Развитие социализма от науки к утопии (часть 2)
Глава II. Философская революция Маркса
Так был ли мальчик по имени "эпистемологический разрыв", или это выдумка Альтюссера? Отвечая на этот вопрос, мы в первую очередь должны иметь ввиду следующее: даже если теория "двух марксов" и выдумка, автором этой выдумки является далеко не Альтюссер. При всей внешней вычурной оригинальности альтюссеровского структурализма, на деле идеи Альтюссера оказываются не такими уж и новыми и оригинальными. Альтюссеровская "структура с доминантой" на деле мало отличается от "конкретной тотальности" Лукача. Критика плоского экономического детерминизма Альтюссером также вполне соотносима с аналогичной критикой со стороны Лукача. Альтюссеровский "структурализм" - это на деле обычный марксизм-ленинизм, выраженный непривычным для многих структуралистским языком. Еще буржуазный философ Раймонд Арон, который был в целом солидарнен с ильенковско-лукачевской концепцией "гуманистической этики Капитала", с возмущением писал, что альтюссерианцы на самом деле не открыли ничего нового, они просто перевели Маркса на структуралистский язык: "Они заимствуют некоторые термины или некоторые методы из структурализма и воображают, будто разрабатывают новую философию ... В конечном счете альтюссерианский "структурализм" раскрывает свою крайнюю бедность ... на самом деле альтюссерианцы перевели марксистскую типологию способов производства на псевдоструктуралистский язык, ничего не добавив к нашему историческому знанию" (Мнимый марксизм). О "двух Марксах" и "марксистском антигуманизме" писалось задолго до Альтюссера многими исследователями идей Маркса. Еще в XIX веке многие критики марксизма, как слева (Бакунин, Кропоткин), так и справа (либералы, монархисты) указывали на "антигуманизм" философии Маркса, отрицающей какую-либо вечную имманентную "сущность человека", социологизирующей само понятие личности. Из этого отрицания "личности" Марксом еще в XIX веке антимарксистами выводился прогноз о неизбежно "тоталитарном" (сам термин "тоталитаризм" в то время, правда, еще не существовал) и бюрократическом характере будущего коммунистического общества. Теории вроде "бюрократического коллективизма", "управленческого общества" и "нового класса" существовали задолго до Октябрьской Революции на прогностическом уровне. Например, уже упоминавшейся ранее бывший лидер народовольчества Лев Тихомиров, перебежавший в лагерь монархистов, в одной из своих работ 1891 года писал об отрицании личности научным коммунизмом, предсказывал возникновение тоталитарно-бюрократического режима как неизбежный исход социалистической революции, который был назван им "аристократической республикой с разнообразно закрепощенной массой населения". Вот что писал о "теоретическом антигуманизме" марксизма за 70 лет до Альтюссера бывший революционер Тихомиров:
"Никогда еще ни одна философия, ни одна языческая религия не приводила человека к такому беспрекословному подчинению игре материальных сил, к такому полному уничтожению личности как духовно самостоятельной силы. Все духовное содержание личности определяется безапелляционно устройством плуга и ткацкого станка. Дальше идти действительно некуда ...
Что требования свободы личности не вытекают прямо из теории научного социализма, это ясно само по себе. Сама личность в этом учении есть явление второстепенное и подчиненное ... Личность тут не есть основа, не есть начало, а последствие, результат. Свободы внутренней у нее нет по существу, а свободу внешнюю, юридическую, она получает не потому, чтоб этого сама хотела или не хотела, а сообразно с тем, нужно это или не нужно по условиям производства
Социальная демократия, правда, очень много толкует о свободе и обещает дать ее отрицательным, косвенным путем: путем уничтожения государственности ...
Самостоятельного, вечного содержания личность не имеет, она может быть переделана как угодно “условиями производства”" (Критика демократии)
Правда, уже в те годы начали появляться теоретики, пытавшиеся соединить марксизм с "философией человека", подобно тому, как в 1840-е годы критикуемые Марксом и Энгельсом немецкие "истинные социалисты" предлагали соединить пролетарский революционный коммунизм с гуманизмом. Так появились пресловутые "неомарксисты". Многие считают основателем неомарксизма Лукача с его "Историей и классовым сознанием", другие в считают первыми "неомарксистами" русских "легальных марксистов", таких как Бердяев, Булгаков, Туган-Барановский (например, М. Войеков пишет, что "по существу именно Бердяев выступил основателем неомарксизма" - Предопределенность социально-экономичской стратегии: Дилемма Ленина. М.: 2009, с. 147), однако на самом деле, первым "неомарксистом" был английский социалист Эрнест Бельфорт Бакс, начавший проповедовать свои неомарксистские теории еще в 1880-е годы, при жизни Маркса и Энгельса, за что подвергся критике со стороны Маркса и Энгельса. Маркс уличил Бакса в извращении "Капитала", а Энгельс упрекал за увлечение немецкой классической философией "устарелого типа", в первую очередь кантианством (здесь Бакс выступал в роли предшественника Бернштейна и русских "легальных марксистов", выдвинувших лозунг "назад к Канту") и всевозможными "философскими парадоксами". В письме Бебелю Энгельс писал, что "Бакс очень даровит и кое-что понимает, но на манер философов состряпал себе свой особый социализм, который принимает за подлинную теорию Маркса, причиняя этим немало бед" (ПСС, т.36, с. 433). Бакс в Англии, Жорес во Франции, "легальные марксисты" в России - все они хотели опровергнуть "вульгарный социологизм" ортодоксального марксизма в учении о человеке, добавить марксизму "этическое измерение". Печальная судьба "легальных марксистов" в России общеизвестна, по словам Троцкого, "В России возникла в конце прошлого столетия целая школа "марксистов" (Струве, Бердяев, Булгаков и другие), которая хотела дополнить учение Маркса самодовлеющим, т.-е. над-классовым нравственным началом. Эти люди начали, конечно, с Канта и категорического императива. Но чем они кончили? Струве ныне - отставной министр крымского барона Врангеля и верный сын церкви; Булгаков - православный священник; Бердяев истолковывает на разных языках апокалипсис. Столь неожиданная, на первый взгляд, метаморфоза объясняется отнюдь не "славянской душой", - у Струве немецкая душа, - а размахом социальной борьбы в России. Основная тенденция этой метаморфозы, по существу, интернациональна" (Их мораль и наша). Эрнест Бельфорт Бакс, несмотря на ранее декларируемые им "интернационализм" и "революционность", оказался в Первую мировую войну в лагере социал-шовинистов, не принял Октябрьскую Революцию, критиковал большевиков "справа". Из всех легальных марксистов, наибольший интерес для нас представляет Николай Бердяев, который, подобно Бельфорту Баксу, первоначально хотел "обогатить" марксизм этикой "абсолютного добра", "философией человека", пытаясь создать систему "персоналистического социализма", однако впоследствии деградировал к оголтелой реакции. Самой реакционной, в прямом смысле фашистской работой Бердяева является "Философия Неравенства", где бывший "персоналистический социалист" выступает в роли противника всякого социализма, апологета частной собственности. Однако, начиная с 20х годов Бердяев вновь начинает "леветь". В "полевении" Бердяева сыграло немалую роль рождение в 20е годы неомарксизма в его современной версии. В 1923 году выходит книга Лукача "История и классовое сознание", развивающая "гуманистический" аспект марксизма, теорию "отчуждения человеческой сущности", в 1927 году под руководством Лукача впервые издаются марксовы "Экономическо-философские рукописи" 1844 года. Как и первая волна, представленная Бельфортом Баксом, Жоресом и русскими "легальными марксистами", вторая волна неомарксизма была направлена против вульгарного марксизма II Интернационала и оказалась куда удачнее первой. Под влиянием Лукача, которого Бердяев едва ли не в каждой своей работе восторженно поминает как "самого умного марксистского писателя", Бердяев вновь поворачивается лицом к марксизму, вновь начинает проповедовать социализм, уничтожение классов, отказывается от тупого национал-консервативного антикоммунизма "Философии Неравенства". Наибольший интерес для нас представляет статья позднего Бердяева под названием "Персонализм и марксизм", вышедшая в 1935 году в эмигрантском журнале "Путь". В этой статье Бердяев пишет об "антигуманизме" теории Маркса, который сам Бердяев называет "антиперсонализмом":
"Очень легко показать антиперсоналистический характер марксизма. Он враждебен принципу личности, как и всякое чисто социологическое учение о человеке, которое хочет знать лишь человека социального, формируемого обществом ...
