Возрождение ленинизма или возрождение эсеровщины? (часть 5)
Теперь не мешало бы рассмотреть критику Сталина в исполнении Гачикуса. Вслед за троцкистами Гачикус пишет, что Сталин еще в 1924 году, в работе Об основах ленинизма" выступал как противник идеи построения социалистического общества в отдельно взятой стране, но в 1926 году скатился к национал-социализму:
"В начале главы VI работы "К вопросам ленинизма" (1926г.) Сталин приводит 2 свои цитаты из работы "Об основах ленинизма" (1924г.), первая - о возможности победы пролетариат в одной стране, вторая - о невозможности социализма в одной стране, и фактически отказывается от второй цитаты, прикрываясь всяческими отговорочками - здесь мы ясно видим "перелом" в его взглядах 1926г. по сравнению с 1924г. Его фактический отказ от 2-й цитаты - уже явный оппортунизм, изображение империализма социализмом (это как в романе Оруэлла "Скотский уголок": сначала на сарае было написано "Все равны", а потом приписали: "Но некоторые равнее"). Явно не тот смысл он вкладывал в те слова в 1924г., какой пытался им приписать в 1926г.
В начале 1930-х гг. Сталин заявил: "социализм у нас уже построен", т.е. он имел в виду явно не диктатуру пролетариата, т.к. "построить" такой социализм (т.е. диктатуру пролетариата), если здесь вообще уместно слово "построить" - означает просто-напросто совершить пролетарскую революцию. То есть, он понимал здесь под "социализмом" уже то, что может существовать лишь в мировом масштабе, а именно коммунизм"
Действительно, во взглядах Сталина на возможность построения социалистического общества "в отдельно взятой" России имел место перелом. Однако, Гачикус неправильно понимает сущность этого перелома. Гачикус пытается приписать Сталину "образца 1924 года" свою ревизионистскую точку зрения, будто бы социалистическое хозяйство в принципе не может существовать на уровне отдельной страны. На самом деле, у Сталина в первоначальной редакции работы "Об основах ленинизма" речь шла вовсе не о возможных масштабах социалистического хозяйства, а о возможности построения социалистического общества в отсталой крестьянской России. Ленин, поднимая российских пролетариев на Октябрьскую революцию, тем не менее считал невозможным построение в России социалистического общества "своими силами", по причине экономической неразвитости России, отсутствия материально-технической базы социализма. По мнению Ленина, социализм в России можно построить только при условии, что в развитых капиталистических странах тоже произойдут социалистические революции, и пролетарии развитых стран помогут российским вытащить свою страну из пучины вековой отсталости. Ленин расчитывал на то, что Октябрьская революция подтолкнет пролетарские революции в странах Запада, а страны Запада, когда в них установятся пролетарские диктатуры, в свою очередь, помогут России преодолеть экономическую отсталость, мешающую построению социализма. "Россия - крестьянская страна, одна из самых отсталых европейских стран. Непосредственно в ней не может победить тотчас социализм... Русский пролетариат не может одними своими силами победоносно завершить социалистической революции. Но он может придать русской революции такой размах, который создаст наилучшие условия для нее, который в известном смысле начнет ее. Он может облегчить обстановку для вступления в решительные битвы своего главного, самого верного, самого надежного сотрудника, европейского и американского социалистического пролетариата" - писал Ленин в "Прощальном письме к швейцарским рабочим" (ПСС, изд.5, т.31, с.91-93). Такой точки зрения Ленин придерживался до конца своей жизни. Даже в одной из своих последних статей "О кооперации" (1923) Ленин говорил, что "центр тяжести для нас переносится на культурничество, если бы не международные отношения, не обязанность бороться за нашу позицию в международном масштабе. Но если оставить это в стороне и ограничиться внутренними экономическими отношениями, то у нас действительно теперь центр тяжести работы сводится к культурничеству". Т.е., по мнению Ленина, основным "центром тяжести" для большевиков по-прежнему является "борьба за нашу позицию в международной масштабе", борьба за мировую революцию, без победы которой российскому пролетариату никак не осуществить культурную революцию, которая "представляет неимоверные трудности и чисто культурного свойства (ибо мы безграмотны), и свойства материального (ибо для того, чтобы быть культурными, нужно известное развитие материальных средств производства, нужна известная материальная база)". Как пишет Троцкий, "Ленин отчетливо выносит материальную предпосылку за скобки, как такую, которой нам как раз и не хватает и которую нам предстоит еще завоевывать в связи с борьбой «за нашу позицию в международном масштабе», то есть в связи с международной пролетарской революцией" (Критика программы Коммунистического Интернационала). Поэтому, нельзя согласиться со сталинско-бухаринской интерпретацией данной статьи как "манифеста строительства социализма с опорой на собственные силы", поддержанной противником большевизма Валентиновым: "в статье "О кооперации" ничего не говорится о мировой революции. Строительство "социализма в одной стране" мыслится почти вне связи с нею" (Наследники Ленина). Ленин в статье "О кооперации" вовсе не отказывается от точки зрения, высказанной в "Письме к швейцарским рабочим", согласно которой для победы социализма в России необходимы пролетарские революции в развитых странах. Однако, Ленин вовсе не считал, подобно "ленинисту" Гачикусу, что "какая-то одна страна не может быть социалистической". Ленин в статье "О кооперации" недвусмысленно пишет о возможности построения в России "полного социалистического общества", при условии, если будет осуществлена культурная революция, которая, в свою очередь, может быть осуществлена лишь при условии экономической помощи со стороны развитых стран.
