«Изнанка моего старика»
Человеком, который прямо заявлял, что не хочет воевать, но при этом наживался на войне; человеком, которого не грызла совесть за такую противоречивость взглядов - таким человеком был мой старик.
Старик рассказывал, что он служил до 1940-го, когда родился мой старший брат. Когда его должны были отправить на материковую часть Азии, его командир заявил: «Любой, кто против отправки, должен доложить об этом».
Понятно, что он сказал это, чтобы поднять боевой дух в своей роте, но мой старик воспринял слова буквально и заявил офицеру: «У меня жена и сын, поэтому я скорее всего не могу идти на фронт». В то время выдать такое было просто немыслимо. Сержант, под началом которого он служил, два часа упрекал его за предательство. В итоге старик остался в Японии. А позже родился я, поэтому я рад, что так вышло.
Во время Тихоокеанской кампании он управлял фабрикой «Авиационные исследования Миядзаки», которая в больших объёмах выпускала детали для военных самолётов. Его неопытные работники гнали поток деталей, многие из которых выходили с дефектами. Но по его словам, стоило ему «подмазать» командование, и качество изделий становилось «допустимым». После войны он не испытывал чувство вины ни за то, что был связан с военной промышленностью, ни за выпуск бракованных деталей. Он считал, что в войны ввязываются только идиоты. А если не было иного выхода, кроме как воевать, он наживался бы на этом. Причины происходящего или судьба государства его совершенно не волновали. Для него было важно лишь то, как перенесёт это его семья.
Он был по-своему распущенный. Когда я ещё учился, он говорил мне: «Ты до сих пор не куришь? В твои годы я уже платил гейшам». А после смерти моей матери он частенько рассказывал нам о своих похождениях: «Фокус интрижки в том, чтобы женщины от вас устали». В свои 70 он всё ещё ходил в ночные клубы.
Когда он умер два года назад, те из нас, кто собрался тогда, сошлись в том, что он ни разу не сказал чего-то возвышенного или воодушевляющего. Если я о чём и жалею, так о том, что со своим стариком я никогда не обсуждал ничего всерьёз. С юных лет я воспринимал его как дурной пример. Но похоже, я всё же любил его. Я унаследовал его анархические взгляды и равнодушие к всеобъемлющей противоречивости.
Недавно я пришёл к мысли, что во время войны было порядочно людей, которые подобно моему старику вели себя безответственно. Возможно, в низах общества преобладал материализм - тот материализм, который не поддаётся описанию двумя словами: милитаризм и национализм. Тяжёлое, мрачное, истеричное время, которое у нас ассоциируется с войной, быть может, едва приблизилось к завершению.
Заметка Хаяо Миядзаки для газеты «Асахи», 4 сентября 1995 г.