Личность не детерминирована обществом, но она социальна, но она социальна, она может реализовать свой потенциал лишь в общении с другими личностями. Социальная проекция персонализма предполагает революционную переоценку социальных ценностей, т.е. перенесение центра тяжести из ценностей общества ... в ценность личности...
Антиперсонализм Маркса - наследие антиперсонализма Гегеля. Гегель признавал господство общего над индивидуальным...
Общество, класс есть более первичная реальность, чем человек, чем личность. Класс есть реальность, находящаяся в бытии, а не в мышлении. Не класс, а человеческая личность есть абстракция мысли ...
Антиперсонализм марксизма связан еще со сложным отношением к времени. Марксизм и особенно его теоретическое применение в коммунизме смотрят на отношение между настоящим и будущим, как на отношение средства и цели. Настоящее есть средство, в нем не осуществляется непосредственно цель. И допускаются средства не имеющие никакого сходства с целью - насилие и тирания для осуществления свободы, ненависть и раздор для осуществления братства и т.д....
Такое отношение ко времени несовестимо с принципом личности, с признанием самоценности всякой человеческой личности и ее права на реализацию полноты своей жизни" (Путь, №48, июль-сентябрь 1935).
Из этого "антиперсонализма", как считает Бердяев, вытекает слабость марксистской психологии: "Так как марксизм интересуется исключительно общим и не интересуется индивидуальным, то самой стороной марксизма является психология ... Даже психология классов совсем не разработана ... Особенно поражает слабость психологии у марксистов, если сравнить с работами Зомбарта, де Мана, М. Вебера, Зиммеля и др." (Ibid). В действительности, именно марксистская психологическая школа, ведущая свое начало от "моцарта психологии" Выготского, который писал свои труды в те же 20-30е годы достигла наибольших успехов в понимании человеческой личности, создала подлинно научное учение о психике, в отличие от наивной бердяевской "психологии". Торжеством марксистской психологии, отрицающей "сущность человека" помимо социальной (последователь марксисткой психологической школы Ильенков называл человеческого младенца "куском мяса"), стал эксперимент Ильенкова и Мещерякова в Загорской интернате для слепоглухонемых. Однако, подвергнув критике "антиперсонализм" или "антигуманизм" теории Маркса, Бердяев внезапно демонстрирует нам "иного Маркса" - философа "реального гуманизма", критиковавшего "отчуждение человеческой сущности" в капиталистическом обществе. Бердяев отвергает зрелого, сциентистского, материалистического Маркса и противопоставляет ему Маркса раннего, того самого Маркса, который был нарисован Лукачем в "Истории и классовом сознании". "Но антиперсонализм есть только одна сторона марксизма, есть и другие стороны. Источники марксовой критики капитализма - персоналистические и гуманистические. Маркс восстал против капиталистического режима прежде всего потому, что в нем раздавлена человеческая личность, превращена в вещь ... Во всяком случае мысли Маркса, особенно молодого Маркса об отчуждении и овеществлении должны быть признаны гениальными. Тут лежат первоначальные мотивы его ненависти к капиталистическому строю. Это мотивы чисто человеческие ... Учение Маркса о Verdinglichung, о дегуманизации особенно развивал самый умный и интересный, наиболее самостоятельный из всех коммунистических писателей Лукач ... Марксизм может быть истолкован гуманистически, в нем можно видеть борьбу против отчуждения от человека его человеческой природы ... Марксизм можно истолковать в сторону индетерминизма, увидеть в нем провозглашение освобождения человека от власти экономики" (Ibid) - пишет в своей статье Бердяев. Ошибка Маркса, по мнению Бердяева состоит не в том, что он выступил за преодоление отчужденного капиталистического мира и строительство социализма, а в том, что Маркс указал неверный путь ко всеобщему братству "чисто внешней организацией общества", без революции духа, что является следствием марксистского антиперсонализма. Путь к преодолению этой ошибки марксизма Бердяев видит в замене марксистской антропологии, основанной на социологии (которая, по мнению Бердяева, "до крайности упрощенная и устаревшая") антропологией, основанной на теологии. Короче, Бердяевым здесь максимально четким образом сформулирована следующая теоретическая проблема: несовместимость с историческим материализмом теории "отчуждения человеческой сущности" и всякой эссенциалистической антропологии. Если любимые Шапиновым Ильенков и Лукач хотели эклектическим образом соединить теорию "отчуждения" с историческим материализмом путем извращения последнего, то Бердяев честно и открыто предлагает отказаться от исторического (и всякого) материализма в пользу теории "отчуждения". Однако, сам Бердяев не вполне сознает эпистемологического разрыва у Маркса. У Бердяева нет четкого эпистемологического водораздела между ранним и зрелым, "антигуманистическим" Марксом. Гуманистические и антигуманистические (либо "персоналистические и антиперсоналистические") элементы в творчестве Маркса оказываются у Бердяева переплетены между собой, и сам Бердяев иногда не способен их отделить друг от друга. Ярким примером такого непонимания может служить восторженная ссылка Бердяева на "первый тезис о Фейербахе", который, по мнению Бердяева выражает "антиматериалистический", "персоналистический" момент у Маркса: "В "Тезисах о Фейербахе" у Маркса есть замечательное место, в котором он говорит, что главная ошибка материалистов до сих пор была в том, что они рассматривали действительность под формой объекта, а не как человеческую активность, не субъективно. Нет ничего более антиматериалистического. Место это свидетельствует лишь о том, как спорен материализм Маркса. То, что говорит здесь Маркс, гораздо более свойственно экзистенциальной философии, чем материализму. Для материализма все есть объект, вещь, для экзистенциальной философии все есть субъект, активность" (Ibid). На самом деле, никакого никакого "антиперсонализма" и "антиматериализма" в этом тезисе нет, если конечно же не траковать понятие "материализма" исключительно в натуралистическом, эссенциалистической духе, материализм может быть и экзистенциалистическим. Бердяев в своих трудах не раз предъявляет Марксу обвинение в "реализме понятий средневековой схоластики" (Персонализм и марксизм), по мнению Бердяева, "Существует разительное противоречие между материализмом и логическим реализмом понятий, признающим подлинность реальности общего, напр., класс реальнее конкретного человека, идея пролетариата важнее самого пролетариата. Марксисты наивно, некритически принимают объективации первичных реальностей за первичные реальности" (Царство духа и царство кесаря). Этот тезис является одним из главных антимарксистских козырей Бердяева, который пытается доказать, что марксизм, при всех его к претензиях на материализм, стоит в философском споре об универсалиях на идеалистической, реалистической позиции и враждебен номинализму, который сам Маркс назвал "первым выражением материализма" (ПСС, т. 2, с. 142). На самом деле, этот аргумент свидетельствует о философской поверхностности самого Бердяева, который неправомерно отождествляет материализм с номинализмом. Если материализм тождественен номинализму, то следовательно мы должны признать "материалистами" и Юма и Беркли. Марксизм же вообще не примыкает ни к реалистической, ни к номиналистической, ни к концептуалистской точке зрения, спор об универсалиях имеет смысл лишь в рамках схоластической, метафизической парадигмы, за пределами которой находится марксизм. Марксизм диалектически снимает схоластический спор между номиналистами и реалистами, вскрывая метафизическую ограниченность всех сторон спора, противопоставляя средневековым схоластам