стихи-2016 (в произвольном порядке)
***
Тишина приходит - речной и вечной
ивовою дудочкой напрямик:
так в лице уснувшего безупречном -
дивный свет упрёка на краткий миг
пробегает - ужасом дна бликуя,
мимо, по цикадным его чертам, -
и молочной рана звенит рекою,
и ночным путём - незаживший шрам.
Перейти, качнувшись, по шпалам голым
"не о том", бездонное, как вода, -
с побелевшим - в небо - лицом-глаголом,
и тебя - на той стороне стыда -
встретить - отпуская, покуда видно
в прорывные бреши Твоих небес, -
время, рассечённое пуповиной
на тебя и простое "без";
чтобы - в беззащитном, зелёно-синем
позывные непереплытых "нет"
различить - и будущему с усильем
свет простить, отражённый свет
***
"Вставший в шесть тридцать может пойти побриться..."
Д. Шабанов
__
А. К.
По ошибке зашедший во двор роддома
с позывными цветными его асфальта
может спать беспробудным и бесподобным,
может делать в утробе тройное сальто;
может снова со связкой фруктов искать больницу
или просто пойти родиться:
закатав рукав с порядковой группой крови,
в землю падая с криком "не потяну",
размещая на сайтах белёсый профиль,
и обратно - в предродовую тьму.
По ошибке зашедший на бал счастливых
может верить в стократное "по-другому",
восставать из мёртвых неторопливо,
притворяться гомо и legens homo,
зависать, как ястреб, посереди-
-не земной вертикали - под ропот грома,
меж неясностью сна и уютом дома,
укрощая хаос расписанного пути.
По ошибке взлетевший - уже ничего не может,
ибо могут всё за него и внутри него:
белый шарик поёт под кожей, что день не прожит,
залетает иной язык - предзакатное торжество:
русский лепет спешит, притомившись в ночном вольере,
под раскаты волшебных, маточных, духовых, -
пока, доверчив и слеп, открываешь двери
и свет случайный заходит в одну из них.
***
Памяти И. М.
I.
Как ищущий света в горящем на воре,
как свет обошедший, что выжжен пожаром земным, -
стоит человек, и ему открывается горе,
и море непаханой боли встаёт перед ним.
Где взгляд, навсегда устремлённый в своё родовое, -
там путь пуповинный, там блудный вернётся иным, -
седым, повзрослевшим, - земля зарастает травою,
и дымом становится память, и памятью - дым.
На ощупь, слезящимся зреньем, - сквозь кущи, сквозь чащи,
где было бы проще прервать беспокойную нить,
чем ткать переправу ночную для ждущих, молчащих,
смотрящих сквозь даль - без возможности повременить.
Уже отпуская, с иного взглянуть пьедестала, -
союз нерушимый в движенье сошедшихся плит,
и можно ладони разжать, чтобы ветер обнять небывалый,
и лёгкая ноша в неясное небо летит.
II.
Илье
Глаза шитьём за лампою следя,
Горит заря, спины не разгибая.
Б. П.
За подарок речи без языка,
за отмену солнца - сама свети, -
надо выбрать тридцать из сорока,
надо выбрать двадцать из тридцати.
На развилке безрыбья - ясны пути:
за трудом, как за горем, глаза слезя,
можно выбрать восемь из девяти;
одного из пяти - нельзя.
Даже если поющему - всё равно,
в полынье позвавшему тишину;
человек выбирает из двух одно,
если даже идёт ко дну, -
погружаясь в архив - или зная, что смерти нет,
выключает - или включает свет;
где-то есть другой, непохожий свет -
там ещё мы увидим свет.
Через дождь - пунктирный и раздвижной,
чётких красок - белый и голубой, -
там услышишь голос: «побудь со мной», -
и одна из двух навсегда с тобой,
навсегда, навсегда с Тобой.
III.
последний грим прилёгший на лицо
припорошил траву
и я забыл садовое кольцо
и летнюю москву
теперь крутись забвение моё
в нецирковых руках
как радиус меж точками над «ё»
расставленных впотьмах
сперва недвижный после раздвижной
непоправимый свет
где живы все на полосе одной
на той где смерти нет
смолчавшие кто тайну не донёс
до слёз как до дверей
и у подножья маленьких берёз
цикорий и кипрей
***
летит состав - и начинай с азов
как беспощадно сердце повелось
на тот далёкий из фейсбука зов
вот крепкий гвоздь отряхивайся гость
про литпроцесс где "биться перестав"
и на неве задвигавшийся лёд
ещё чуть-чуть - и падающий прав
спешащий оправдать болящий год
ты ледостав я память о стыде
потребовавший света и стыда
чтоб отраженьем вечным разглядеть
в себе какой-то ужас навсегда
так зренье отторгаемо слепцом
само придёт обнимет как печать
и смертным став от скорости лицо
торопится прощать простить прощать
не нас не здесь - но в голосе-гудке
во времени расколотом на треть
прожить птенцом на маленькой руке
и пройден мир и некуда взлететь
***
Горем дано без виз
Право семи минут
Взлётных сквозь дождь сквозь бриз
Чище слова придут
Гору до дыр протрут
С камнем наедине
Пения смел маршрут
Не от тебя ко мне
Там на вершине гор
В небо проросший сбой
Прерванный разговор
Жизнью живёт другой
Знаньем ответа нет
Выпестован спрямлён
Слышишь звучит ответ
Ясный как дождь как лён
Видишь заметены
Родина пыль хайвэй
Знаньем что не видны
Станут глаза живей
Речи подвластных той
Что за окном вовне
Я говорю с тобой
Ты отвечаешь мне
***
Садись непознанным, урок,
вблизи ложись, война, -
на озарённый потолок,
теней скрещенье, на
окно, в котором свет видней, -
не отвести лица, -
где жизнь страшна, как будто ей
ни края ни конца;
где взят билет на одного
(так страшно, будто - мне);
тот свет не тронет никого,
садись, не быть войне,
а смерти быть, но не впускай,
дай руку, вот рука;
как будто - пульс, лицо, трамвай, -
гляди поверх зрачка, -
как пульс, трамвай, в окне звезда
отодвигают час:
так - принимая навсегда,
так - забывая нас.
