Sogghigno di demone
Поскольку сейчас я не пишу больше мою диссертацию, не ответственна за её многие опечатки, недопереводы цитат, недоформатирования библиографии и прочие грехи, вполне логично, что любовь моя к её теме расцвела новым цветом. Я счастлива поговорить о любом аспекте любимого дела, а для этого блога я давно уже припасла довольно интересную побочную тему. Эта тема, конечно, никогда бы не попала в диссертацию как таковую... Зато благодаря ней в моей работе, всей из себя такой о репрезентации дохристианских одинических культов в древнеисландских сагах 13-15 вв., есть в одной из сносок слово "La Tosca". Заинтригованы? Вот вам для верности смачных картинок из интернета!
Это, как видите, подборка самых крутых плохих парней в моей жизни. Про первых двух я, как правильная фанаточка, написала по научной работе: про Сатану (у Мильтона) - самую первую, а про Одина (не путать с вагнеровским Вотаном) - докторский супер-кирпич на 200 страниц. Барону Скарпиа придётся довольствоваться ненаучными и спекулятивными постами в жежешечке. Зато он попал в отличную компанию.
Сейчас я буду рассказывать про таинственную связь между ними тремя, накрепко засевшую в моей голове, а дело это многобуквенное. Заинтересованных приветствую под катом, а прочим достался хотя бы классный скриншот с Тито Гобби. Я, на самом деле, искала сначала Тервеля, потому что у него самая подходящая к этому посту трактовка Скарпиа, а потом Раймонди, потому что он с крутыми канделябрами. Но форсировать Гобби в "Тоске" - моя судьба.
С "Тоски" и начнём.
Каждый, кто меня знает, наверняка знает и то, как сильно я люблю эту оперу. Любовь моя долго крепчала, начавшись с бурной но слепой влюблённости в героизм и пытки, когда они про Франко Корелли, и перешла с годами в очень глубокую связь. В какой-то момент одна запись "Тоски" буквально спасла меня в очень сложной жизненной ситуации, придала сил и поддержала, и я горячо благодарна за это Пуччини и исполнителям. Но настоящая любовь - она, конечно, и в горе и в радости, и в лучшие времена любимая опера всегда приносит хорошее настроение.
Так вот в "Тоске" есть фишка, которая как ужастик лучше любого Стивена Кинга. Это то обстоятельство, что, когда Каварадосси расстреливают, Скарпиа уже мёртв. Я прониклась этим, когда послушала первую свою "Тоску" с по-настоящему сильным Скарпиа (де Сабату 1953), и с тех пор одно только вступление к третьему акту пускает мне мурашки по коже. Это очень приятно, как приятно было в 7 лет читать Лавкрафта белыми ночами у бабушки на чердаке. Могильная тень поперёк всей истории. Этот жуткий человек лежит трупом, он мертвее мёртвого, и после этого делает такую подставу! Понимание, что Скарпиа по сути своей бессмертен, что его воля определяет собой единство времени, места и действия нашей драмы, погружает "Тоску" в совершенно эпическую безнадёжность. И именно это делает для меня "Тоску" "Тоской", делает O Scarpia avanti a Dio самой потрясающей финальной строчкой в любой опере. Потому что это переход через те самые границы действия-времени-пространства, но также переход в смерть, выход из мира, определённого волей Скарпиа. Такой же ошеломительный финал только у "Риголетто", на мой взгляд.
Весь третий акт - ухмылка демона, sogghigno di demone. Скарпиа перестал быть человеком и стал по сути своей метафизичен. Конечно, это звучит очень громко, это подойдёт не любому исполнению и не любой постановке. И всё же для меня одной из главных вещей, которыми страшен Скарпиа - а я люблю Скарпиа потому, что люблю бояться его - стал этот надчеловеческий потенциал в его характере.
Идея с фальшивой казнью какая-то особенно нехорошая. Скарпиа отдал приказ расстрелять Каварадосси. Но это фальшивый приказ, на самом деле его оставят в живых. Не считая того, что фальшивость приказа - тоже фальшивка, и и казнь будет взаправдовской. Лучше не думать о том, что мы сидим в театре, и поэтому у статистов, конечно же, холостые патроны - кроме как в случае одного бедного тенора, которому обожгло ногу пыжом... Это полная, полная дьявольщина. Инсценировка казни - очень жестокая вещь сама по себе, но всё-таки живые садистические люди приговаривают тебя к смерти и в последний момент не казнят, как в реальной жизни Достоевского. В "Тоске" впечатляет даже не столько драматизм ситуации, сколько чудовищность рекурсии. Воистину, sogghigno di demone.