диалектическое понимание абстрактного и конкретного, общего и единичного. Как справедливо отмечал болгарский марксист Тодор Павлов, "Классики марксизма-ленинизма никогда и нигде не говорили, что общее не существует реально, что оно якобы является только нашей идеей или только общим словом. Маркс и Энгельс не были и не могли быть концептуалистами или номиналистами65. Разумеется, они не были и «реалистами» идеалистами, которые отрывают общее от особенного и единичного и приписывают им самостоятельное существование и значение" (Теория отражения, М.: 1949, с. 320). Бердяев сам оказывается очень близок к буржуазному, метафизическому материализму, поскольку для Бердяева, как и для буржуазных материалистов, "первичной реальностью" является "сущность человека", а для Маркса исходным пунктом анализа "является не человек, а данный общественно-экономический период" (ПСС, т.19, с. 386). Роднит Бердяева с буржуазными материалистами метафизический метод мышления, по словам Ильенкова, "Для метафизика конкретно только единичное - единичная чувственно-воспринимаемая вещь, предмет, явление, событие, отдельный человеческий индивид и пр. Абстрактное для них - умственное отвлечение, которому в реальности соответствует сходство многих (или всех), единичных вещей, явлений, людей" (Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса).
С одной стороны, Бердяев верно указывает на экзистенциалистический характер первого тезиса о Фейербахе. В этом тезисе "христианский персоналист" Бердяев, считающий себя "экзистенциалистом", видит свое "родство" с Марксом. Однако, здесь Бердяев ошибается, поскольку Тезисы являются одним из ключевых составляющих марксовой эпистемологической революции против любого метафизического эссенциализма. Тезисы о Фейербахе принадлежат к тому самому 1845 году, когда Маркс порвал со своей прежней гуманистической философией. Вопреки Бердяеву, экзистенциалистический момент философии Маркса, оформившийся к 1845 году, не только не приближает, но наоборот, удаляет Маркса от Бердяева. В отличие от Маркса, Бердяев понимал сущность человека не экзистенциалистически, а эссенциалистически, подобно буржуазным, домарксистским материалистам, с одной лишь разницей, что буржуазные материалисты рассуждали о "природе человека" с точки зрения биологии, а у Бердяева эссенциализм теологический, креационистский. Вопреки мнению Бердяева, подлинный экзистенциализм несовместим с христианской, и всякой религиозно-персоналистической антропологией, поскольку в основе всякого экзистенциализма лежит примат существования над сущностью человека. Связана эта ошибка Бердяева с тем, что он сам являлся очень незрелым, наивным экзистенциалистом, прото-экзистенциалистом. Полноценный экзистенциализм возник в 1940-х годах с выходом в свет работ атеиста Сартра. Вот как определяет сущность экзистенциализма Сартр: "В XVIII веке атеизм философов ликвидировал понятие бога, но не идею о том, что сущность предшествует существованию. Эту идею мы встречаем повсюду: у Дидро, Вольтера и даже у Канта. Человек обладает некой человеческой природой. Эта человеческая природа, являющаяся “человеческим” понятием, имеется у всех людей. А это означает, что каждый отдельный человек - лишь частный случай общего понятия “человек” ... Что это означает: “существование предшествует сущности”? Это означает, что человек сначала существует, встречается, появляется в мире, и только потом он определяется. Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал" (Экзистенциализм - это гуманизм). Если Бердяев, как христианский философ, признавал наличие у человека изначально присущей ему тварной "человеческой природы", эссенции, которая делает возможной творческую экзистенцию личности ("Личность творится Богом … личность должна уже быть, чтобы возможно было творческое создание личности" - так выглядит формула экзистенциализма по Бердяеву - см. "Персонализм и марксизм"), то Сартр, как и поздний Маркс, какую-либо имманентную "природу человека" отрицает, считая первичной "экзистенцию", т.е. социальные отношения людей. Два прото-экзистенциалиста - метафизический материалист Фейербах с одной стороны, и метафизический идеалист Бердяев с другой оказываются удивительно близки друг другу. Если прото-экзистенциалисты Фейербах и Бердяев считают, что посредством праксиса человек объективируется, то последовательные экзистенциалисты Маркс и Сартр считают, что посредством праксиса человек создается. Но несмотря на явную близость первого тезиса о Фейербахе к сартровской экзистенциальной философии, Сартр подвергся атаке со стороны любимого Шапиновым "ортодоксального марксиста" Лукача. Отвечая на критику Лукача, Сартр указывает, что Лукач попросту не узнал старика Маркса в экзистенциалистической формуле "существование предшествует сущности": "Смешно, что Лукач в цитированной мною работе решил, будто он расходится с нами, когда напоминает следующее марксистское определение материализма: "примат существования над сознанием", хотя для экзистенциализма - на что указывает уже само его название - утверждение о примате существования над сознанием является основополагающим ... человек в эпоху эксплуатации есть одновременно и продукт своего собственного продукта, и исторический действователь" (Проблемы метода). Точно также, "экзистенциалистом" является любимец Шапинова Эвальд Ильенков, опровергающий в одном из своих главных трудов эссенциалистическую трактовку человека, доказывающий, что "не понятие человека как существа, производящего орудия труда, заключает в себе понятия всех остальных особенностей человека, а реальный факт производства орудий труда заключает в себе необходимость их возникновения и развития" (Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса).
Если мы хотим дать квинтэссенцию философии раннего Маркса, то следует привести следующую цитату из "Введения к критике гегелевской философии права": "Быть радикальным - значит понять вещь в её корне. Но корнем является для человека сам человек. Очевидным доказательством радикального характера немецкой теории, следовательно- её практической энергии, служит то, что её исходным пунктом было решительное, положительное упразднение религии. Критика религии завершается учением, что человек - высшее существо для человека, завершается, следовательно, категорическим императивом, повелевающим ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом, - те отношения, которые нельзя лучше охарактеризовать, как возгласом одного француза по поводу проектировавшегося налога на собак: «Бедные собаки! С вами хотят поступить, как поступают с людьми!»" (ПСС, т.1, с. 422). Сущность как фейрбахианской, так и тождественной ей раннемарксистской антропологии, развитой Марксом в "Экономическо-философских рукописях" заключается в следующем: каждый человек есть "природное существо", обладающее определенной сущностью, которая "объективируется" через предметную деятельность в окружающем мире. Ранний Маркс, как и Бердяев, рассматривает человека как неразрывную часть внешнего, "предметного" мира, которая является не пассивной, а активной, творческой частью мира, связанная с миром посредством предметной практики. Эта идея активной и неразрывной связи человека с предметным миром через творческую деятельность, практику, как справедливо отмечает Шапинов в статье " Ленин, Гегель, Альтюссер", пошла от Гегеля, и именно эта гениальная догадка сделала возможным дальнейший эпистемологический разрыв Маркса. От незрелого, бердяевского "экзистенциализма" Маркс перешел к экзистенциализму зрелому, полностью отрицающему "феноменологию человеческой сущности", это и было тем самым "эпистемологическим разрывом", который отрицает Шапинов, смешивающий марксистское учение о материальной практике с гегелевским и тем самым желающий задержать марксизм в до-истматовской, "бердяевской" стадии.