***
как высшую тяжесть до рейса неся
свой голос протяжный и странный
катилось наклонное слово "нельзя"
чтоб стать ослепительной раной
катился по лесу тревожный хорал
мелькало отважное "можно"
и каждый орех нараспев умирал
в просветах Господней таможни
когда же и ты просвистишь "не умри"
и слева кольнёт ненароком
всё станет как раньше до Бога внутри
до облака стука и срока
и эхо твой свист переврёт "не умру"
и будет орешник стоять на ветру
на дудочки света расколот
и песня найдёт горловую дыру
для крови чужой и законной
где вечным уколом легко и светло
зияет небывшая нота
где чище без праведника село
и небо без самолёта
***
сквозь прорывных небес
сочащийся покой
бликующий порез
становится рекой
сквозь голос не о том
сквозь гром и тарарам
становится путём
твой незаживший шрам
чернеющий лицом
взмывающему над
и мы вперёд плывём
куда глаза глядят
где ты глядишь меж строк
рассеянней больней
и спящее - упрёк
бездарности моей
за всё что не доплыть
сорвавшись беглецом
и в будущность простить
уснувшее лицо
***
вот осень вот слэш проливной чертой
вот спишь на вершинах гор
что видишь не отсвет ли встречи той
негаснущий монитор
как странно суженье материка
как больно протянутая рука
(«but i’m very kind my boy»)
как будто обнялись через века
и некому стать собой
вот слыша меня начинаешь петь
мой голос нездешний - труба и медь
дозвавшийся стон - в твоём
в полночные горы идёт медведь
чтоб страшным вернуться сном
спасибо что душу бросаешь вниз
с принявших её небес
туда где земные дела на бис
тарифы на мтс
и сердцу хотящему мира мер
заткнувшему смерть свистком
дороже театр абсурд партер
немолчный земной ленком
***
Свет в окне вагонном - но Бога нет,
сон на верхней полке - но рядом звон:
чья-то речь - осколок, вокзал, буфет,
прямота, которой лежишь, спрямлён;
чуть стемнеет - видно во все концы:
вот - река Запястье, следом - река Янцзы,
дом, нависший теменью за углом,
лёгкий блик в молчанье незолотом.
Здесь - уснули двое, и каждый прав;
там - на гроб похожий, сдвигают шкаф,
в тишине - рука и во тьме - рука:
я предам условности языка -
за окно, в котором - вокзал, судьба,
за стрелу, что в ладонях лежит, слаба, -
возвращаясь, ручная, вдоль долгих стен,
не простит измен, не простит измен.
***
Так лайков не ждут, - только лайка, и вот -
внезапный, сверчковый, земной,
ночной пикировкой спускается, гнёт
пространство в ошибку длиной;
сбивает гримасу - и в свете конца
лицо предстаёт без прикрас;
на родине времени, пыли, свинца, -
там ты забываешь о нас,
там бог забывающий длящихся миль
уходит, взметая прозрачную пыль,
на родину нежности - лёгшим листом,
куда всё вернётся потом, -
где всё до тебя - и забвения нет:
трепещет в руках остановленный свет,
и бабушка реже о смерти, о сне, -
и гулкое бьётся во мне.
***
куда бы смертный от белковых тел
ни мчался пряча в недрах долгий ящик
звенит один лица водораздел
молчащий помнящий и длящий
там прерванная речь возносится над ним
бдит над оставленным вполглаза
цикадным нимбом словом выхлопным
("ни крыма твоего не надо ни кавказа")
и зреньем отнятым
сторожевая
листая человека средний том
конвенций толщу прорывая
всё видит в облаке одном
сдвигаемый предел последних нот
с прилётом циклопического брата
там за чертой гудящей напролёт
сверчок над умершим поёт
горит зелёный ужас чата
...и слов уже не разбирая
в свет бесконечный - под дождём
летит ночная шаровая
всё видя в облаке одном
мелькнувшее в прорехах на мгнове-
сквозь шумовую собственного ада
преследуют случайных две
которых разобрать уже не надо
...лишь медленную память грея
впустить болящего в проём
жить по-иному не умея
жить - вообще-то - не умея
и тлеющего об одном
но видя в облаке одном
***
когда над линцем будет дождь и над брюсселем дождь
декабрь затянется как брешь и ты во мне замрёшь
легко замрёшь как тишина и заметёшь следы
и сердце спрячется в карман тоски и суеты
там нет зимы оно само рутина и зима
так взявший горе на слабо чуждается ума
берёт симфонию трёх нот не зная слова слом
ещё весенний самолёт не сбил его крылом
ещё фейсбука листоверть где всяк шумлив и вхож
напишешь страсть а слышишь смерть отпрянешь не поймёшь
когда сбывается на треть новооткрытый брат
и сладко наугад гореть
и плакать наугад
***
I.