Вот кстати о демонах. Оцените, какой занимательный фольклорный материал был записан в Англии в начале 19 века:
Несколько лет назад, когда я проезжал мимо виселицы в поле у Мелтон Росс, один старик рассказал мне любопытную историю. "Несколько сотен лет тому назад, - сказал он, - трое или четверо мальчишек играли в повешенье, и соревновались, кто дольше провисит на дереве. Один из них встал и надел петлю на шею, и тогда трёхногий заяц (это был дьявол, сэр!) проковылял мимо. Мальчики побежали за ним, забыв о своём товарище. Несколько раз они почти поймали зайца, но каждый раз он ускальзывал от них. А когда они вернулись, паренёк на дереве был мёртв. Вот почему здесь стоит эта виселица".
(Вот отсюда, со страницы 349, если кому интересно).
"Один! Дерево! Виселица! Вот куда куда клонишь!" - скажут мне сейчас любители Эдды. Погодите немного, любители Эдды Старшей и Младшей. Я клоню, в этом нет никаких сомнений, но всему своё время. Пока что я обращаю только ваше внимание на то, как идея казни, представленной сначала как игра и представление, una commedia, всегда тревожила человеческое воображение. До того, как впечатлить Сарду и ещё жутче заблистать у Пуччини, она жила полной жизнью среди простых людей во всяком Мелтон Россе. Да и не только там. Владеющие немецким языком могут в pdf-скане по ссылке оценить замечательную историю Knaben probieren das Köpfen. Всё то же самое, что с виселицей, только там дети играли в отрубание головы. Опять же, доигрались. Опять же, дьявол. Это в природе дьявола - обманывать людей, смеяться над людьми.
Кто знает, где корни этого всего. Когда речь идёт о фольклорных мотивах, мы можем только спекулировать. Зарождаются ли они сами собой, потому что взрослым страшно смотреть на детей, играющих в убийство? Забейте в гугле mock execution, тут же найдёте истории про ИГИЛовских детей, играющих в расстрел. Неважно, выдумка будет найденная история или факт - важно, что такая история продолжает на нас воздействовать. А может быть, мы присоединимся к учёным немцам из 19 века и сочтём, что фольклорные мотивы имеют древние, мифологические корни... Игра и ритуал, знаете ли, вещи очень близкие!
Делать внятные выводы тут трудно, зато интересно пофантазировать. Есть такой древнеисландский текст, который называется "Сага о Гаутреке" (Gautreks saga). Это вообще очень интересная и необычная сага, но её чаще всего упоминают потому, что она содержит описание одинического жертвоприношения. Известно, что Один - "бог повешенных". Как виселицу, так и пронзание копьём относят к одиническим смертям, так как сам Один висел на дереве, пронзённый копьём. В "Саге о Гаутреке" короля по имени Викар приносят в жертву Одину, как раз накинув ему петлю на шею и ударяя копьём. Происходит это по уже хорошо нам известному сценарию: жертвоприношение задумано как понарошечное, а гениальную эту идею подаёт одному из людей короля сам Один. Накинь ему на шею телячью кишку, говорит он. Ткни его тростинкой, говорит он. Вот тебе и тростинка, она на самом деле копьё, но никто не заметит.
Король Гаутрек соглашается на постановку, и что характерно, он то ли верит в понарошность, то ли нет. Очень напоминает мне один из любимых моих дебатов про третий акт "Тоски". Что бы вы думали: бычья кишка становится крепкой верёвкой, тростинка превращается в копьё, RIP король Гаурек.
Я процитирую эту сцену в русском переводе Надежды Топчий с портала "Северная слава".
Тогда сказал Грани Конский Волос [имя, под которым скрывается Один] Старкаду: «Хорошо бы теперь отплатить мне, воспитанник, за ту помощь, что я даровал тебе».
«Хорошо», - ответил Старкад.
Грани Конский Волос сказал: «Тогда отправь ко мне нынче конунга Викара, я же дам совет, как этого достичь».