Итак, Сталин, провозгласив курс на строительство социализма в России, не дожидаясь революций в наиболее развитых странах, действительно совершил ревизию ленинизма. Другой вопрос: была ли эта ревизия обоснованной? Сталиным был поставлен вопрос: "так как темп мирового революционного движения замедлился, победы социализма на Западе нет еще, а пролетариат СССР стоит у власти, укрепляет ее из года в год, сплачивает вокруг себя основные массы крестьянства, имеет уже серьезные успехи на фронте социалистического строительства и с успехом укрепляет узы дружбы с пролетариями и угнетенными народами всех стран, - то есть ли основания отрицать то, что пролетариат СССР может преодолеть свою буржуазию и продолжать победоносное строительство социализма в нашей стране, несмотря на капиталистическое окружение?" (Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии: Доклад на VII расширенном пленуме ИККИ 7 декабря 1926 г.). Троцкий отвергает саму постановку вопроса о том, что делать российским пролетариям в условиях торможения пролетарской революции на Западе. Уже в самой постановке этого вопроса он видет чудовищную антибольшевистскую крамолу - неверие в силу пролетариата развитых стран, его способность совершить социалистическую революцию: "это значит: ты имеешь право надеяться только на скудные ресурсы национальной экономики, - не смей надеяться на неисчерпаемые ресурсы международного пролетариата. Если не можешь обойтись без международной революции, сдавай власть, - ту самую октябрьскую власть, которую мы завоевали в интересах международной революции. Вот до какого идейного падения можно дойти, исходя из ложной в корне установки!" (Критика программы Коммунистического Интернационала). Как показало дальнейшее развитие событий, вера Троцкого в близость пролетарской революции на Западе оказалась напрасной. Пролетариат стран Запада уже в первой половине XX века в массе своей перегнил в рабочую аристократию и перестал быть революционной силой. Даже сам Сталин, которого Троцкий упрекал за пессимистический взгляд на перспективы пролетарской революции в странах Запада, оказался в итоге даже чрезмерным оптимистом в вопросе о "революционности" западного пролетариата: "я думаю, что эти сроки [30-50 лет] должны быть сокращены, по крайней мере, вдвое, если иметь в виду действительную перспективу пролетарской революции на Западе" (Еще раз о социал-демократическом уклоне в нашей партии: Доклад на VII расширенном пленуме ИККИ 7 декабря 1926 г.). Поэтому, Сталин был прав: альтернативой строительству социализма в СССР с опорой на собственные силы для партии большевиков была вовсе не мировая революция, а отказ от власти: "если бы партия не имела оснований утверждать, что пролетариат СССР способен построить социалистическое общество, несмотря на сравнительную техническую отсталость нашей страны, то партия не имела бы оснований оставаться больше у власти, она должна была бы бросить власть так или иначе и перейти на положение оппозиционной партии" (Там же). Конечно, можно поспекулировать на тему того, что мировая революция-де провалилась исключительно по вине сталинистского руководства коммунистического движения. Кто-то может даже попробовать обвинить в провале мировой революции Ленина, который-де боролся с "настоящими революционерами" - левыми коммунистами, навязал западным компартиям "оппортунистическую" тактику, проводил "имперскую политику" и тем самым оттолкнул западных рабочих от революции. Я не буду рассматривать здесь аргументы апологетов "левого коммунизма" (это тема для отдельной статьи), а о "шовинизме" большевиков и отношении к самоопределении наций мы поговорим позднее, отмечу лишь, что такой подход, сваливающий всю вину на руководство коммунистического движения, присущий в равной степени как троцкистам, так и левкомам, страдает идеализмом. Горячо отстаивавшийся Троцким тезис о том, что "нынешний кризис человеческой культуры есть кризис пролетарского руководства" (Переходная программа IV интернационала) есть тезис глубоко идеалистический, замазывающий материальную основу оппортунизма. Если бы на Западе действительно были условия для пролетарской революции, оппортунистические вожди не смогли бы ей помешать, пролетариат выдвинул бы других, настоящих революционных вождей, а оппортунистов послал бы в пешее эротическое странствие.
