Что человек, когда его желанья - еда да сон?
"Что человек, когда его желанья - еда да сон? Животное, не боле". (Уильям Шекспир "Короля Лир")
Философский спор коммунистов и их противников - это спор о человеке: много ли в нем того, что можно назвать человеческим, т.е. не животной составляющей? Заложена ли человечность в каждом человеке? Возможно ли благое восхождение отдельного человека и человечества в целом - без звериной грызни? Или животная составляющая в человеке слишком сильна, и взаимная грызня будет длиться вечно? Именно об этом спорили философы 19 века, и мнения разделились. По одну сторону встали марксисты, по другую сторону оказались сторонники социал-дарвинизма.
В 20 веке споры перешли на новый уровень. Сущность человека пытались объяснить уже не только философы, но и ученые. Активно развивались науки о человеке: социология, психология и др. Но и здесь единого взгляда на поставленный вопрос нет.
Зигмунд Фрейд представлял психику человека в виде трех частей: бессознательное ОНО, человеческое Я, а также общественные нормы, мораль, совесть- СВЕРХ-Я. Образно человеческое сознание по Фрейду можно представить в виде вершины айберга. Наблюдатель со стороны видит часть айсберга, находящуюся над уровнем моря, но большая часть айсберга находится в глубине. Также и с психикой.
Зигмунд ФрейдБессознательное ОНО опирается на звериное в человеке. Человеческое Я - это небольшой пласт, находящийся над гигантским ОНО. Человек обуреваем животными желаниями и страстями, сильнейшим из которых является эрос - инстинкт размножения. Невозможность удовлетворить сексуальные потребности приводит к фрустрации, когда человек направляет бушую энергию в другое русло.
У модели психики, созданной Фрейдом, есть философский аспект. Получается, что ОНО сильнее человеческого Я, и поэтому Я плетется в хвосте ОНО. Человек получается предопределен своим животным началом. И если бы это было правдой, то представления коммунистов об обществе без грызни человека человеком были бы пустыми мечтами. Однако, хоть Фрейд и является крупным ученым и его авторитет не подлежит сомнению, но описываемая им модель (как и любая другая модель в науке) не является догмой. Во-первых, в ней есть слабы места, во-вторых есть и другие модели. Одним из главных критиков Фрейдстской психологии является австрийский психиатр Виктор Франкл.
Виктор ФранклФранкл знаменит тем, что прошел через немецкий концентрационный лагерь «Аушвиц» в качестве узника. Впоследствии Франкл не только описал те ужасы, которые творились в лагерях смерти, но и те психологические состояния, которые возникали у фашистских узников. Он описал, как фашисты ломали людей, стремясь сделать из них послушное и не способное к сопротивлению стадо. И как часть людей, даже находясь в тяжелейших условиях на грани гибели, сохраняли в себе человечность и волю к сопротивлению.
Виктор Франкл побывал в таком месте, где с точки зрения фрейдистской психологии, с человека должен был слететь налет человеческого Я, обнажая звериное ОНО. С частью заключенных так и происходило, но далеко не со всеми. Ломался человек или нет зависело не столько от физического состояния и даже не от условий. Важнее было наличие жизненного смысла - мог ли человек найти смысл даже в своих страданиях.
Приведу небольшой фрагмент из книги Франкла «Сказать жизни «ДА»» :
«Представленная здесь попытка психологического описания и психопатологического объяснения типичных черт характера, которые формировались у заключенного за годы пребывания в лагере, может создать впечатление, будто состояние человеческой души неумолимо и однозначно зависит от окружающих условий. Ведь, казалось бы, в лагерной жизни своеобразная социальная среда принудительно определяет поведение людей. Но против этого можно с полным правом выдвинуть возражения, задать вопрос: а как же тогда быть с человеческой свободой? Разве не существует духовной свободы, самоопределения, отношения к заданным внешним обстоятельствам? Неужели человек действительно не более чем продукт многочисленных условий и воздействий, будь то биологические, психологические или социальные? Не более чем случайный результат своей телесной конституции, предрасположенностей своего характера и социальной ситуации? И в особенности: разве реакции заключенных действительно свидетельствуют о том, что люди не могли уклониться от воздействий той формы бытия, в которую были насильственно ввергнуты? Что человек вынужден был полностью подчиняться этим влияниям? Что «под давлением обстоятельств», господствовавших в лагере, он «не мог иначе»?