Старкад согласился на это. Грани Конский Волос дал ему в руки копьё и сказал, что оно будет казаться стеблем тростника. Тем временем вернулись они с моря к войску, и было тогда начало дня.
Наутро вслед за тем явились советники конунга на намеченное совещание. Установилось меж ними согласие, что должны они совершить нечто, напоминающее жертвоприношение, и рассказал Старкад свой план. Стояла неподалёку от них сосна, и высокая колода подле неё. Одна тонкая сосновая тонкая ветвь была опущена, а её веточки-отростки тянулись вверх. Слуги в это время готовили еду людям, и был зарезан и выпотрошен телёнок. Старкад велел взять его кишки. Затем поднялся Старкад на колоду, согнул книзу ту тонкую ветвь и привязал к ней телячьи кишки.
Тогда обратился Старкад к конунгу: «Вот тут готова виселица, конунг, и выглядит она не слишком грозной. Теперь иди сюда, и я надену петлю тебе на шею».
Конунг сказал: «Как кажется, это устройство мне не опасно, так что надеюсь, что оно мне не повредит. Но если это не так, пусть судьба решит, чему свершиться».
Он поднялся на колоду. Старкад надел ему на шею петлю, и сошёл с бревна.
Затем Старкад уколол конунга стеблем и сказал: «Теперь я отдаю тебя Одину».
Старкад освободил сосновую ветвь. Камышовый стебель стал копьём и пронзил конунга насквозь. Колода упала у него из под ног, а телячьи кишки в петле сделались крепкими, ветвь же поднялась и подняла конунга вместе с порослью веточек, и там он и умер. С тех пор это место зовётся Викарсхольм.
В саге Старкад соглашается принять участие в обмане, а вот в связанной с ней поэзии он уже жалуется на кидалово со стороны Одина. Но советы Одина - почти всегда кидалово. Когда они не кидалово, это значит, что он раскачивает тебя до героического уровня, а уже потом только подложит большую свинью. Вполне возможно, даже кабана-оборотня, у которого все щетинки - копья. Но факт остаётся фактом: если Один помогал тебе, ты кроваво умрёшь.
В своей склонности к обману Один и дьявол похожи друг на друга, и неудивительно, что в христианской Скандинавии их начали отождествлять. Демонизация языческих богов вообще была изрядной традицией, а у Одина есть много черт, которые этому способствовали. Со временем граница совсем стёрлась. Если у вас есть доступ к каким-нибудь базам статей типа jstor, можете глянуть статью Stephen Mitchell 'Odin, Magic, and a Swedish Trial from 1484', там абсолютно потрясающе про чувака, который пытался продать душу Одину ради денег.
Но причины, по которым Один предаёт героев, далеки от сатанинской злобы, если только мы не имеем дело со вконец христианизированными повествованиями. Как правило, мотивы Одина загадочны. "Сага о Вёльсунгах" никак не поясняет, например, зачем он сломал бедолаге Сигмунду меч, который сам подарил, и почему обрёк его на смерть. Зато настойчиво проводится идея, что Вёльсунги - его избранные герои, одаренные им и с его помощью совершившие свои героические деяния. И он большую их часть самолично посылает на смерть, да. Всё-таки Один, помимо прочего, божество смерти.
В этом смысле король Викар весьма подобен Вёльсунгам (их многое роднит на структурном уровне тоже). Один помогает лучшим из лучших, а потом делает так, чтобы они умерли, и забирает их к себе. Есть одна поэма, намекающая на то, что таким образом Один собирает армию для Рагнарёка:
«Что ж ты Эйрика ждёшь, - Сигмунд сказал, -
сильнее, чем прочих конунгов?»
«Ибо многие земли, - Один ответствовал, -
он мечом обагрял
и кровавый клинок носил».
«Почему ж ты победы лишил его,
раз считал его смелым?»
«Ибо точно неведомо, - Один ответствовал, -
взирает волк серый
свирепый на обитель богов».
Это снова "Северная слава" и снова Надежда Топчий - спасибо этим благородным людям за русские тексты. Если реплика Одина кажется вам мутной, то она и в оригинале мутна. Он упоминает всем известного эсхатологического волка Фенрира, но как это переводить, абсолютно непонятно. Если интересно, вы можете сходить по ссылке, там внизу страницы подстрочник есть.