Но если мы постфактум можем утверждать, что расчет большевиков на то, что Октябрьская Революция обрушит всю систему империализма, не оправдался, то следует ли из этого, что большевикам вообще не следовало брать власть в Октябре 1917 года? Получается, прав был Плеханов, пессимистически смотревший на планы большевиков: "Говорят: то, что начнет русский рабочий, будет докончено немецким. Но это - огромная ошибка. Спора нет, в экономическом смысле Германия гораздо более развита, чем Россия. «Социальная революция» ближе у немцев, чем у русских. Но и у немцев она еще не является вопросом нынешнего дня. Это прекрасно сознавали все толковые германские социал-демократы как правого, так и левого крыла еще до начала войны. А война еще более уменьшила шансы социальной революции в Германии, благодаря тому печальному обстоятельству, что большинство немецкого пролетариата с Шейдеманом во главе стало поддерживать германских империалистов. В настоящее время в Германии нет надежды не только на «социальную», но и на политическую революцию. Это признает Бернштейн, это признает Гаазе, это признает Каутский, с этим наверное согласится Карл Либкнехт. Значит, немец не может докончить то, что будет начато русским. Не может докончить это ни француз, ни англичанин, ни житель Соединенных Штатов. Несвоевременно захватив политическую власть, русский пролетариат не совершит социальной революции, а только вызовет гражданскую войну, которая в конце концов заставит его отступить далеко назад от позиций, завоеванных в феврале и марте нынешнего года" (Открытое письмо к петроградским рабочим). Прогнозы Плеханова относительно перспектив пролетарской революции на Западе в самом деле оправдались. Ни в Германии, ни во Франции, ни в Англии, ни в США пролетариату не удалось совершить ни политической, ни тем более социальной революции. Сбылось и предсказание Плеханова о гражданской войне. Однако, исход гражданской войны Плехановым был предсказан неверно. Большевики, вопреки капитулянтской писанине Плеханова, сумели одолеть не только белых генералов, но и мелкобуржуазную крестьянскую массу, которая, по словам Ленина, была опаснее всех Колчаков, Юденичей и Деникиных вместе взятых. Неприятие Плехановым Октябрьской революции основывалось именно на его неверии в способность большевиков удержать власть. Плеханов, как и другие русские социалисты, видел опасность Октябрьской Революции вовсе не в ней самой, не в том, что она приведет к "новому рабству, гораздо хуже прежнего", "откату в политаризм", а в том, что она спровоцирует контрреволюцию, нечто вроде "франкизма по-русски". Если бы Плеханову удалось дожить до 20х годов, не исключено, что он в конечном счете изменил бы свою прежнюю отрицательную оценку Октября на положительную, подобно части меньшевиков, вступившей в начале 20х годов в РКП(б). Правда, можно предположить, что Плеханова, как и Каутского с Мартовым, оттолкнул бы от Октябрьской революции авторитаризм большевиков. Однако, Плеханов сам был весьма авторитарным социалистом, и в этом отношении его взгляды сильно отличался от взглядов как Каутского, так и Мартова. Так, Плеханов еще в нулевых годах заявил о себе как о яром "авторитаристе", стороннике диктатуры пролетариата. Так, в 1902 году Плеханов при составлении проекта программы РСДРП включил в него следующие слова: "чтобы совершить свою революцию, пролетариат должен иметь в своих руках политическую власть, которая