В классовом обществе объективация человека в мире происходит в форме отчуждения человеческой сущности. Посредством процесса опредмечивания, человеческая природа выходит за пределы самого человека, порождая мир отчужденных от человека форм: "существо, не имеющее вне себя своей природы, не есть природное существо, оно не принимает участия в жизни природы" (ПСС, т. 42, с. 163). Так возникает "антигуманный мир" отчужденных форм, делающий человека несчастным. Задача пролетарских революционеров - вернуть человеку то, что у него было отчуждено, и тем самым, сделать человека свободным: "всякая эмансипация состоит в том, что она возвращает человеческий мир, человеческие отношения к самому человеку" (ПСС, т.1, с. 406), "Коммунизм как положительное упразднение частной собственности - этого самоотчуждения человека - и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека ... Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму" (ПСС, т. 42, с. 163). Ключевым термином здесь является "натурализм", "природа человека", ранее в моей статье именовалась "эссенциализмом". Какой термин употреблять, "природа" (natura) или "сущность" (essentia) человека, натурализм или эссенциализм, в данном случае не столь важно. Прямо противоположный взгляд на человека начинает развиваться основоположниками марксизма с 1845 года. Если ранее основоположники считали, что "человеческая сущность" выходит за пределы человека, то теперь они полностью выводят ее за пределы человека. Если ранее Маркс, подобно античным гуманистам, считал, что "человек есть мера всех вещей", и самого себя в том числе, то теперь корнем для человека является уже не сам человек, а совокупность общественных отношений, в первую очередь - производственных. Поэтому, в "Тезисах о Фейербахе" Маркс обрушивается на своего прежнего кумира: "Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений" (ПСС, т.3, с. 3). Эссенциалистическая трактовка человека сменяется экзистенциалистической, и с этого времени Маркс и Энгельс не только отказываются от понятия "гуманизм" как ненаучного, но и объявляют ему войну. В частности, на страницах своей "Немецкой Идеологии" они объявляют войну немецкой социалистической школе, которая была представлена респектабельной "левой" профессурой, в точности как наш Бузгалин и прочие авторы оппортунистичекого, катедер-марксисткого журнала "Альтернативы". Немецкой школе "истинных социалистов", занятой "гуманистической" философской болтологией, Маркс и Энгельс противополагают французский пролетарско-революционный коммунизм Бланки и Вейтлинга и яростно громят в своих трудах немецких профессоров. Причем, дело здесь даже не в политической "умеренности" немецких профессоров, занятых критикой "отчуждения человеческой сущности" вместо проповеди "мочения буржуев в сортире", но в самой гуманистической философии немецкой школы, которая в любом виде была отвергнута Марксом и Энгельсом. Даже когда немецкие профессора предлагают соединить гуманизм немецкой школы с революционным коммунизмом французской, представить гуманизм как конечную цель пролетарской коммунистической революции, проповедуют общую "гуманистическую" основу у революционного коммунизма и "умеренного" социализма, они не вызывают у Маркса и Энгельса ничего, кроме насмешек. Так, в работе "Истинные социалисты" Энгельс посмеивается над немецкой школой, которая "с величайшим простодушием нагромождает все свои лозунги: немецкая теория и французская практика должны объединиться; коммунизм должен быть проведён в жизнь для того, чтобы мог быть проведён в жизнь гуманизм" (ПСС, т.3, с. 554). В "Немецкой Идеологии" выступают категорически против соединения революционного коммунизма с теорией "гуманизма":
"После того, как коммунизм и социализм превращены в две абстрактные теории, в два принципа, очень легко, конечно, измыслить любое гегелевское единство обеих этих противоположностей под любым неопределённым названием ...
Справившись, таким образом, с коммунизмом и социализмом, наш автор раскрывает перед нами высшее единство обоих - гуманизм. С этого момента мы вступаем на почву «Человека», и отныне вся истинная история нашего «истинного социализма» развёртывается только в Германии.
«В гуманизме разрешаются все споры о названиях. К чему коммунисты, к чему социалисты? Мы люди» (стр. 172) - tous frиres, Lous amis {все мы братья, все - друзья}.
О братья, для чего мы плыть Против теченья станем? Пойдём - и с Темпловской горы «Виват король!» затянем.
К чему люди, к чему звери, к чему растения, к чему камни? Мы - тела!" (ПСС, т.3, с. 460, 461, 469)
Еще более уничтожающую характеристику немецкого гуманистического социализма дали дали основоположники марксизма в своем "Манифесте Коммунистической Партии", отнеся его к видам "реакционного социализма", заклеймив его философией мещанства (= среднего класса). Обоснование социализма гуманистической этикой, по мнению Маркса, реакционно и антинаучно, стремление приправить суровое блюдо революционного коммунизма приторной конфетой "человеколюбия" (которая способна прийтись по вкусу даже таким реакционным мещанам, как Бердяев, который с большим удовольствием полакомился Лукачем и "Парижскими Рукописями", переделав раннемарксову теорию отчуждения и объективации на поповский лад в своей книге "Я и мир объектов") выгодно реакционным классам, желающим вытравить из коммунизма дух классовой борьбы, превратить его в политически безопасное течение, наподобие нашей "постсоветской школы критического марксизма" (Бузгалин, Колганов, Воейков, Баллаев, Межуев, Славин, Багатурия и др.). По словам Маркса и Энгельса, немецкие "истинные социалисты"
"под французскую критику денежных отношений они вписали "отчуждение человеческой сущности", под французскую критику буржуазного государства - "упразднение господства Абстрактно-Всеобщего" и т. д. ...
Это подсовывание под французские теории своей философской фразеологии они окрестили "философией действия", "истинным социализмом", "немецкой наукой социализма", "философским обоснованием социализма" и т. д. Французская социалистическо-коммунистическая литература была таким образом совершенно выхолощена. И так как в руках немца она перестала выражать борьбу одного класса против другого, то немец был убежден, что он поднялся выше "французской односторонности", что он отстаивает, вместо истинных потребностей, потребность в истине, а вместо интересов пролетариата - интересы человеческой сущности, интересы человека вообще, человека, который не принадлежит ни к какому классу и вообще существует не в действительности, а в туманных небесах философской фантазии" (ПСС, т. 4, с. 451-452).