Трудно упомянуть Сигмунда и обойти вниманием Зигмунда. Из текста "Кольца Нибелунга" видно, что Вагнер был глубоко впечатлён темой предательства героев Одином. Он заставил Вотана глубоко сожалеть не только о смерти Зигмунда, лучшего из героев, но и всех, кого он собрал в Вальхалле. В рассказе Вотана Брунгильде во втором акте "Валькирии" есть очень горький момент, где Вотан говорит об этих людях, и это печально слышать после реплик Брунгильды. Конечно же, всё зло, сделанное Вотаном, совершено им против воли, поскольку весь мир сломан присутствием Кольца. Но тут важно понимать, что Альбериха, Кольцо и отречение от любви ради власти придумал Вагнер, только почерпнув некоторые мотивы в мифах. А вот Один, помогающий героям и потом обрекающий их на смерть - это цельная тема, проходящая очень через многие источники.
Король Викар, кстати, самим своим рождением тесно связан с Одином, посмотрите вот первую короткую главу здесь, если хотите. Очень занимательная история.
Я нередко задумываюсь о том, как "Сага о Гаутреке" похожа на более поздний фольклорный материал с дьяволом и трёхногим зайцем, но в то же время как она тесно связана с заведомо более ранними, не менее зловещими, но сущностно другими историями об Одине и его героях. Публичные самоповешения, смерти в бою, закидывания камнями до смерти, когда ты специально заколдован против оружия... Всё это классные истории, очень драматичные. Их одно удовольствие читать, не анализируя, а просто переживая момент. Но когда я вижу историю про Викара, что-то эдакое шевелится в глубине души, точно как когда я слушала ту "Тоску". Есть жуткая сила, которая сделает твой ритуал, в который ты безысходно ввязан, настоящей смертью. Почему - отдельный вопрос. "Почему" меняются чуть ли не с каждым столетием, меняются инструменты убийства, но сама драматическая ситуация настолько крута, что она, мне кажется, вполне себе бессмертна. Com'è lunga l'attesa!
А на аватарке у меня женщина, которая совершенно блистала и в бунте против воли Вотана, и в попрании Мефистофеля, но больше всего я люблю её с кухонным ножом, парой свечек и распятием. Я, конечно, первая буду махать руками и кричать, что у Рихарда Вотан совсем не такой... И всё-таки я нахожу, что это символично. Любовь, дорогие френды, побеждает зло. И "любовь" тут даже подлежащее.
Но фотографию Тервеля я всё-таки тоже запощу - он слишком великолепен в трёх упомянутых сейчас операх. Будьте здоровы.
Это, как видите, подборка самых крутых плохих парней в моей жизни. Про первых двух я, как правильная фанаточка, написала по научной работе: про Сатану (у Мильтона) - самую первую, а про Одина (не путать с вагнеровским Вотаном) - докторский супер-кирпич на 200 страниц. Барону Скарпиа придётся довольствоваться ненаучными и спекулятивными постами в жежешечке. Зато он попал в отличную компанию.
Сейчас я буду рассказывать про таинственную связь между ними тремя, накрепко засевшую в моей голове, а дело это многобуквенное. Заинтересованных приветствую под катом, а прочим достался хотя бы классный скриншот с Тито Гобби. Я, на самом деле, искала сначала Тервеля, потому что у него самая подходящая к этому посту трактовка Скарпиа, а потом Раймонди, потому что он с крутыми канделябрами. Но форсировать Гобби в "Тоске" - моя судьба.
С "Тоски" и начнём.
Каждый, кто меня знает, наверняка знает и то, как сильно я люблю эту оперу. Любовь моя долго крепчала, начавшись с бурной но слепой влюблённости в героизм и пытки, когда они про Франко Корелли, и перешла с годами в очень глубокую связь. В какой-то момент одна запись "Тоски" буквально спасла меня в очень сложной жизненной ситуации, придала сил и поддержала, и я горячо благодарна за это Пуччини и исполнителям. Но настоящая любовь - она, конечно, и в горе и в радости, и в лучшие времена любимая опера всегда приносит хорошее настроение.