сделает его господином положения и позволит ему беспощадно раздавить все те препятствия, которые встретятся ему на пути к его великой цели. В этом смысле диктатура пролетариата составляет необходимое политическое условие социальной революции". Этот пассаж показался слишком "авторитарным" даже Ленину: "«господин положения», «беспощадно раздавить», «диктатура»??? (Довольно с нас социальной революции.)" (ПСС, изд.5, т.6, с.200). Кстати сказать, идея диктатуры пролетариата в ту пору не пользовалось популярностью у социалистов и марксистов. Даже "ортодоксальные марксисты" вроде Каутского, вроде бы признававшие необходимость установления пролетарской диктатуры, трактовали идею "диктатуры пролетариата" в либерально-демократическом духе, и вообще, не любили использовать этот термин, предпочитая говорить просто о "демократии". Идея диктатуры пролетариата даже "ортодоксальным марксистам" казалась несущественным элементом системы Маркса, а поэтому, отсутствовала как в Эрфуртской Программе СДПГ, так и в программах других партий Второго Интернационала. Для Каутского диктатура пролетариата была всего лишь "словечком Маркса..., которое он употребил в 1875 г. в одном из своих писем" (Диктатура пролетариата), "обронил случайно, не пояснив при этом, какой государственный строй он предполагал при такой политической ситуации" (Материалистическое понимание истории, т.2, М.-Л., 1931, с.468). Для Плеханова же диктатура пролетариата была неотъемлемой частью программы пролетарской партии. Причем, сама трактовка понятия "диктатуры пролетариата" была у Плеханова была "авторитарно-большевистской", и в этом отношении сильно отличалась от трактовки того же Каутского. Если Каутский трактовал диктатуру пролетариата как простое "большинство социалистической партии в демократическом парламенте", то для Плеханова диктатура пролетариата означала неограниченную власть пролетариата, авторитарный режим. Плеханов не фетишизировал, подобно Каутскому и другим "демократическим социалистам", демократию как политическую форму, ставя интересы социалистической революции выше либерально-демократических принципов, и считая допустимым разгон "плохих" парламентов если того требует благо революции: "если бы в порыве революционного энтузиазма народ выбрал очень хороший парламент - своего рода chambre introuvable, то нам следовало бы стараться сделать его долгим парламентом 137, а если бы выборы оказались неудачными, то нам нужно было бы стараться разогнать его не через два года, а если можно, то через две недели" (Второй съезд РСДРП. Июль-август 1903 года. Протоколы. - М.: Госполитиздат, 1959, с.182). Действительно, в Октябре 1917 года в России отсутствовали материальные предпосылки для социальной революции, т.е. для построения социализма. Но эти предпосылки были созданы при Сталине, под руководством которого была проведена масштабнейшая экономическая и культурная модернизация нашей страны. СССР мог бы стать полностью социалистической страной уже к 50м годам (к этому времени социализм строился уже не "в одной стране"), если бы не контрреволюционный переворот хрущевской клики, которая повела СССР по капиталистическому пути. Октябрьская Революция в России в конечном счете потерпела поражение, социализм в СССР так и не был построен (именно поэтому нельзя говорить об Октябре как о "социалистической революции"), но это поражение было совсем не тем, которое предсказывал Плеханов.