Так был ли мальчик по имени "эпистемологический разрыв", или это выдумка Альтюссера? Отвечая на этот вопрос, мы в первую очередь должны иметь ввиду следующее: даже если теория "двух марксов" и выдумка, автором этой выдумки является далеко не Альтюссер. При всей внешней вычурной оригинальности альтюссеровского структурализма, на деле идеи Альтюссера оказываются не такими уж и новыми и оригинальными. Альтюссеровская "структура с доминантой" на деле мало отличается от "конкретной тотальности" Лукача. Критика плоского экономического детерминизма Альтюссером также вполне соотносима с аналогичной критикой со стороны Лукача. Альтюссеровский "структурализм" - это на деле обычный марксизм-ленинизм, выраженный непривычным для многих структуралистским языком. Еще буржуазный философ Раймонд Арон, который был в целом солидарнен с ильенковско-лукачевской концепцией "гуманистической этики Капитала", с возмущением писал, что альтюссерианцы на самом деле не открыли ничего нового, они просто перевели Маркса на структуралистский язык: "Они заимствуют некоторые термины или некоторые методы из структурализма и воображают, будто разрабатывают новую философию ... В конечном счете альтюссерианский "структурализм" раскрывает свою крайнюю бедность ... на самом деле альтюссерианцы перевели марксистскую типологию способов производства на псевдоструктуралистский язык, ничего не добавив к нашему историческому знанию" (Мнимый марксизм). О "двух Марксах" и "марксистском антигуманизме" писалось задолго до Альтюссера многими исследователями идей Маркса. Еще в XIX веке многие критики марксизма, как слева (Бакунин, Кропоткин), так и справа (либералы, монархисты) указывали на "антигуманизм" философии Маркса, отрицающей какую-либо вечную имманентную "сущность человека", социологизирующей само понятие личности. Из этого отрицания "личности" Марксом еще в XIX веке антимарксистами выводился прогноз о неизбежно "тоталитарном" (сам термин "тоталитаризм" в то время, правда, еще не существовал) и бюрократическом характере будущего коммунистического общества. Теории вроде "бюрократического коллективизма", "управленческого общества" и "нового класса" существовали задолго до Октябрьской Революции на прогностическом уровне. Например, уже упоминавшейся ранее бывший лидер народовольчества Лев Тихомиров, перебежавший в лагерь монархистов, в одной из своих работ 1891 года писал об отрицании личности научным коммунизмом, предсказывал возникновение тоталитарно-бюрократического режима как неизбежный исход социалистической революции, который был назван им "аристократической республикой с разнообразно закрепощенной массой населения". Вот что писал о "теоретическом антигуманизме" марксизма за 70 лет до Альтюссера бывший революционер Тихомиров:
"Никогда еще ни одна философия, ни одна языческая религия не приводила человека к такому беспрекословному подчинению игре материальных сил, к такому полному уничтожению личности как духовно самостоятельной силы. Все духовное содержание личности определяется безапелляционно устройством плуга и ткацкого станка. Дальше идти действительно некуда ...
Что требования свободы личности не вытекают прямо из теории научного социализма, это ясно само по себе. Сама личность в этом учении есть явление второстепенное и подчиненное ... Личность тут не есть основа, не есть начало, а последствие, результат. Свободы внутренней у нее нет по существу, а свободу внешнюю, юридическую, она получает не потому, чтоб этого сама хотела или не хотела, а сообразно с тем, нужно это или не нужно по условиям производства
Социальная демократия, правда, очень много толкует о свободе и обещает дать ее отрицательным, косвенным путем: путем уничтожения государственности ...
Самостоятельного, вечного содержания личность не имеет, она может быть переделана как угодно “условиями производства”" (Критика демократии)
Правда, уже в те годы начали появляться теоретики, пытавшиеся соединить марксизм с "философией человека", подобно тому, как в 1840-е годы критикуемые Марксом и Энгельсом немецкие "истинные социалисты" предлагали соединить пролетарский революционный коммунизм с гуманизмом. Так появились пресловутые "неомарксисты". Многие считают основателем неомарксизма Лукача с его "Историей и классовым сознанием", другие в считают первыми "неомарксистами" русских "легальных марксистов", таких как Бердяев, Булгаков, Туган-Барановский (например, М. Войеков пишет, что "по существу именно Бердяев выступил основателем неомарксизма" - Предопределенность социально-экономичской стратегии: Дилемма Ленина. М.: 2009, с. 147), однако на самом деле, первым "неомарксистом" был английский социалист Эрнест Бельфорт Бакс, начавший проповедовать свои неомарксистские теории еще в 1880-е годы, при жизни Маркса и Энгельса, за что подвергся критике со стороны Маркса и Энгельса. Маркс уличил Бакса в извращении "Капитала", а Энгельс упрекал за увлечение немецкой классической философией "устарелого типа", в первую очередь кантианством (здесь Бакс выступал в роли предшественника Бернштейна и русских "легальных марксистов", выдвинувших лозунг "назад к Канту") и всевозможными "философскими парадоксами". В письме Бебелю Энгельс писал, что "Бакс очень даровит и кое-что понимает, но на манер философов состряпал себе свой особый социализм, который принимает за подлинную теорию Маркса, причиняя этим немало бед" (ПСС, т.36, с. 433). Бакс в Англии, Жорес во Франции, "легальные марксисты" в России - все они хотели опровергнуть "вульгарный социологизм" ортодоксального марксизма в учении о человеке, добавить марксизму "этическое измерение". Печальная судьба "легальных марксистов" в России общеизвестна, по словам Троцкого, "В России возникла в конце прошлого столетия целая школа "марксистов" (Струве, Бердяев, Булгаков и другие), которая хотела дополнить учение Маркса самодовлеющим, т.-е. над-классовым нравственным началом. Эти люди начали, конечно, с Канта и категорического императива. Но чем они кончили? Струве ныне - отставной министр крымского барона Врангеля и верный сын церкви; Булгаков - православный священник; Бердяев истолковывает на разных языках апокалипсис. Столь неожиданная, на первый взгляд, метаморфоза объясняется отнюдь не "славянской душой", - у Струве немецкая душа, - а размахом социальной борьбы в России. Основная тенденция этой метаморфозы, по существу, интернациональна" (Их мораль и наша). Эрнест Бельфорт Бакс, несмотря на ранее декларируемые им "интернационализм" и "революционность", оказался в Первую мировую войну в лагере социал-шовинистов, не принял Октябрьскую Революцию, критиковал большевиков "справа". Из всех легальных марксистов, наибольший интерес для нас представляет Николай Бердяев, который, подобно Бельфорту Баксу, первоначально хотел "обогатить" марксизм этикой "абсолютного добра", "философией человека", пытаясь создать систему "персоналистического социализма", однако впоследствии деградировал к оголтелой реакции. Самой реакционной, в прямом смысле фашистской работой Бердяева является "Философия Неравенства", где бывший "персоналистический социалист" выступает в роли противника всякого социализма, апологета частной собственности. Однако, начиная с 20х годов Бердяев вновь начинает "леветь". В "полевении" Бердяева сыграло немалую роль рождение в 20е годы неомарксизма в его современной версии. В 1923 году выходит книга Лукача "История и классовое сознание", развивающая "гуманистический" аспект марксизма, теорию "отчуждения человеческой сущности", в 1927 году под руководством Лукача впервые издаются марксовы "Экономическо-философские рукописи" 1844 года. Как и первая волна, представленная Бельфортом Баксом, Жоресом и русскими "легальными марксистами", вторая волна неомарксизма была направлена против вульгарного марксизма II Интернационала и оказалась куда удачнее первой. Под влиянием Лукача, которого Бердяев едва ли не в каждой своей работе восторженно поминает как "самого умного марксистского писателя", Бердяев вновь поворачивается лицом к марксизму, вновь начинает проповедовать социализм, уничтожение классов, отказывается от тупого национал-консервативного антикоммунизма "Философии Неравенства". Наибольший интерес для нас представляет статья позднего Бердяева под названием "Персонализм и марксизм", вышедшая в 1935 году в эмигрантском журнале "Путь". В этой статье Бердяев пишет об "антигуманизме" теории Маркса, который сам Бердяев называет "антиперсонализмом":
"Очень легко показать антиперсоналистический характер марксизма. Он враждебен принципу личности, как и всякое чисто социологическое учение о человеке, которое хочет знать лишь человека социального, формируемого обществом ...