Так вот в "Тоске" есть фишка, которая как ужастик лучше любого Стивена Кинга. Это то обстоятельство, что, когда Каварадосси расстреливают, Скарпиа уже мёртв. Я прониклась этим, когда послушала первую свою "Тоску" с по-настоящему сильным Скарпиа (де Сабату 1953), и с тех пор одно только вступление к третьему акту пускает мне мурашки по коже. Это очень приятно, как приятно было в 7 лет читать Лавкрафта белыми ночами у бабушки на чердаке. Могильная тень поперёк всей истории. Этот жуткий человек лежит трупом, он мертвее мёртвого, и после этого делает такую подставу! Понимание, что Скарпиа по сути своей бессмертен, что его воля определяет собой единство времени, места и действия нашей драмы, погружает "Тоску" в совершенно эпическую безнадёжность. И именно это делает для меня "Тоску" "Тоской", делает O Scarpia avanti a Dio самой потрясающей финальной строчкой в любой опере. Потому что это переход через те самые границы действия-времени-пространства, но также переход в смерть, выход из мира, определённого волей Скарпиа. Такой же ошеломительный финал только у "Риголетто", на мой взгляд.
Весь третий акт - ухмылка демона, sogghigno di demone. Скарпиа перестал быть человеком и стал по сути своей метафизичен. Конечно, это звучит очень громко, это подойдёт не любому исполнению и не любой постановке. И всё же для меня одной из главных вещей, которыми страшен Скарпиа - а я люблю Скарпиа потому, что люблю бояться его - стал этот надчеловеческий потенциал в его характере.
Идея с фальшивой казнью какая-то особенно нехорошая. Скарпиа отдал приказ расстрелять Каварадосси. Но это фальшивый приказ, на самом деле его оставят в живых. Не считая того, что фальшивость приказа - тоже фальшивка, и и казнь будет взаправдовской. Лучше не думать о том, что мы сидим в театре, и поэтому у статистов, конечно же, холостые патроны - кроме как в случае одного бедного тенора, которому обожгло ногу пыжом... Это полная, полная дьявольщина. Инсценировка казни - очень жестокая вещь сама по себе, но всё-таки живые садистические люди приговаривают тебя к смерти и в последний момент не казнят, как в реальной жизни Достоевского. В "Тоске" впечатляет даже не столько драматизм ситуации, сколько чудовищность рекурсии. Воистину, sogghigno di demone.
Вот кстати о демонах. Оцените, какой занимательный фольклорный материал был записан в Англии в начале 19 века:
Несколько лет назад, когда я проезжал мимо виселицы в поле у Мелтон Росс, один старик рассказал мне любопытную историю. "Несколько сотен лет тому назад, - сказал он, - трое или четверо мальчишек играли в повешенье, и соревновались, кто дольше провисит на дереве. Один из них встал и надел петлю на шею, и тогда трёхногий заяц (это был дьявол, сэр!) проковылял мимо. Мальчики побежали за ним, забыв о своём товарище. Несколько раз они почти поймали зайца, но каждый раз он ускальзывал от них. А когда они вернулись, паренёк на дереве был мёртв. Вот почему здесь стоит эта виселица".
(Вот отсюда, со страницы 349, если кому интересно).
"Один! Дерево! Виселица! Вот куда куда клонишь!" - скажут мне сейчас любители Эдды. Погодите немного, любители Эдды Старшей и Младшей. Я клоню, в этом нет никаких сомнений, но всему своё время. Пока что я обращаю только ваше внимание на то, как идея казни, представленной сначала как игра и представление, una commedia, всегда тревожила человеческое воображение. До того, как впечатлить Сарду и ещё жутче заблистать у Пуччини, она жила полной жизнью среди простых людей во всяком Мелтон Россе. Да и не только там. Владеющие немецким языком могут в pdf-скане по ссылке оценить замечательную историю Knaben probieren das Köpfen. Всё то же самое, что с виселицей, только там дети играли в отрубание головы. Опять же, доигрались. Опять же, дьявол. Это в природе дьявола - обманывать людей, смеяться над людьми.
Кто знает, где корни этого всего. Когда речь идёт о фольклорных мотивах, мы можем только спекулировать. Зарождаются ли они сами собой, потому что взрослым страшно смотреть на детей, играющих в убийство? Забейте в гугле mock execution, тут же найдёте истории про ИГИЛовских детей, играющих в расстрел. Неважно, выдумка будет найденная история или факт - важно, что такая история продолжает на нас воздействовать. А может быть, мы присоединимся к учёным немцам из 19 века и сочтём, что фольклорные мотивы имеют древние, мифологические корни... Игра и ритуал, знаете ли, вещи очень близкие!