спи. поклявшись, что без слова
(океан - вода - письмо),
просят губы ледяного,
винограда, ночь, ab ovo,
как бессилие само,
как бессилие само.
не вставай, уснувший, долго, -
рядом с ядерной зимой,
возле тёплого осколка -
приручённый, чуть живой
(тюк - застрял, и можно вроде
льдинки складывать в слова);
где-то сквозь тебя проходит
свет, не помнящий родства,
свет, роящийся сквозь стены,
свет, поющий чуть гудя.
станет память несмертельной
после долгого дождя.
там, во тьме, - светло и стыдно,
рядом братья - свет и стыд,
ночь рифмует - и не видно,
как болит и где болит.
спи. уснувшему в дорогу -
вера в то, что не пора;
прихоть - маленькому богу,
глазомер - для столяра;
птице - долгие тенёты,
бред - губам, искусству - ложь.
тьма, в которую вернёшься,
тьма, в которую уйдёшь.
силой вырвешься. уйдёшь.
II.
искусство свет ведущий от
не выводящий к
но снова голос твой поёт
сквозь стену языка
наречье идиш и иврит
другой другому бред и гнёт
но этот голос говорит
и с ним душа плывёт
плывёт и страшно навсегда
не оборвать полёт
она сама себе звезда
беда и полиглот
рукою выводящий за
прочь вырывая из
она сама себе слеза
удар этаж карниз
и в безопасном далеке
сама - заслон и щит
умрёт - по-новому смолчит
на прежнем языке
***
Умрёшь, не умерли, умрём,
бессмертны, умер, умерла, -
идёт-качается душа,
идёт, бормочет на ходу:
лететь, легко, легка, легки, -
бессонный гугл, прозрачный снег:
как будто вечные стихи,
но в переводе через век,
как будто кто-нибудь поймёт,
как будто вовсе ничего,
как будто белый самолёт -
и ты выходишь из него:
до декабря, до маеты,
до сердце вырвавшей зимы,
до перешедшего на "ты",
до прорывного слова "мы", -
где смертный замер проводок,
позволив сердцу жить в щитке:
считать шаги, как мирный ток, -
как до тебя, как до тебя.
***
в каком-то мае, до звезды,
в разлуке - в облике любом,
где указующий грести
с тобою сталкивает лбом,
так близко - в облаке следы,
и жизнь - удар, этаж, карниз, -
ты снишься мне среди беды,
в сиротстве, бедности, на бис,
в дожде и сумраке, один,
весь освещаем, над рекой,
стоишь - среди дунайских льдин
плывёшь - такой расклад, такой
театр - и молния, гудя,
срывает занавес в окне,
вращает лопасти дождя,
как ты, гудящие во мне:
сперва - дающая рука,
качая, после - рёв и свист,
до обновленья языка:
ты архаист, я архаист, -
и лишь не помнящая зла,
со свистом прерванная речь
проста, как поворот весла:
до новых встреч, до близких встреч.
***
сон на рассвете уйдёт сиять
где голоса и свет
вспыхнет зовущий кивнёт опять
на ледяное "нет"
вспыхнет познавший блаженство дна
помнящий бег карусельный круг
"рай безъязыкий твоя страна
много симфоний да речь одна
камерный перестук"
спрыгнул - и кружится ватерпас
память оставив на том кругу
вот и ещё нетерпенья час
я без тебя могу
в сто монологов как лес густой
в хоры цитат-цикад
сердце по лесенке приставной
в твой развесёлый ад
тенью шуршать в небывалом дне
с краешка на пиру
слышать как ты заживёшь во мне
как я в тебе умру
видеть как голос сквозь сон и смех
слышится без прикрас
помнить как все забывают всех
смерть забывает нас
***
он видит смерть вот облако вот дым
мерцающим неблизким надувным
она глядит вот плод вот хрусткий звук
и яблоко летящее над ним
всю жизнь отводит бережно над ним
что жаль труда красивых ломких рук
осколком купной чаши по руке
но замысел ещё не воплощён
по-прежнему звенящий вдалеке
непойманный как штрих как боль как сон
и трещина проходит по холсту
и жизнь подводит новую черту
***
Ольге Василевской
сердце прочтённое - глюк фейсбука,
галочка, тихая память-смерть.
ветер с упорством отводит руку,
ветвью протянутую во тьме,
спящего сберегающую украдкой,
стать обречённый будущим виноград.