Личность не детерминирована обществом, но она социальна, но она социальна, она может реализовать свой потенциал лишь в общении с другими личностями. Социальная проекция персонализма предполагает революционную переоценку социальных ценностей, т.е. перенесение центра тяжести из ценностей общества ... в ценность личности...
Антиперсонализм Маркса - наследие антиперсонализма Гегеля. Гегель признавал господство общего над индивидуальным...
Общество, класс есть более первичная реальность, чем человек, чем личность. Класс есть реальность, находящаяся в бытии, а не в мышлении. Не класс, а человеческая личность есть абстракция мысли ...
Антиперсонализм марксизма связан еще со сложным отношением к времени. Марксизм и особенно его теоретическое применение в коммунизме смотрят на отношение между настоящим и будущим, как на отношение средства и цели. Настоящее есть средство, в нем не осуществляется непосредственно цель. И допускаются средства не имеющие никакого сходства с целью - насилие и тирания для осуществления свободы, ненависть и раздор для осуществления братства и т.д....
Такое отношение ко времени несовестимо с принципом личности, с признанием самоценности всякой человеческой личности и ее права на реализацию полноты своей жизни" (Путь, №48, июль-сентябрь 1935).
Из этого "антиперсонализма", как считает Бердяев, вытекает слабость марксистской психологии: "Так как марксизм интересуется исключительно общим и не интересуется индивидуальным, то самой стороной марксизма является психология ... Даже психология классов совсем не разработана ... Особенно поражает слабость психологии у марксистов, если сравнить с работами Зомбарта, де Мана, М. Вебера, Зиммеля и др." (Ibid). В действительности, именно марксистская психологическая школа, ведущая свое начало от "моцарта психологии" Выготского, который писал свои труды в те же 20-30е годы достигла наибольших успехов в понимании человеческой личности, создала подлинно научное учение о психике, в отличие от наивной бердяевской "психологии". Торжеством марксистской психологии, отрицающей "сущность человека" помимо социальной (последователь марксисткой психологической школы Ильенков называл человеческого младенца "куском мяса"), стал эксперимент Ильенкова и Мещерякова в Загорской интернате для слепоглухонемых. Однако, подвергнув критике "антиперсонализм" или "антигуманизм" теории Маркса, Бердяев внезапно демонстрирует нам "иного Маркса" - философа "реального гуманизма", критиковавшего "отчуждение человеческой сущности" в капиталистическом обществе. Бердяев отвергает зрелого, сциентистского, материалистического Маркса и противопоставляет ему Маркса раннего, того самого Маркса, который был нарисован Лукачем в "Истории и классовом сознании". "Но антиперсонализм есть только одна сторона марксизма, есть и другие стороны. Источники марксовой критики капитализма - персоналистические и гуманистические. Маркс восстал против капиталистического режима прежде всего потому, что в нем раздавлена человеческая личность, превращена в вещь ... Во всяком случае мысли Маркса, особенно молодого Маркса об отчуждении и овеществлении должны быть признаны гениальными. Тут лежат первоначальные мотивы его ненависти к капиталистическому строю. Это мотивы чисто человеческие ... Учение Маркса о Verdinglichung, о дегуманизации особенно развивал самый умный и интересный, наиболее самостоятельный из всех коммунистических писателей Лукач ... Марксизм может быть истолкован гуманистически, в нем можно видеть борьбу против отчуждения от человека его человеческой природы ... Марксизм можно истолковать в сторону индетерминизма, увидеть в нем провозглашение освобождения человека от власти экономики" (Ibid) - пишет в своей статье Бердяев. Ошибка Маркса, по мнению Бердяева состоит не в том, что он выступил за преодоление отчужденного капиталистического мира и строительство социализма, а в том, что Маркс указал неверный путь ко всеобщему братству "чисто внешней организацией общества", без революции духа, что является следствием марксистского антиперсонализма. Путь к преодолению этой ошибки марксизма Бердяев видит в замене марксистской антропологии, основанной на социологии (которая, по мнению Бердяева, "до крайности упрощенная и устаревшая") антропологией, основанной на теологии. Короче, Бердяевым здесь максимально четким образом сформулирована следующая теоретическая проблема: несовместимость с историческим материализмом теории "отчуждения человеческой сущности" и всякой эссенциалистической антропологии. Если любимые Шапиновым Ильенков и Лукач хотели эклектическим образом соединить теорию "отчуждения" с историческим материализмом путем извращения последнего, то Бердяев честно и открыто предлагает отказаться от исторического (и всякого) материализма в пользу теории "отчуждения". Однако, сам Бердяев не вполне сознает эпистемологического разрыва у Маркса. У Бердяева нет четкого эпистемологического водораздела между ранним и зрелым, "антигуманистическим" Марксом. Гуманистические и антигуманистические (либо "персоналистические и антиперсоналистические") элементы в творчестве Маркса оказываются у Бердяева переплетены между собой, и сам Бердяев иногда не способен их отделить друг от друга. Ярким примером такого непонимания может служить восторженная ссылка Бердяева на "первый тезис о Фейербахе", который, по мнению Бердяева выражает "антиматериалистический", "персоналистический" момент у Маркса: "В "Тезисах о Фейербахе" у Маркса есть замечательное место, в котором он говорит, что главная ошибка материалистов до сих пор была в том, что они рассматривали действительность под формой объекта, а не как человеческую активность, не субъективно. Нет ничего более антиматериалистического. Место это свидетельствует лишь о том, как спорен материализм Маркса. То, что говорит здесь Маркс, гораздо более свойственно экзистенциальной философии, чем материализму. Для материализма все есть объект, вещь, для экзистенциальной философии все есть субъект, активность" (Ibid). На самом деле, никакого никакого "антиперсонализма" и "антиматериализма" в этом тезисе нет, если конечно же не траковать понятие "материализма" исключительно в натуралистическом, эссенциалистической духе, материализм может быть и экзистенциалистическим. Бердяев в своих трудах не раз предъявляет Марксу обвинение в "реализме понятий средневековой схоластики" (Персонализм и марксизм), по мнению Бердяева, "Существует разительное противоречие между материализмом и логическим реализмом понятий, признающим подлинность реальности общего, напр., класс реальнее конкретного человека, идея пролетариата важнее самого пролетариата. Марксисты наивно, некритически принимают объективации первичных реальностей за первичные реальности" (Царство духа и царство кесаря). Этот тезис является одним из главных антимарксистских козырей Бердяева, который пытается доказать, что марксизм, при всех его к претензиях на материализм, стоит в философском споре об универсалиях на идеалистической, реалистической позиции и враждебен номинализму, который сам Маркс назвал "первым выражением материализма" (ПСС, т. 2, с. 142). На самом деле, этот аргумент свидетельствует о философской поверхностности самого Бердяева, который неправомерно отождествляет материализм с номинализмом. Если материализм тождественен номинализму, то следовательно мы должны признать "материалистами" и Юма и Беркли. Марксизм же вообще не примыкает ни к реалистической, ни к номиналистической, ни к концептуалистской точке зрения, спор об универсалиях имеет смысл лишь в рамках схоластической, метафизической парадигмы, за пределами которой находится марксизм. Марксизм диалектически снимает схоластический спор между номиналистами и реалистами, вскрывая метафизическую ограниченность всех сторон спора, противопоставляя средневековым схоластам диалектическое понимание абстрактного и конкретного, общего и единичного. Как справедливо отмечал болгарский марксист Тодор Павлов, "Классики марксизма-ленинизма никогда и нигде не говорили, что общее не существует реально, что оно якобы является только нашей идеей или только общим словом. Маркс и Энгельс не были и не могли быть концептуалистами или номиналистами65. Разумеется, они не были и «реалистами» идеалистами, которые отрывают общее от особенного и единичного и приписывают им самостоятельное существование и значение" (Теория отражения, М.: 1949, с. 320). Бердяев сам оказывается очень близок к буржуазному, метафизическому материализму, поскольку для Бердяева, как и для буржуазных материалистов, "первичной реальностью" является "сущность человека", а для Маркса исходным пунктом анализа "является не человек, а данный общественно-экономический период" (ПСС, т.19, с. 386). Роднит Бердяева с буржуазными материалистами метафизический метод мышления, по словам Ильенкова, "Для метафизика конкретно только единичное - единичная чувственно-воспринимаемая вещь, предмет, явление, событие, отдельный человеческий индивид и пр. Абстрактное для них - умственное отвлечение, которому в реальности соответствует сходство многих (или всех), единичных вещей, явлений, людей" (Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса).