Теперь не мешало бы рассмотреть еще один троцкистский аргумент против возможности построения социалистического общества в отдельно взятой стране. По мнению Троцкого, современные производительные силы переросли национальные рамки, что делает невозможным существование изолированного социалистического общества: "высокие производительные силы являются никак не меньшим препятствием для построения социализма в отдельной стране, как и низкие, хоть и с другого конца; если последние являются недостаточными для своей базы, то для первых недостаточной оказывается база. Закон неравномерного развития забывается как раз там, где он нужнее и важнее всего... Невозможность построения изолированного социалистического общества - не в Утопии, не на Атлантиде, а в конкретных географических и исторических условиях нашего земного хозяйства - определяется для разных стран в разной степени, как недостаточным развитием одних отраслей, так и «чрезмерным» развитием других. В общем, это и означает, что современные производительные силы несовместимы с национальными рамками" (Критика программы Коммунистического Интернационала). Действительно, при сегодняшнем уровне развития производительных сил полноценное развитие страны в условиях экономической автаркии является невозможным. Пагубность экономического изоляционизма мы можем видеть на примере той же КНДР. Но так ли уж обязательно для социалистической страны проводить изоляционистскую политику? Если развитие социалистической страны будет происходить не в условиях автаркии, а в условиях активного экономического взаимодействия с другими странами, если ее производительные силы не будут искусственно загоняться в национальные рамки, то тем самым устраняется противоречие между национальным масштабом социализма и интернациональным масштабом производительных сил. Правда, тут встает другая проблема: если социалистическая страна будет встроена в мировую систему разделения труда, то тогда экономическое развитие социалистической страны будет подчиняться законам мирового рынка, что в свою очередь неизбежно приведет к возникновению диспропорций в структуре социалистической экономики. "Теория построения социалистического общества есть теория реализации, перенесенная на обобществленные средства производства в плановое хозяйство. Такая теория игнорирует государственные границы. Она может относиться и к отдельному государству. Развитие социалистического хозяйства мыслимо и в национальных рамках. Но до какого предела? Это вопрос конкретный, исторический... Проблема социалистического хозяйства -- на достаточно высоком уровне производительных сил -- есть проблема хозяйственной пропорциональности в ее прозрачно чистом виде, а не под покровом реализации, т. е. беспрепятственной купли-продажи товаров. Чисто теоретически схему пропорциональности можно мыслить в рамках отдельного государства, как и в пределах планеты. В этом абстрактно-теоретическом смысле "социализм в отдельной стране" мыслим так же, как и "капитализм в отдельной стране". Но и здесь абстрактная возможность вовсе не совпадает с исторической действительностью и еще менее исчерпывает ее" - писал Троцкий в набросках к книге "Ленин" (см. Архив Троцкого, т.9). Национальный масштаб неизбежно будет ограничивать развитие социалистического хозяйства, деформировать его структуру, приводить к чрезмерному развитию одних отраслей (которые определяют место страны в системе международного разделения труда), и недоразвитию других. Социалистическое хозяйство неизбежно будет страдать от диспропорций до тех самых пор, пока социализм не победит во всемирном масштабе, и только мировая революция позволит социалистическому способу производству встать в полный рост. Именно это, по всей видимости, имел в виду Ленин, когда говорил, что "только путем ряда попыток, - из которых каждая, отдельно взятая, будет одностороння, будет страдать известным несоответствием, - создастся цельный социализм из революционного сотрудничества пролетариев всех стран" (ПСС, изд.5, т.36, с.306). Однако, неизбежность диспропорций в развитии "социализма в отдельно взятой стране" не означает, что социалистическое хозяйство вообще нельзя построить в национальном масштабе. Полное обобществление средств производства, отмена товарно-денежных отношений, уничтожение разделения общества на антагонистические классы - все эти мероприятия вполне могут быть осуществлены и на уровне отдельной страны. Правда, Ахметшин придерживается несколько иного мнения на этот счет: "не только полный коммунизм (полное отсутствие права, регулирующего распределение продукции), но и неполный коммунизм, или социализм (отсутствие товарно-денежных отношений и распределение продукции исключительно по рабочим квитанциям, свидетельствующим об индивидуальном трудовом вкладе человека (разумеется, со строгим учётом индивидуальных возможностей этого человека!)), мыслимы лишь в международном масштабе" (К вопросу о двух фазах коммунизма). Свою точку зрения Ахметшин в дискуссии на сайте "вконтакте" обосновывает тем, что капиталистическое окружения неизбежно будет вызывать рецидив капиталистических отношений внутри страны: "иностранный капитал со своими товарами будет проникать в эту страну по ВСЕМ возможным каналам, и в том числе по линии подпольной торговли и спекуляции. И никакая ЧК не устранит возможность такой подпольной торговли, так же как она не устранит возможность иностранного шпионажа, - она сможет лишь ОГРАНИЧИТЬ это всё, И ТОЛЬКО. А это значит, что, пока во всём остальном мире существует капитализм, постоянное воспроизводство буржуазии в данной стране будет неизбежно. И никакие трудовые марки в пределах одной страны вам не помогут; они быстро будут вытеснены реальными деньгами". Действительно, наличие капиталистического окружения создает определенную опасность возникновения черного рынка внутри страны. Тем не менее, в условиях, когда а) свободноходящие деньги отменены, что само по себе сильно затрудняет торговлю б) спекуляция жестко пресекается карательными органами социалистического государства в) социалистическое хозяйство работает эффективно и обеспечивает потребителя необходимыми продуктами, и тем самым избавляет его от необходимости прибегать к услугам "фарцовщиков", все эти рецидивы капитализма неизбежно примут карликовый, можно сказать, микроскопический характер, и уже не будут иметь существенного влияния на экономику в целом. Возникновение подобных единичных фактов частного обмена, если эти факты носят действительно единичный, а не массовый характер, еще не способны отменить социалистический характер общественного строя. К тому же, неверно сводить источник реставрации капитализма к одному лишь капиталистическому окружению, существует также опасность внутренней, аутохтонной капиталистической реставрации. Что же касается цитаты из Ленина, которой Ахметшин упорно тычет мне в глаза, и где речь идет об "односторонности" социалистического опыта каждой отдельной страны, то в этой цитате не говорится прямо о невозможности отмены товарного производства в рамках отдельной страны. Под "односторонностью" и "известным несоответствием", о которых пишет Ленин, как уже отмечалось выше, можно понимать и диспропорции в развитии социалистического хозяйства.