каждый живёт и движется без оглядки
на тишину, где дыханьем укрывший прав:
рыжая чёлка надменной сестрицы южной,
брата морского ресничная топь и тьма.
бродишь меж околотков, потерянный и недужный,
в рыночной хмари, сводящей тебя с ума, -
быстро листая столбик планшетных писем,
чтоб не читать в девятнадцатый раз подряд
то, надколовшее мир -
ибо в нём зависим
правде печали верящий адресат;
долгой и кроткой правде печали, Оля, -
лодка отталкивает весло,
честно и грубо отпускает его без боли.
долго следит за ускользающей точкой,
продлевая земную встречу.
пройдёт
прошло
***
В.
I.
до исхода помнить до заката
госпитальным фонарём гремя
словно бред - неназванного брата
буквами созвучного тремя
и четвёртой что в беде как в беге
защищаясь блуда тетивой
видит вечный сон о человеке
никогда не вещий но живой
никогда не смерть - шаги у входа
не полёт а так себе свобода
мёрзлое нашариванье кода
долгая прелюдия конца
обязуясь помнить до исхода
из гнезда выталкивать птенца
на карнизе ветреного года
глядя вниз - не отводи лица
II.
набоковский маршрут
плывущая кровать
в коротком слове "блуд"
двум гласным не бывать
покуда весел сон
у бреда на кону
по-джойсовски сплетён
в нечестную страну
там крым ещё не наш
и в лете нутряной
купает карандаш
реве очередной
и клюв ещё закрыт
у птицы на гербе
и кондопога-стрит
не помнит о тебе
лишь в космос бьющий свет
бессвязного пера
плутающих комет
забывших про вчера
***
нежна крадущего рука
и сердце сердцу труд
поторопи меня пока
ещё я слишком тут
не там во времени твоём
забившем на часы
где новый счёт как метроном
от взлётной полосы
а прежний в небо протяжён
он выпрыгнувший кот
и лета пухнущий мешок
в растерянности врёт
ретвитами бездонных "ждём"
и памятью набит
умрёт под бережным ножом
окрепнет ли родит
или в прозрении как мать
меж чудом и стыдом
отпустит сердце полетать
и подожжёт детдом
* * *
Никогда не умерший, не погасший,
только чёрной памяти ткань растливший,
на мгновенье выхвативший, укравший
у оффлайна, снова в оффлайн вернувший, -
так легко живу, что тебя не вижу,
что совсем не помню, в тени играя:
попрыгунчик, вьюнчик в руках, лови же, -
крикнул - покатилась звезда морская;
и теперь живём - с пирса ноги свесив,
поджигаем море, оно дымится, -
только свет поёт в дымовой завесе,
в обожжённых древних твоих ресницах;
восстаёшь из них, отражённый слепо -
заресничным фебом, болящим маем;
золотой горох прорастает в небо,
пробивает стену, недосягаем.
В будущность такую швырнувший слово,
ты воруешь темень лучом у зала
(а во сне - о записи снов больного
жмёшь плечами: мало ли, записала
медсестричка белая при обходе,
освещая стыдное и смешное...);
никогда не умерший - не проходит, -
лишь стихам доверивший паранойю,
протянувший нить - и во тьме шепнувший:
ибо время быстро твоё уходит
ибо это время твоё уходит
ибо время время твоё уходит
***
I.
память не помнит прошлого и опять
клонит к предавшим ветви чиста легка
так на могилу у взморья идёшь обнять
ивовый ужас нетронутого цветка
гибельна птица и ветрен её орфей
камень за камнем покладист дневной маршрут
в комнате сложены вещи всё как при ней
тайной покрытого брата покорно ждут
имя твоё - только девственный сон о ней
тёмной накидкой смиренья укрывший лес
крону потрогай хранящих её ветвей
вызови свет возвращённых в неё небес
голос её - потревоженный жизнью сон
тьмой обрываясь упорной могильный свист
снова пробьётся как маленький эпигон
и воплотится как страждущий копиист
чтобы распасться на сотню ночных имён
каждый под сенью шумлив и дыханьем чист
II.
Замирает поезд, и все легки, -
спящий с рижским временем у щеки,
с гибельною дудочкой на губах,
ивовое имя её впотьмах
произнёсший, - шелест, запретный хруст -
ева, ива, - детский её альбом
пролиставший, - спи, оскудевший, пуст,
слыша имя в облике голубом;
видишь ранку возле её плеча,
поворот земли, поворот ключа,
возле шеи длящийся поворот, -
замирает время, и всё пройдёт;
стук, не воскрешающий всё равно,
ты, в объятья падающий на дно, -
чтоб столкнуться - в ужасе, лбом, на дне, -
вновь себя прощая, прощая мне.
***
так отвыкнуть что бдить еженощно над прерванным словом
а поймать отпустив - как ребёнка отдать в интернат
путь негладкими звеньями речи уже избалован
не взмывает над облачным «над»
в прояснённую точку ведёт по неведомым шпалам
с безысходным приходом твоим
где струна порвалась трагедийным блестящим запалом
там разнявшие руки стоим
обо всём кроме смертного смысла сказать не умея
и поэзия снова на месте замри
нет не бой соловьёв а всеядное право пигмея
с беззащитною дудкой внутри
Тишина приходит - речной и вечной
ивовою дудочкой напрямик:
так в лице уснувшего безупречном -
дивный свет упрёка на краткий миг
пробегает - ужасом дна бликуя,
мимо, по цикадным его чертам, -
и молочной рана звенит рекою,
и ночным путём - незаживший шрам.