С одной стороны, Бердяев верно указывает на экзистенциалистический характер первого тезиса о Фейербахе. В этом тезисе "христианский персоналист" Бердяев, считающий себя "экзистенциалистом", видит свое "родство" с Марксом. Однако, здесь Бердяев ошибается, поскольку Тезисы являются одним из ключевых составляющих марксовой эпистемологической революции против любого метафизического эссенциализма. Тезисы о Фейербахе принадлежат к тому самому 1845 году, когда Маркс порвал со своей прежней гуманистической философией. Вопреки Бердяеву, экзистенциалистический момент философии Маркса, оформившийся к 1845 году, не только не приближает, но наоборот, удаляет Маркса от Бердяева. В отличие от Маркса, Бердяев понимал сущность человека не экзистенциалистически, а эссенциалистически, подобно буржуазным, домарксистским материалистам, с одной лишь разницей, что буржуазные материалисты рассуждали о "природе человека" с точки зрения биологии, а у Бердяева эссенциализм теологический, креационистский. Вопреки мнению Бердяева, подлинный экзистенциализм несовместим с христианской, и всякой религиозно-персоналистической антропологией, поскольку в основе всякого экзистенциализма лежит примат существования над сущностью человека. Связана эта ошибка Бердяева с тем, что он сам являлся очень незрелым, наивным экзистенциалистом, прото-экзистенциалистом. Полноценный экзистенциализм возник в 1940-х годах с выходом в свет работ атеиста Сартра. Вот как определяет сущность экзистенциализма Сартр: "В XVIII веке атеизм философов ликвидировал понятие бога, но не идею о том, что сущность предшествует существованию. Эту идею мы встречаем повсюду: у Дидро, Вольтера и даже у Канта. Человек обладает некой человеческой природой. Эта человеческая природа, являющаяся “человеческим” понятием, имеется у всех людей. А это означает, что каждый отдельный человек - лишь частный случай общего понятия “человек” ... Что это означает: “существование предшествует сущности”? Это означает, что человек сначала существует, встречается, появляется в мире, и только потом он определяется. Для экзистенциалиста человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, который бы ее задумал" (Экзистенциализм - это гуманизм). Если Бердяев, как христианский философ, признавал наличие у человека изначально присущей ему тварной "человеческой природы", эссенции, которая делает возможной творческую экзистенцию личности ("Личность творится Богом … личность должна уже быть, чтобы возможно было творческое создание личности" - так выглядит формула экзистенциализма по Бердяеву - см. "Персонализм и марксизм"), то Сартр, как и поздний Маркс, какую-либо имманентную "природу человека" отрицает, считая первичной "экзистенцию", т.е. социальные отношения людей. Два прото-экзистенциалиста - метафизический материалист Фейербах с одной стороны, и метафизический идеалист Бердяев с другой оказываются удивительно близки друг другу. Если прото-экзистенциалисты Фейербах и Бердяев считают, что посредством праксиса человек объективируется, то последовательные экзистенциалисты Маркс и Сартр считают, что посредством праксиса человек создается. Но несмотря на явную близость первого тезиса о Фейербахе к сартровской экзистенциальной философии, Сартр подвергся атаке со стороны любимого Шапиновым "ортодоксального марксиста" Лукача. Отвечая на критику Лукача, Сартр указывает, что Лукач попросту не узнал старика Маркса в экзистенциалистической формуле "существование предшествует сущности": "Смешно, что Лукач в цитированной мною работе решил, будто он расходится с нами, когда напоминает следующее марксистское определение материализма: "примат существования над сознанием", хотя для экзистенциализма - на что указывает уже само его название - утверждение о примате существования над сознанием является основополагающим ... человек в эпоху эксплуатации есть одновременно и продукт своего собственного продукта, и исторический действователь" (Проблемы метода). Точно также, "экзистенциалистом" является любимец Шапинова Эвальд Ильенков, опровергающий в одном из своих главных трудов эссенциалистическую трактовку человека, доказывающий, что "не понятие человека как существа, производящего орудия труда, заключает в себе понятия всех остальных особенностей человека, а реальный факт производства орудий труда заключает в себе необходимость их возникновения и развития" (Диалектика абстрактного и конкретного в «Капитале» К. Маркса).
Если мы хотим дать квинтэссенцию философии раннего Маркса, то следует привести следующую цитату из "Введения к критике гегелевской философии права": "Быть радикальным - значит понять вещь в её корне. Но корнем является для человека сам человек. Очевидным доказательством радикального характера немецкой теории, следовательно- её практической энергии, служит то, что её исходным пунктом было решительное, положительное упразднение религии. Критика религии завершается учением, что человек - высшее существо для человека, завершается, следовательно, категорическим императивом, повелевающим ниспровергнуть все отношения, в которых человек является униженным, порабощенным, беспомощным, презренным существом, - те отношения, которые нельзя лучше охарактеризовать, как возгласом одного француза по поводу проектировавшегося налога на собак: «Бедные собаки! С вами хотят поступить, как поступают с людьми!»" (ПСС, т.1, с. 422). Сущность как фейрбахианской, так и тождественной ей раннемарксистской антропологии, развитой Марксом в "Экономическо-философских рукописях" заключается в следующем: каждый человек есть "природное существо", обладающее определенной сущностью, которая "объективируется" через предметную деятельность в окружающем мире. Ранний Маркс, как и Бердяев, рассматривает человека как неразрывную часть внешнего, "предметного" мира, которая является не пассивной, а активной, творческой частью мира, связанная с миром посредством предметной практики. Эта идея активной и неразрывной связи человека с предметным миром через творческую деятельность, практику, как справедливо отмечает Шапинов в статье " Ленин, Гегель, Альтюссер", пошла от Гегеля, и именно эта гениальная догадка сделала возможным дальнейший эпистемологический разрыв Маркса. От незрелого, бердяевского "экзистенциализма" Маркс перешел к экзистенциализму зрелому, полностью отрицающему "феноменологию человеческой сущности", это и было тем самым "эпистемологическим разрывом", который отрицает Шапинов, смешивающий марксистское учение о материальной практике с гегелевским и тем самым желающий задержать марксизм в до-истматовской, "бердяевской" стадии.
