности и обогатив своей миграцией другие страны, которые, как показала историческая практика, вовсе не проиграли от этого.
Если опыт европейской интеграции окажется удачным, то пройдёт пару поколений и новые поколения Евросоюза, скорее всего, начнут себя ассоциировать уже просто в качестве европейцев. Аналогии с СССР, где опыт построения советской идентичности был провален (уже после краха СССР, в 1997 году был пик этой идентичности - до 57% аудитории выражало свою лояльность к этой общности, а по данным переписи 2010 года лишь 27 тысяч граждан РФ сформулировали свою национальность, как советскую (например, афророссиянами себя указало более 13 тысяч человек)), не очень удачны, в силу не вполне добровольности такой общности.
Назвать этот процесс предосудительной гибелью старых идентичностей нельзя, если учесть, что изначально, например, все европейские народы происходят из одного корня индо-европейской языковой семьи и с тем же успехом процесс их консолидации можно назвать ирредентизмом, а появление одной идентичности, вовсе не означает исчезновение другой.
Тут важно понять, что хотя различные народы и могут объединяться в более крупные нации, что является секретом их жизнеспособности, но делать сегодня они это могут лишь в отношениях добровольной кооперации. В древние времена, очевидно, это делали силой, как тогда практиковался и захват жён, однако сегодня ни та, ни другая социальная технология в большинстве мира не работает. Отсюда и такая интоксикация в отношении попыток спустить сверху сначала «советскую», а теперь и «российскую» национальные идентичности.
Когда общество процветает и активно развивается, проблемы с национальной идентичностью не возникает, люди сами себя ассоциируют с успешными общностями, в которых им повезло жить. Однако, когда правительства слишком некомпетентны для этого развития, страна гибнет от дефицита, инфляции, долгов, стагнации или безработицы, как это, например, с Испанией и Великобританией происходит, люди бегут с тонущего корабля и вспоминают свои локальные идентичности, в данном случае каталонцев, шотландцев и басков, например. Абсолютные показатели здесь мало значения имеют, по правилу «чёрной королевы» чтобы сохраниться, система должна постоянно развиваться, не впадая в стагнацию. Если в России с экономикой не удастся выправить ситуацию, то через пару лет подобная риторика и у нас станет куда громче, так же как, например, активизируется различный сепаратизм в Ките, стоит замедлиться его экономическому чуду.
Если бы правительства меньше усилий тратили на попытки навязать те или иные идентичности или наказать за неправильные идентичности, вместо этого концентрируя свои усилия на создании благоприятных условий для развития страны, проблем с этим не возникало. Ярчайший пример в этом смысле США, где, несмотря на значительные элементы конфедерализма, обилие всевозможных сект и экстремистов, отсутствие лицензирования СМИ, отсутствие централизованной полиции, каких-либо аналогов нашей 282 ст. УК РФ, несмотря на возникновение федерального министерства образования лишь пару десятилетий назад, с огромной долей частного сектора даже в образовании, с идентичностями как раз всё здорово и общенационального патриотизма этому этническому компоту не занимать.
И если проблематика расизма достаточно детально рассмотрена в данной серии статьей, являясь тривиальным следствием необходимости обосновать рабовладение, то отдельная тема - ксенофобия. Её рациональное зерно заключается в экономическом конфликте интересов, когда чужак, избегая местных социальных и налоговых обязательств, обрушивает рынок труда своим демпингом, при этом получая массу чужих социальных благ, их, в общем-то, не оплачивая, вроде образования, здравоохранения, охраны и т.д. Если бы эти проблемы были бы решены, разумеется, решив при этом проблему силового сдерживания и эффективной самообороны, так как чужакам местные законы ещё меньше значимы, чем аборигенам, то и проблемы ксенофобии в таких масштабах можно было бы избежать.
Тут важно лишь понять, что чтобы стране претендовать на мировое лидерство, кроме всего прочего, необходимо радикальное укрупнение своей политической нации, но решение этой задачи невозможно без вышеописанных нюансов.
При этом, это «укрупнение» не достигается, за счёт произвольной отмены или провозглашения тех или иных национальностей, это происходит само собой, если общество развивается и открыто для сотрудничества. Опыт процветания 4-х языковой Швейцарии, двухязыковой Канады или децентрализованной системы образования с национальным кварталами в США, наглядно показывает, что даже язык здесь вовсе не играет принципиальную роль национального строительства. Напротив, чем больше языков возможно в том или ином национальном проекте, тем больше у него возможностей для экспансии в отношении носителей этого языка. Важно, чтобы людей с этой социальной системой связывали общие интересы и взаимовыгодные взаимоотношения с приятными воспоминаниями, а не только ворох сомнительных обязательств и насильственных угроз принуждения к единству, тогда и проблем сепаратизма не возникнет.
Уже в 20 веке попытки насильственной ассимиляции тех или иных народов столкнулись с непреодолимыми трудностями, даже крошечный Восточный Тимор в 0,3% от населения-агрессора сумел отстоять свою независимость. Понятно, что в 21 веке, да ещё и с народом, превышающим 17% населения, силой принудить к ассимиляции не удастся, а значит, итоги украинского кризиса достаточно легко предсказуемы.