Перейти, качнувшись, по шпалам голым
"не о том", бездонное, как вода, -
с побелевшим - в небо - лицом-глаголом,
и тебя - на той стороне стыда -
встретить - отпуская, покуда видно
в прорывные бреши Твоих небес, -
время, рассечённое пуповиной
на тебя и простое "без";
чтобы - в беззащитном, зелёно-синем
позывные непереплытых "нет"
различить - и будущему с усильем
свет простить, отражённый свет
***
"Вставший в шесть тридцать может пойти побриться..."
Д. Шабанов
__
А. К.
По ошибке зашедший во двор роддома
с позывными цветными его асфальта
может спать беспробудным и бесподобным,
может делать в утробе тройное сальто;
может снова со связкой фруктов искать больницу
или просто пойти родиться:
закатав рукав с порядковой группой крови,
в землю падая с криком "не потяну",
размещая на сайтах белёсый профиль,
и обратно - в предродовую тьму.
По ошибке зашедший на бал счастливых
может верить в стократное "по-другому",
восставать из мёртвых неторопливо,
притворяться гомо и legens homo,
зависать, как ястреб, посереди-
-не земной вертикали - под ропот грома,
меж неясностью сна и уютом дома,
укрощая хаос расписанного пути.
По ошибке взлетевший - уже ничего не может,
ибо могут всё за него и внутри него:
белый шарик поёт под кожей, что день не прожит,
залетает иной язык - предзакатное торжество:
русский лепет спешит, притомившись в ночном вольере,
под раскаты волшебных, маточных, духовых, -
пока, доверчив и слеп, открываешь двери
и свет случайный заходит в одну из них.
***
Памяти И. М.
I.
Как ищущий света в горящем на воре,
как свет обошедший, что выжжен пожаром земным, -
стоит человек, и ему открывается горе,
и море непаханой боли встаёт перед ним.
Где взгляд, навсегда устремлённый в своё родовое, -
там путь пуповинный, там блудный вернётся иным, -
седым, повзрослевшим, - земля зарастает травою,
и дымом становится память, и памятью - дым.
На ощупь, слезящимся зреньем, - сквозь кущи, сквозь чащи,
где было бы проще прервать беспокойную нить,
чем ткать переправу ночную для ждущих, молчащих,
смотрящих сквозь даль - без возможности повременить.
Уже отпуская, с иного взглянуть пьедестала, -
союз нерушимый в движенье сошедшихся плит,
и можно ладони разжать, чтобы ветер обнять небывалый,
и лёгкая ноша в неясное небо летит.
II.
Илье
Глаза шитьём за лампою следя,
Горит заря, спины не разгибая.
Б. П.
За подарок речи без языка,
за отмену солнца - сама свети, -
надо выбрать тридцать из сорока,
надо выбрать двадцать из тридцати.
На развилке безрыбья - ясны пути:
за трудом, как за горем, глаза слезя,
можно выбрать восемь из девяти;
одного из пяти - нельзя.
Даже если поющему - всё равно,
в полынье позвавшему тишину;
человек выбирает из двух одно,
если даже идёт ко дну, -
погружаясь в архив - или зная, что смерти нет,
выключает - или включает свет;
где-то есть другой, непохожий свет -
там ещё мы увидим свет.
Через дождь - пунктирный и раздвижной,
чётких красок - белый и голубой, -
там услышишь голос: «побудь со мной», -
и одна из двух навсегда с тобой,
навсегда, навсегда с Тобой.
III.
последний грим прилёгший на лицо
припорошил траву
и я забыл садовое кольцо
и летнюю москву
теперь крутись забвение моё
в нецирковых руках
как радиус меж точками над «ё»
расставленных впотьмах
сперва недвижный после раздвижной
непоправимый свет
где живы все на полосе одной
на той где смерти нет
смолчавшие кто тайну не донёс
до слёз как до дверей
и у подножья маленьких берёз
цикорий и кипрей
***
летит состав - и начинай с азов
как беспощадно сердце повелось
на тот далёкий из фейсбука зов
вот крепкий гвоздь отряхивайся гость
про литпроцесс где "биться перестав"
и на неве задвигавшийся лёд
ещё чуть-чуть - и падающий прав
спешащий оправдать болящий год
ты ледостав я память о стыде
потребовавший света и стыда
чтоб отраженьем вечным разглядеть
в себе какой-то ужас навсегда
так зренье отторгаемо слепцом
само придёт обнимет как печать
и смертным став от скорости лицо
торопится прощать простить прощать
не нас не здесь - но в голосе-гудке
во времени расколотом на треть
прожить птенцом на маленькой руке
и пройден мир и некуда взлететь
***
Горем дано без виз
Право семи минут
Взлётных сквозь дождь сквозь бриз
Чище слова придут
Гору до дыр протрут
С камнем наедине
Пения смел маршрут
Не от тебя ко мне
Там на вершине гор
В небо проросший сбой
Прерванный разговор
Жизнью живёт другой
Знаньем ответа нет
Выпестован спрямлён
Слышишь звучит ответ
Ясный как дождь как лён
Видишь заметены
Родина пыль хайвэй
Знаньем что не видны
Станут глаза живей
Речи подвластных той
Что за окном вовне
Я говорю с тобой
Ты отвечаешь мне
***
Садись непознанным, урок,
вблизи ложись, война, -
на озарённый потолок,
теней скрещенье, на
окно, в котором свет видней, -
не отвести лица, -
где жизнь страшна, как будто ей
ни края ни конца;
где взят билет на одного
(так страшно, будто - мне);
тот свет не тронет никого,
садись, не быть войне,
а смерти быть, но не впускай,
дай руку, вот рука;
как будто - пульс, лицо, трамвай, -
гляди поверх зрачка, -
как пульс, трамвай, в окне звезда
отодвигают час:
так - принимая навсегда,
так - забывая нас.