Делать внятные выводы тут трудно, зато интересно пофантазировать. Есть такой древнеисландский текст, который называется "Сага о Гаутреке" (Gautreks saga). Это вообще очень интересная и необычная сага, но её чаще всего упоминают потому, что она содержит описание одинического жертвоприношения. Известно, что Один - "бог повешенных". Как виселицу, так и пронзание копьём относят к одиническим смертям, так как сам Один висел на дереве, пронзённый копьём. В "Саге о Гаутреке" короля по имени Викар приносят в жертву Одину, как раз накинув ему петлю на шею и ударяя копьём. Происходит это по уже хорошо нам известному сценарию: жертвоприношение задумано как понарошечное, а гениальную эту идею подаёт одному из людей короля сам Один. Накинь ему на шею телячью кишку, говорит он. Ткни его тростинкой, говорит он. Вот тебе и тростинка, она на самом деле копьё, но никто не заметит.
Король Гаутрек соглашается на постановку, и что характерно, он то ли верит в понарошность, то ли нет. Очень напоминает мне один из любимых моих дебатов про третий акт "Тоски". Что бы вы думали: бычья кишка становится крепкой верёвкой, тростинка превращается в копьё, RIP король Гаурек.
Я процитирую эту сцену в русском переводе Надежды Топчий с портала "Северная слава".
Тогда сказал Грани Конский Волос [имя, под которым скрывается Один] Старкаду: «Хорошо бы теперь отплатить мне, воспитанник, за ту помощь, что я даровал тебе».
«Хорошо», - ответил Старкад.
Грани Конский Волос сказал: «Тогда отправь ко мне нынче конунга Викара, я же дам совет, как этого достичь».
Старкад согласился на это. Грани Конский Волос дал ему в руки копьё и сказал, что оно будет казаться стеблем тростника. Тем временем вернулись они с моря к войску, и было тогда начало дня.
Наутро вслед за тем явились советники конунга на намеченное совещание. Установилось меж ними согласие, что должны они совершить нечто, напоминающее жертвоприношение, и рассказал Старкад свой план. Стояла неподалёку от них сосна, и высокая колода подле неё. Одна тонкая сосновая тонкая ветвь была опущена, а её веточки-отростки тянулись вверх. Слуги в это время готовили еду людям, и был зарезан и выпотрошен телёнок. Старкад велел взять его кишки. Затем поднялся Старкад на колоду, согнул книзу ту тонкую ветвь и привязал к ней телячьи кишки.
Тогда обратился Старкад к конунгу: «Вот тут готова виселица, конунг, и выглядит она не слишком грозной. Теперь иди сюда, и я надену петлю тебе на шею».
Конунг сказал: «Как кажется, это устройство мне не опасно, так что надеюсь, что оно мне не повредит. Но если это не так, пусть судьба решит, чему свершиться».
Он поднялся на колоду. Старкад надел ему на шею петлю, и сошёл с бревна.
Затем Старкад уколол конунга стеблем и сказал: «Теперь я отдаю тебя Одину».
Старкад освободил сосновую ветвь. Камышовый стебель стал копьём и пронзил конунга насквозь. Колода упала у него из под ног, а телячьи кишки в петле сделались крепкими, ветвь же поднялась и подняла конунга вместе с порослью веточек, и там он и умер. С тех пор это место зовётся Викарсхольм.
В саге Старкад соглашается принять участие в обмане, а вот в связанной с ней поэзии он уже жалуется на кидалово со стороны Одина. Но советы Одина - почти всегда кидалово. Когда они не кидалово, это значит, что он раскачивает тебя до героического уровня, а уже потом только подложит большую свинью. Вполне возможно, даже кабана-оборотня, у которого все щетинки - копья. Но факт остаётся фактом: если Один помогал тебе, ты кроваво умрёшь.
В своей склонности к обману Один и дьявол похожи друг на друга, и неудивительно, что в христианской Скандинавии их начали отождествлять. Демонизация языческих богов вообще была изрядной традицией, а у Одина есть много черт, которые этому способствовали. Со временем граница совсем стёрлась. Если у вас есть доступ к каким-нибудь базам статей типа jstor, можете глянуть статью Stephen Mitchell 'Odin, Magic, and a Swedish Trial from 1484', там абсолютно потрясающе про чувака, который пытался продать душу Одину ради денег.