В классовом обществе объективация человека в мире происходит в форме отчуждения человеческой сущности. Посредством процесса опредмечивания, человеческая природа выходит за пределы самого человека, порождая мир отчужденных от человека форм: "существо, не имеющее вне себя своей природы, не есть природное существо, оно не принимает участия в жизни природы" (ПСС, т. 42, с. 163). Так возникает "антигуманный мир" отчужденных форм, делающий человека несчастным. Задача пролетарских революционеров - вернуть человеку то, что у него было отчуждено, и тем самым, сделать человека свободным: "всякая эмансипация состоит в том, что она возвращает человеческий мир, человеческие отношения к самому человеку" (ПСС, т.1, с. 406), "Коммунизм как положительное упразднение частной собственности - этого самоотчуждения человека - и в силу этого как подлинное присвоение человеческой сущности человеком и для человека ... Такой коммунизм, как завершенный натурализм, = гуманизму, а как завершенный гуманизм, = натурализму" (ПСС, т. 42, с. 163). Ключевым термином здесь является "натурализм", "природа человека", ранее в моей статье именовалась "эссенциализмом". Какой термин употреблять, "природа" (natura) или "сущность" (essentia) человека, натурализм или эссенциализм, в данном случае не столь важно. Прямо противоположный взгляд на человека начинает развиваться основоположниками марксизма с 1845 года. Если ранее основоположники считали, что "человеческая сущность" выходит за пределы человека, то теперь они полностью выводят ее за пределы человека. Если ранее Маркс, подобно античным гуманистам, считал, что "человек есть мера всех вещей", и самого себя в том числе, то теперь корнем для человека является уже не сам человек, а совокупность общественных отношений, в первую очередь - производственных. Поэтому, в "Тезисах о Фейербахе" Маркс обрушивается на своего прежнего кумира: "Фейербах сводит религиозную сущность к человеческой сущности. Но сущность человека не есть абстракт, присущий отдельному индивиду. В своей действительности она есть совокупность всех общественных отношений" (ПСС, т.3, с. 3). Эссенциалистическая трактовка человека сменяется экзистенциалистической, и с этого времени Маркс и Энгельс не только отказываются от понятия "гуманизм" как ненаучного, но и объявляют ему войну. В частности, на страницах своей "Немецкой Идеологии" они объявляют войну немецкой социалистической школе, которая была представлена респектабельной "левой" профессурой, в точности как наш Бузгалин и прочие авторы оппортунистичекого, катедер-марксисткого журнала "Альтернативы". Немецкой школе "истинных социалистов", занятой "гуманистической" философской болтологией, Маркс и Энгельс противополагают французский пролетарско-революционный коммунизм Бланки и Вейтлинга и яростно громят в своих трудах немецких профессоров. Причем, дело здесь даже не в политической "умеренности" немецких профессоров, занятых критикой "отчуждения человеческой сущности" вместо проповеди "мочения буржуев в сортире", но в самой гуманистической философии немецкой школы, которая в любом виде была отвергнута Марксом и Энгельсом. Даже когда немецкие профессора предлагают соединить гуманизм немецкой школы с революционным коммунизмом французской, представить гуманизм как конечную цель пролетарской коммунистической революции, проповедуют общую "гуманистическую" основу у революционного коммунизма и "умеренного" социализма, они не вызывают у Маркса и Энгельса ничего, кроме насмешек. Так, в работе "Истинные социалисты" Энгельс посмеивается над немецкой школой, которая "с величайшим простодушием нагромождает все свои лозунги: немецкая теория и французская практика должны объединиться; коммунизм должен быть проведён в жизнь для того, чтобы мог быть проведён в жизнь гуманизм" (ПСС, т.3, с. 554). В "Немецкой Идеологии" выступают категорически против соединения революционного коммунизма с теорией "гуманизма":
"После того, как коммунизм и социализм превращены в две абстрактные теории, в два принципа, очень легко, конечно, измыслить любое гегелевское единство обеих этих противоположностей под любым неопределённым названием ...
Справившись, таким образом, с коммунизмом и социализмом, наш автор раскрывает перед нами высшее единство обоих - гуманизм. С этого момента мы вступаем на почву «Человека», и отныне вся истинная история нашего «истинного социализма» развёртывается только в Германии.
«В гуманизме разрешаются все споры о названиях. К чему коммунисты, к чему социалисты? Мы люди» (стр. 172) - tous frиres, Lous amis {все мы братья, все - друзья}.
О братья, для чего мы плыть Против теченья станем? Пойдём - и с Темпловской горы «Виват король!» затянем.
К чему люди, к чему звери, к чему растения, к чему камни? Мы - тела!" (ПСС, т.3, с. 460, 461, 469)
Еще более уничтожающую характеристику немецкого гуманистического социализма дали дали основоположники марксизма в своем "Манифесте Коммунистической Партии", отнеся его к видам "реакционного социализма", заклеймив его философией мещанства (= среднего класса). Обоснование социализма гуманистической этикой, по мнению Маркса, реакционно и антинаучно, стремление приправить суровое блюдо революционного коммунизма приторной конфетой "человеколюбия" (которая способна прийтись по вкусу даже таким реакционным мещанам, как Бердяев, который с большим удовольствием полакомился Лукачем и "Парижскими Рукописями", переделав раннемарксову теорию отчуждения и объективации на поповский лад в своей книге "Я и мир объектов") выгодно реакционным классам, желающим вытравить из коммунизма дух классовой борьбы, превратить его в политически безопасное течение, наподобие нашей "постсоветской школы критического марксизма" (Бузгалин, Колганов, Воейков, Баллаев, Межуев, Славин, Багатурия и др.). По словам Маркса и Энгельса, немецкие "истинные социалисты"
"под французскую критику денежных отношений они вписали "отчуждение человеческой сущности", под французскую критику буржуазного государства - "упразднение господства Абстрактно-Всеобщего" и т. д. ...
Это подсовывание под французские теории своей философской фразеологии они окрестили "философией действия", "истинным социализмом", "немецкой наукой социализма", "философским обоснованием социализма" и т. д. Французская социалистическо-коммунистическая литература была таким образом совершенно выхолощена. И так как в руках немца она перестала выражать борьбу одного класса против другого, то немец был убежден, что он поднялся выше "французской односторонности", что он отстаивает, вместо истинных потребностей, потребность в истине, а вместо интересов пролетариата - интересы человеческой сущности, интересы человека вообще, человека, который не принадлежит ни к какому классу и вообще существует не в действительности, а в туманных небесах философской фантазии" (ПСС, т. 4, с. 451-452).