***
как высшую тяжесть до рейса неся
свой голос протяжный и странный
катилось наклонное слово "нельзя"
чтоб стать ослепительной раной
катился по лесу тревожный хорал
мелькало отважное "можно"
и каждый орех нараспев умирал
в просветах Господней таможни
когда же и ты просвистишь "не умри"
и слева кольнёт ненароком
всё станет как раньше до Бога внутри
до облака стука и срока
и эхо твой свист переврёт "не умру"
и будет орешник стоять на ветру
на дудочки света расколот
и песня найдёт горловую дыру
для крови чужой и законной
где вечным уколом легко и светло
зияет небывшая нота
где чище без праведника село
и небо без самолёта
***
сквозь прорывных небес
сочащийся покой
бликующий порез
становится рекой
сквозь голос не о том
сквозь гром и тарарам
становится путём
твой незаживший шрам
чернеющий лицом
взмывающему над
и мы вперёд плывём
куда глаза глядят
где ты глядишь меж строк
рассеянней больней
и спящее - упрёк
бездарности моей
за всё что не доплыть
сорвавшись беглецом
и в будущность простить
уснувшее лицо
***
вот осень вот слэш проливной чертой
вот спишь на вершинах гор
что видишь не отсвет ли встречи той
негаснущий монитор
как странно суженье материка
как больно протянутая рука
(«but i’m very kind my boy»)
как будто обнялись через века
и некому стать собой
вот слыша меня начинаешь петь
мой голос нездешний - труба и медь
дозвавшийся стон - в твоём
в полночные горы идёт медведь
чтоб страшным вернуться сном
спасибо что душу бросаешь вниз
с принявших её небес
туда где земные дела на бис
тарифы на мтс
и сердцу хотящему мира мер
заткнувшему смерть свистком
дороже театр абсурд партер
немолчный земной ленком
***
Свет в окне вагонном - но Бога нет,
сон на верхней полке - но рядом звон:
чья-то речь - осколок, вокзал, буфет,
прямота, которой лежишь, спрямлён;
чуть стемнеет - видно во все концы:
вот - река Запястье, следом - река Янцзы,
дом, нависший теменью за углом,
лёгкий блик в молчанье незолотом.
Здесь - уснули двое, и каждый прав;
там - на гроб похожий, сдвигают шкаф,
в тишине - рука и во тьме - рука:
я предам условности языка -
за окно, в котором - вокзал, судьба,
за стрелу, что в ладонях лежит, слаба, -
возвращаясь, ручная, вдоль долгих стен,
не простит измен, не простит измен.
***
Так лайков не ждут, - только лайка, и вот -
внезапный, сверчковый, земной,
ночной пикировкой спускается, гнёт
пространство в ошибку длиной;
сбивает гримасу - и в свете конца
лицо предстаёт без прикрас;
на родине времени, пыли, свинца, -
там ты забываешь о нас,
там бог забывающий длящихся миль
уходит, взметая прозрачную пыль,
на родину нежности - лёгшим листом,
куда всё вернётся потом, -
где всё до тебя - и забвения нет:
трепещет в руках остановленный свет,
и бабушка реже о смерти, о сне, -
и гулкое бьётся во мне.
***
куда бы смертный от белковых тел
ни мчался пряча в недрах долгий ящик
звенит один лица водораздел
молчащий помнящий и длящий
там прерванная речь возносится над ним
бдит над оставленным вполглаза
цикадным нимбом словом выхлопным
("ни крыма твоего не надо ни кавказа")
и зреньем отнятым
сторожевая
листая человека средний том
конвенций толщу прорывая
всё видит в облаке одном
сдвигаемый предел последних нот
с прилётом циклопического брата
там за чертой гудящей напролёт
сверчок над умершим поёт
горит зелёный ужас чата
...и слов уже не разбирая
в свет бесконечный - под дождём
летит ночная шаровая
всё видя в облаке одном
мелькнувшее в прорехах на мгнове-
сквозь шумовую собственного ада
преследуют случайных две
которых разобрать уже не надо
...лишь медленную память грея
впустить болящего в проём
жить по-иному не умея
жить - вообще-то - не умея
и тлеющего об одном
но видя в облаке одном
***
когда над линцем будет дождь и над брюсселем дождь
декабрь затянется как брешь и ты во мне замрёшь
легко замрёшь как тишина и заметёшь следы
и сердце спрячется в карман тоски и суеты
там нет зимы оно само рутина и зима
так взявший горе на слабо чуждается ума
берёт симфонию трёх нот не зная слова слом
ещё весенний самолёт не сбил его крылом
ещё фейсбука листоверть где всяк шумлив и вхож
напишешь страсть а слышишь смерть отпрянешь не поймёшь
когда сбывается на треть новооткрытый брат
и сладко наугад гореть
и плакать наугад
***
I.
