На следующий день...
Галина Волчек, худрук театра "Современник":
А я согласна с Владимиром Владимировичем! Если такой вопрос (о том, почему плачет Чацкий. - Ред.) у него возник, то значит, что необходимость показывать Чацкого плачущим была плохо доказана... А Чацкого с Матросовым вполне можно сравнивать: такое сравнение правомерно, раз оно приходит в голову.
Дальше
На следующий день...
Ночью, после чаепития с НИМ, коллектив театра долго и озабоченно что-то сам себе доказывал, идя при этом от противоположного к обратному.
И вот, на следующий день...
Притихла публика, захрустел попкорн, раздвинулся занавес.
Посреди сцены возвышался вражеский дот, из которого злые фашисты поливали пулеметным огнем залёгших в оркестре Чацкого, Молчалина и Софью. Тревожно загремели кружки Эсмарха.
- Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва! - бойко заявил поднявшийся во весь рост Чацкий, скосив при этом глаза на текст на бумажке.
- Вам искренне признаюсь. Такой же я, как вы, ужасный либерал, - Чацкий театрально всплеснул руками и обернулся к Молчалину.
После этого он громко рассмеялся, схватил Молчалина за шиворот и одним рывком закрыл его тушкой амбразуру вражеского дота.
Стоявшая за кулисами Галина Волчек шепнула режиссеру: "Ну вот, теперь сразу видно какой он сильный. Сразу складывается правильное впечатление. Он противостоит всем. Хотя и юн, хотя и сирота."
Тем временем Cофья, отсиживавшаяся в оркестре, неуверенно поднялась, поджала губы, улыбнулась и вытянула вверх обе руки, обозначив пальцами знак победы "V". Раздались громки аплодисменты, переходящие в бурные овации.
Занавес закрылся.
Приглушенно зазвучал римейк старой песни рок-легенды отечественной сцены Ф. Киркорова "Скажи солнцу да" в исполнении Галины Волчек. Публика начала медленно расходиться.
Буратино.
А я согласна с Владимиром Владимировичем! Если такой вопрос (о том, почему плачет Чацкий. - Ред.) у него возник, то значит, что необходимость показывать Чацкого плачущим была плохо доказана... А Чацкого с Матросовым вполне можно сравнивать: такое сравнение правомерно, раз оно приходит в голову.
Дальше
На следующий день...
Ночью, после чаепития с НИМ, коллектив театра долго и озабоченно что-то сам себе доказывал, идя при этом от противоположного к обратному.
И вот, на следующий день...
Притихла публика, захрустел попкорн, раздвинулся занавес.
Посреди сцены возвышался вражеский дот, из которого злые фашисты поливали пулеметным огнем залёгших в оркестре Чацкого, Молчалина и Софью. Тревожно загремели кружки Эсмарха.
- Велика Россия, а отступать некуда - позади Москва! - бойко заявил поднявшийся во весь рост Чацкий, скосив при этом глаза на текст на бумажке.
- Вам искренне признаюсь. Такой же я, как вы, ужасный либерал, - Чацкий театрально всплеснул руками и обернулся к Молчалину.
После этого он громко рассмеялся, схватил Молчалина за шиворот и одним рывком закрыл его тушкой амбразуру вражеского дота.
Стоявшая за кулисами Галина Волчек шепнула режиссеру: "Ну вот, теперь сразу видно какой он сильный. Сразу складывается правильное впечатление. Он противостоит всем. Хотя и юн, хотя и сирота."
Тем временем Cофья, отсиживавшаяся в оркестре, неуверенно поднялась, поджала губы, улыбнулась и вытянула вверх обе руки, обозначив пальцами знак победы "V". Раздались громки аплодисменты, переходящие в бурные овации.
Занавес закрылся.
Приглушенно зазвучал римейк старой песни рок-легенды отечественной сцены Ф. Киркорова "Скажи солнцу да" в исполнении Галины Волчек. Публика начала медленно расходиться.
Буратино.