Далее в своей статье Гачикус обвиняет теорию "двух фаз коммунизма" в том, что она носит "утопический" характер:
"Одно дело - когда Маркс доказывал, что переход от капитализма к коммунизму лежит через диктатуру пролетариата - тут всё научно; другое дело - когда этот переход расписывается в таких подробностях - сначала диктатура пролетариата, потом социализм, а потом коммунизм - это просто смешно, это - сродни утопистам 17-18-го веков, расписывавшим в мельчайших деталях, "как всё будет".
Если считать социализм неким промежуточным пунктом между диктатурой пролетариата и коммунизмом, то выходит та самая путаница, которая была внесена и впоследствии углублена Сталиным, а потом использована (и ещё далее углублена) поздним советским империализмом"
Ту же мысль Гачикус повторяет и в письме Ахметшину от 9 апреля 2015 года. Отвечая на критику со стороны своего ученика, Гачикус назвал дискуссию о фазах коммунизма "пустопорожней", поскольку:
"Спорить о деталях того, что будет в будущем (по крайней мере, с тем, что «социализма» как вещи, отличающейся от диктатуры пролетариата, до сих пор ещё в реальности не было, вы, насколько я понимаю, согласны) - это утопизм, это - выход за рамки того, что мы знаем, это - всё равно, что спорить по вопросу «есть ли бог?» (к примеру, серьёзный астроном не будет рассуждать о том, что было до Большого Взрыва, или, что находится за пределами видимой части вселенной - наука этого пока не знает (кстати, под словом «вселенная» астрономы понимают как раз лишь видимую часть вселенной)). Как марксизм не занимается доказательством того, что «бога нет», а лишь критикует религиозные верования с точки зрения науки, так же и я лишь доказываю, что то, что сталинско-брежневская буржуазия понимала под социализмом, было империализмом, а что будет в будущем, мы знать не можем - мы можем лишь прогнозировать это в самых общих чертах, а именно, то, что переход от капитализма к коммунизму лежит через диктатуру пролетариата"
Действительно, классики марксизма весьма скептически относились к попыткам социалистов-утопистов подробно расписать устройство будущего общества, поскольку коммунизм может быть создан революционной практикой самих пролетарских масс. По словам Ленина, "социализм не создается по указам сверху. Его духу чужд казенно-бюрократический автоматизм; социализм живой, творческий, есть создание самих народных масс" (ПСС, изд.5, т.35, с.57). Однако, все вышесказанное не означает, что коммунисты должны полностью отказаться от продумывания заранее общих черт коммунистического общества, а также процесса перехода от капитализма к коммунизму. Есть разница работами Вейтлинга, Кабе и Фурье, где будущее общество описывается в мельчайших подробностях, и работой "Государство и Революция" Ленина, где говорится только об общих чертах "полного" коммунизма, социализма и диктатуры пролетариата. Для Гачикуса любое обсуждение черт будущего коммунизма и переходного периода к нему - "антинаучно", поскольку это "выход за пределы видимой Вселенной". Однако, если рассуждать подобным образом, то поневоле мы придем к выводу, что марксизм, с его учением о коммунизме как строе, приходящем на смену капитализму, является по сути таким же "утопизмом", как и построения Сен-Симона, Оуэна и Фурье. Если мы берем на себя смелость утверждать, что посткапиталистическое общество будет именно коммунистическим, то тем самым мы "выходим за пределы видимой части Вселенной", следовательно, мы переходим из области науки в область в утопии. Именно такой точки зрения придерживался ревизионист Бернштейн, считавший, что "никакой «изм» не может быть наукой. «Измами» мы обозначаем миросозерцание, тенденцию, систему мышления, нормы и ценности, но не науку. Основа всякой действительной науки - это опыт; научное здание строится из накопленного знания. Социализм же является учением о будущем обществе, и в