спи. поклявшись, что без слова
(океан - вода - письмо),
просят губы ледяного,
винограда, ночь, ab ovo,
как бессилие само,
как бессилие само.
не вставай, уснувший, долго, -
рядом с ядерной зимой,
возле тёплого осколка -
приручённый, чуть живой
(тюк - застрял, и можно вроде
льдинки складывать в слова);
где-то сквозь тебя проходит
свет, не помнящий родства,
свет, роящийся сквозь стены,
свет, поющий чуть гудя.
станет память несмертельной
после долгого дождя.
там, во тьме, - светло и стыдно,
рядом братья - свет и стыд,
ночь рифмует - и не видно,
как болит и где болит.
спи. уснувшему в дорогу -
вера в то, что не пора;
прихоть - маленькому богу,
глазомер - для столяра;
птице - долгие тенёты,
бред - губам, искусству - ложь.
тьма, в которую вернёшься,
тьма, в которую уйдёшь.
силой вырвешься. уйдёшь.
II.
искусство свет ведущий от
не выводящий к
но снова голос твой поёт
сквозь стену языка
наречье идиш и иврит
другой другому бред и гнёт
но этот голос говорит
и с ним душа плывёт
плывёт и страшно навсегда
не оборвать полёт
она сама себе звезда
беда и полиглот
рукою выводящий за
прочь вырывая из
она сама себе слеза
удар этаж карниз
и в безопасном далеке
сама - заслон и щит
умрёт - по-новому смолчит
на прежнем языке
***
Умрёшь, не умерли, умрём,
бессмертны, умер, умерла, -
идёт-качается душа,
идёт, бормочет на ходу:
лететь, легко, легка, легки, -
бессонный гугл, прозрачный снег:
как будто вечные стихи,
но в переводе через век,
как будто кто-нибудь поймёт,
как будто вовсе ничего,
как будто белый самолёт -
и ты выходишь из него:
до декабря, до маеты,
до сердце вырвавшей зимы,
до перешедшего на "ты",
до прорывного слова "мы", -
где смертный замер проводок,
позволив сердцу жить в щитке:
считать шаги, как мирный ток, -
как до тебя, как до тебя.
***
в каком-то мае, до звезды,
в разлуке - в облике любом,
где указующий грести
с тобою сталкивает лбом,
так близко - в облаке следы,
и жизнь - удар, этаж, карниз, -
ты снишься мне среди беды,
в сиротстве, бедности, на бис,
в дожде и сумраке, один,
весь освещаем, над рекой,
стоишь - среди дунайских льдин
плывёшь - такой расклад, такой
театр - и молния, гудя,
срывает занавес в окне,
вращает лопасти дождя,
как ты, гудящие во мне:
сперва - дающая рука,
качая, после - рёв и свист,
до обновленья языка:
ты архаист, я архаист, -
и лишь не помнящая зла,
со свистом прерванная речь
проста, как поворот весла:
до новых встреч, до близких встреч.
***
сон на рассвете уйдёт сиять
где голоса и свет
вспыхнет зовущий кивнёт опять
на ледяное "нет"
вспыхнет познавший блаженство дна
помнящий бег карусельный круг
"рай безъязыкий твоя страна
много симфоний да речь одна
камерный перестук"
спрыгнул - и кружится ватерпас
память оставив на том кругу
вот и ещё нетерпенья час
я без тебя могу
в сто монологов как лес густой
в хоры цитат-цикад
сердце по лесенке приставной
в твой развесёлый ад
тенью шуршать в небывалом дне
с краешка на пиру
слышать как ты заживёшь во мне
как я в тебе умру
видеть как голос сквозь сон и смех
слышится без прикрас
помнить как все забывают всех
смерть забывает нас
***
он видит смерть вот облако вот дым
мерцающим неблизким надувным
она глядит вот плод вот хрусткий звук
и яблоко летящее над ним
всю жизнь отводит бережно над ним
что жаль труда красивых ломких рук
осколком купной чаши по руке
но замысел ещё не воплощён
по-прежнему звенящий вдалеке
непойманный как штрих как боль как сон
и трещина проходит по холсту
и жизнь подводит новую черту
***
Ольге Василевской
сердце прочтённое - глюк фейсбука,
галочка, тихая память-смерть.
ветер с упорством отводит руку,
ветвью протянутую во тьме,
спящего сберегающую украдкой,
стать обречённый будущим виноград.
каждый живёт и движется без оглядки
на тишину, где дыханьем укрывший прав:
рыжая чёлка надменной сестрицы южной,
брата морского ресничная топь и тьма.