На эти вопросы есть ответы как фактические, так и принципиальные. Фактические основаны на моем опыте - ведь сама жизнь в лагере показала, что человек вполне «может иначе». Есть достаточно много примеров, часто поистине героических, которые показывают, что можно преодолевать апатию, обуздывать раздражение. Что даже в этой ситуации, абсолютно подавляющей как внешне, так и внутренне, возможно сохранить остатки духовной свободы, противопоставить этому давлению свое духовное Я. Кто из переживших концлагерь не мог бы рассказать о людях, которые, идя со всеми в колонне, проходя по баракам, кому-то дарили доброе слово, а с кем-то делились последними крошками хлеба? И пусть таких было немного, их пример подтверждает, что в концлагере можно отнять у человека все, кроме последнего - человеческой свободы, свободы отнестись к обстоятельствам или так, или иначе. И это -«так или иначе» у них было. И каждый день, каждый час в лагере давал тысячу возможностей осуществить этот выбор, отречься или не отречься от того самого сокровенного, что окружающая действительность грозила отнять, - от внутренней свободы. А отречься от свободы и достоинства - значило превратиться в объект воздействия внешних условий, позволить им вылепить из тебя «типичного» лагерника.
Нет, опыт подтверждает, что душевные реакции заключенного не были всего лишь закономерным отпечатком телесных, душевных и социальных условий, дефицита калорий, недосыпа и различных психологических «комплексов». В конечном счете выясняется: то, что происходит внутри человека, то, что лагерь из него якобы «делает», - результат внутреннего решения самого человека. В принципе от каждого человека зависит - что, даже под давлением таких страшных обстоятельств, произойдет в лагере с ним, с его духовной, внутренней сутью: превратится ли он в «типичного» лагерника или остается и здесь человеком, сохранит свое человеческое достоинство.
Достоевский как-то сказал: я боюсь только одного - оказаться недостойным моих мучений. Эти слова вспоминаешь, думая о тех мучениках, чье поведение в лагере, чье страдание и сама смерть стали свидетельством возможности до конца сохранить последнее - внутреннюю свободу. Они могли бы вполне сказать, что оказались «достойны своих мучений». Они явили свидетельство того, что в страдании заключен подвиг, внутренняя сила. Духовная свобода человека, которую у него нельзя отнять до последнего вздоха, дает ему возможность до последнего же вздоха наполнять свою жизнь смыслом. Ведь смысл имеет не только деятельная жизнь, дающая человеку возможность реализации ценностей творчества, и не только жизнь, полная переживаний, жизнь, дающая возможность реализовать себя в переживании прекрасного, в наслаждении искусством или природой. Сохраняет свой смысл и жизнь - как это было в концлагере, - которая не оставляет шанса для реализации ценностей в творчестве или переживании. Остается последняя возможность наполнить жизнь смыслом: занять позицию по отношению к этой форме крайнего принудительного ограничения его бытия. Созидательная жизнь, как и жизнь чувственная, для него давно закрыта. Но этим еще не все исчерпано. Если жизнь вообще имеет смысл, то имеет смысл и страдание. Страдание является частью жизни, точно так же, как судьба и смерть. Страдание и смерть придают бытию цельность.
Для большинства заключенных главным был вопрос: переживу я лагерь или нет? Если нет, то все страдания не имеют смысла. Меня же неотступно преследовало другое: имеет ли смысл само это страдание, эта смерть, постоянно витающая над нами? Ибо если нет, то нет и смысла вообще выживать в лагере. Если весь смысл жизни в том, сохранит ее человек или нет, если он всецело зависит от милости случая - такая жизнь, в сущности, и не стоит того, чтобы жить».
Критерий истинности любой теории является практика. Наблюдения Франкла, сделанные им в Аушвице, опровергают модель Фрейда. Виктор Франкл показал, что даже в самых чудовищных условиях человек может длительное время жить наперекор своему животному ОНО, если имеет жизненные смыслы и идеалы. Собственно, человек и проявляет человечность в преодолении себя. Потакание слабостям - напротив, это капитуляция перед ОНО.
Интересным мне представляется один из тезисов Франкла, что в бессознательном укоренено не только низшее животное начало - ОНО, но отчасти и СВЕРХ-Я (хотя бы и в его зачаточном состоянии).
На практике получается, что человека можно толкать и вверх (к высоким смыслам, идеалам), и вниз (к животному началу). Коммунизм делает ставку не первое - воспитание высоконравственного человека-творца. Капитализм делает ставку на второе - воспитание умеренно-сволочного человека-потребителя.
Кстати, одним из основных средств вочеловечивания коммунисты считают высокую культуру. В резолюции 8 съезда говорится:
«Общее образование - школьное и внешкольное (включая сюда и художественное: театры, концерты, кинематографы, выставки, картины и пр.), стремясь не только пролить свет разнообразных знаний в темную деревню, но, главным образом, способствовать выработке самосознания и ясного миросозерцания, - должно тесно примыкать к коммунистической пропаганде. Нет таких форм науки и искусства, которые не были бы связаны с великими идеями коммунизма».
При капитализме качественное образование и высокая культура не то, чтобы запрещается - но она является достоянием высшего класса - тех, кому, в отличие от потребителей, предназначено быть господами, а не рабами жизни.
Что касается главного антагониста коммунизма - фашизм - известно как относился к культуре:
«Когда я слышу о культуре, я снимаю с предохранителя свой браунинг».
«Сегодня мы страдаем от чрезмерного образования. То, что нам необходимо - это инстинкт и воля».