силу этого все то, что наиболее характерно и важно именно для социалистической доктрины, не поддается строго научному исследованию и доказательств" (Возможен ли научный социализм?). По мнению Бернштейна, "марксизм хотя и содержит значительно больше элементов научного знания, так же далек от науки, как и утопический социализм". Отвечая Бернштейну, Плеханов отмечал, что "на основе опыта наука строит известные обобщения («системы мыслей»), которые в свою очередь ложатся в основу известного предвидения явлений. Но предвидение относится к будущему времени. Поэтому далеко не всякое соображение о будущем лишено научной основы. Если справедлива та старая мысль, что настоящее беременно будущим, то научное изучение настоящего должно дать нам возможность судить о будущем не на основании каких-нибудь таинственных пророчеств или каких-нибудь произвольных и отвлеченных рассуждений, а именно на основании «опыта», на основании знаний, накопленных наукой". Поэтому, вопрос состоит только в том, "обладает ли современная общественная наука таким запасом сведений о нынешних общественных отношениях, пользуясь которыми она была бы в состоянии предвидеть характер будущего общественного порядка" (Сочинения, т.XI, с.67). Если мы можем взять эти знания из основ политической экономии и социологии, из наблюдения процесса развития капиталистического общества, а также из опытов организации коммун и кооперативов, то нет препятствий к тому, чтобы на основе этих знаний моделировать общество будущего, разумеется, избегая при этом чрезмерной детализации и отсебятины. Ошибка социалистов-утопистов состояла вовсе не в том, что они осмеливались судить о том, чего еще нет, а в том, что они рассматривали коммунизм не как "необходимый результат борьбы двух исторически образовавшихся классов - пролетариата и буржуазии" (К. Маркс, Ф. Энгельс, ПСС, изд.2, т.19, с.209), а как внеисторический "нравственный идеал", "случайное открытие того или другого гениального ума" (Там же, с.208). Правда, некоторые здесь могут сослаться на тот факт, что классики марксизма, равно как и их ученики - великие социалисты II Интернационала (Либкнехт, Бебель, Каутский и др.) не занимались моделированием общества будущего. "Пока нам еще надо с вами бороться, пока мы составляем, по сравнению с вами, меньшинство - нам нет никакого основания серьезно выступать со своими планами. Это произойдет в тот момент, когда власть будет в наших руках: за то тогда наши планы будут выяснены исчерпывающим образом" - так отвечал Бебель буржуазным критикам социал-демократии в Рейхстаге. Но не был ли подобный подход ошибкой социалистов II Интернационала? Как пишет эсеров В. Чернов, негативное отношение лидеров социал-демократии к разработке политэкономии социализма привело к тому, что "прикладная, творческая сторона социализма бесконечно отстала от его теоретической, созерцательной стороны. Социализм был чересчур академичен для того, чтобы не оказаться застигнутым врасплох событиями; и многие, слишком многие его сторонники уподобились евангельским девам, у которых не оказалось масла в светильниках, когда пришел долгожданный светлый Жених" (Конструктивный социализм). Неразработанность положительной программы социалистических преобразований привела к тому, что те же большевики после революции 1917 года были вынуждены действовать во многом методом проб и ошибок. Если до Октябрьской революции фактически единственной марксистской работой, посвященной организации социалистического хозяйства была опубликованная в 1898 году книга "Государство будущего" Атлантикуса (Карла Баллода), то после 1917 года марксистам пришлось в спешном порядке наверстывать упущенное. И если бы вопросы организации общества будущего и перехода к нему были продуманы заранее, это, возможно, позволило бы избежать множества ошибок, допущенных в процессе строительства социализма в СССР.