бродишь меж околотков, потерянный и недужный,
в рыночной хмари, сводящей тебя с ума, -
быстро листая столбик планшетных писем,
чтоб не читать в девятнадцатый раз подряд
то, надколовшее мир -
ибо в нём зависим
правде печали верящий адресат;
долгой и кроткой правде печали, Оля, -
лодка отталкивает весло,
честно и грубо отпускает его без боли.
долго следит за ускользающей точкой,
продлевая земную встречу.
пройдёт
прошло
***
В.
I.
до исхода помнить до заката
госпитальным фонарём гремя
словно бред - неназванного брата
буквами созвучного тремя
и четвёртой что в беде как в беге
защищаясь блуда тетивой
видит вечный сон о человеке
никогда не вещий но живой
никогда не смерть - шаги у входа
не полёт а так себе свобода
мёрзлое нашариванье кода
долгая прелюдия конца
обязуясь помнить до исхода
из гнезда выталкивать птенца
на карнизе ветреного года
глядя вниз - не отводи лица
II.
набоковский маршрут
плывущая кровать
в коротком слове "блуд"
двум гласным не бывать
покуда весел сон
у бреда на кону
по-джойсовски сплетён
в нечестную страну
там крым ещё не наш
и в лете нутряной
купает карандаш
реве очередной
и клюв ещё закрыт
у птицы на гербе
и кондопога-стрит
не помнит о тебе
лишь в космос бьющий свет
бессвязного пера
плутающих комет
забывших про вчера
***
нежна крадущего рука
и сердце сердцу труд
поторопи меня пока
ещё я слишком тут
не там во времени твоём
забившем на часы
где новый счёт как метроном
от взлётной полосы
а прежний в небо протяжён
он выпрыгнувший кот
и лета пухнущий мешок
в растерянности врёт
ретвитами бездонных "ждём"
и памятью набит
умрёт под бережным ножом
окрепнет ли родит
или в прозрении как мать
меж чудом и стыдом
отпустит сердце полетать
и подожжёт детдом
* * *
Никогда не умерший, не погасший,
только чёрной памяти ткань растливший,
на мгновенье выхвативший, укравший
у оффлайна, снова в оффлайн вернувший, -
так легко живу, что тебя не вижу,
что совсем не помню, в тени играя:
попрыгунчик, вьюнчик в руках, лови же, -
крикнул - покатилась звезда морская;
и теперь живём - с пирса ноги свесив,
поджигаем море, оно дымится, -
только свет поёт в дымовой завесе,
в обожжённых древних твоих ресницах;
восстаёшь из них, отражённый слепо -
заресничным фебом, болящим маем;
золотой горох прорастает в небо,
пробивает стену, недосягаем.
В будущность такую швырнувший слово,
ты воруешь темень лучом у зала
(а во сне - о записи снов больного
жмёшь плечами: мало ли, записала
медсестричка белая при обходе,
освещая стыдное и смешное...);
никогда не умерший - не проходит, -
лишь стихам доверивший паранойю,
протянувший нить - и во тьме шепнувший:
ибо время быстро твоё уходит
ибо это время твоё уходит
ибо время время твоё уходит
***
I.
память не помнит прошлого и опять
клонит к предавшим ветви чиста легка
так на могилу у взморья идёшь обнять
ивовый ужас нетронутого цветка
гибельна птица и ветрен её орфей
камень за камнем покладист дневной маршрут
в комнате сложены вещи всё как при ней
тайной покрытого брата покорно ждут
имя твоё - только девственный сон о ней
тёмной накидкой смиренья укрывший лес
крону потрогай хранящих её ветвей
вызови свет возвращённых в неё небес
голос её - потревоженный жизнью сон
тьмой обрываясь упорной могильный свист
снова пробьётся как маленький эпигон
и воплотится как страждущий копиист
чтобы распасться на сотню ночных имён
каждый под сенью шумлив и дыханьем чист
II.
Замирает поезд, и все легки, -
спящий с рижским временем у щеки,
с гибельною дудочкой на губах,
ивовое имя её впотьмах
произнёсший, - шелест, запретный хруст -
ева, ива, - детский её альбом
пролиставший, - спи, оскудевший, пуст,
слыша имя в облике голубом;
видишь ранку возле её плеча,
поворот земли, поворот ключа,
возле шеи длящийся поворот, -
замирает время, и всё пройдёт;
стук, не воскрешающий всё равно,
ты, в объятья падающий на дно, -
чтоб столкнуться - в ужасе, лбом, на дне, -
вновь себя прощая, прощая мне.
***
так отвыкнуть что бдить еженощно над прерванным словом
а поймать отпустив - как ребёнка отдать в интернат
путь негладкими звеньями речи уже избалован
не взмывает над облачным «над»
в прояснённую точку ведёт по неведомым шпалам
с безысходным приходом твоим
где струна порвалась трагедийным блестящим запалом
там разнявшие руки стоим
обо всём кроме смертного смысла сказать не умея
и поэзия снова на месте замри
нет не бой соловьёв а всеядное право пигмея
с беззащитною дудкой внутри