Но причины, по которым Один предаёт героев, далеки от сатанинской злобы, если только мы не имеем дело со вконец христианизированными повествованиями. Как правило, мотивы Одина загадочны. "Сага о Вёльсунгах" никак не поясняет, например, зачем он сломал бедолаге Сигмунду меч, который сам подарил, и почему обрёк его на смерть. Зато настойчиво проводится идея, что Вёльсунги - его избранные герои, одаренные им и с его помощью совершившие свои героические деяния. И он большую их часть самолично посылает на смерть, да. Всё-таки Один, помимо прочего, божество смерти.
В этом смысле король Викар весьма подобен Вёльсунгам (их многое роднит на структурном уровне тоже). Один помогает лучшим из лучших, а потом делает так, чтобы они умерли, и забирает их к себе. Есть одна поэма, намекающая на то, что таким образом Один собирает армию для Рагнарёка:
«Что ж ты Эйрика ждёшь, - Сигмунд сказал, -
сильнее, чем прочих конунгов?»
«Ибо многие земли, - Один ответствовал, -
он мечом обагрял
и кровавый клинок носил».
«Почему ж ты победы лишил его,
раз считал его смелым?»
«Ибо точно неведомо, - Один ответствовал, -
взирает волк серый
свирепый на обитель богов».
Это снова "Северная слава" и снова Надежда Топчий - спасибо этим благородным людям за русские тексты. Если реплика Одина кажется вам мутной, то она и в оригинале мутна. Он упоминает всем известного эсхатологического волка Фенрира, но как это переводить, абсолютно непонятно. Если интересно, вы можете сходить по ссылке, там внизу страницы подстрочник есть.
Трудно упомянуть Сигмунда и обойти вниманием Зигмунда. Из текста "Кольца Нибелунга" видно, что Вагнер был глубоко впечатлён темой предательства героев Одином. Он заставил Вотана глубоко сожалеть не только о смерти Зигмунда, лучшего из героев, но и всех, кого он собрал в Вальхалле. В рассказе Вотана Брунгильде во втором акте "Валькирии" есть очень горький момент, где Вотан говорит об этих людях, и это печально слышать после реплик Брунгильды. Конечно же, всё зло, сделанное Вотаном, совершено им против воли, поскольку весь мир сломан присутствием Кольца. Но тут важно понимать, что Альбериха, Кольцо и отречение от любви ради власти придумал Вагнер, только почерпнув некоторые мотивы в мифах. А вот Один, помогающий героям и потом обрекающий их на смерть - это цельная тема, проходящая очень через многие источники.
Король Викар, кстати, самим своим рождением тесно связан с Одином, посмотрите вот первую короткую главу здесь, если хотите. Очень занимательная история.
Я нередко задумываюсь о том, как "Сага о Гаутреке" похожа на более поздний фольклорный материал с дьяволом и трёхногим зайцем, но в то же время как она тесно связана с заведомо более ранними, не менее зловещими, но сущностно другими историями об Одине и его героях. Публичные самоповешения, смерти в бою, закидывания камнями до смерти, когда ты специально заколдован против оружия... Всё это классные истории, очень драматичные. Их одно удовольствие читать, не анализируя, а просто переживая момент. Но когда я вижу историю про Викара, что-то эдакое шевелится в глубине души, точно как когда я слушала ту "Тоску". Есть жуткая сила, которая сделает твой ритуал, в который ты безысходно ввязан, настоящей смертью. Почему - отдельный вопрос. "Почему" меняются чуть ли не с каждым столетием, меняются инструменты убийства, но сама драматическая ситуация настолько крута, что она, мне кажется, вполне себе бессмертна. Com'è lunga l'attesa!
А на аватарке у меня женщина, которая совершенно блистала и в бунте против воли Вотана, и в попрании Мефистофеля, но больше всего я люблю её с кухонным ножом, парой свечек и распятием. Я, конечно, первая буду махать руками и кричать, что у Рихарда Вотан совсем не такой... И всё-таки я нахожу, что это символично. Любовь, дорогие френды, побеждает зло. И "любовь" тут даже подлежащее.
Но фотографию Тервеля я всё-таки тоже запощу - он слишком великолепен в трёх упомянутых сейчас операх. Будьте здоровы.