из новой книги Марии Марковой "Сердце для соловья" (М.: Воймега, 2017)
***
Всем кажется, что с ними говорят.
А вот и нет.
Деревья в парке вспыхнули, горят.
Да будет свет.
Я жёлудь, я летела с высоты
три долгих дня,
я провалилась в жёлтые кусты
и жду огня.
Когда стоит он, робок и велик,
вокруг стеной,
он говорит всего какой-то миг
со мной одной:
«Не бойся, дуб невидимый, замри», -
и слышу я,
как страшно сердце ширится внутри
для соловья.
***
Муха времени, что ты жужжишь,
муза времени, где ты живёшь?
Или в листьях гниющих лежишь,
или листьев оставшихся дрожь
ты и есть? Или, ветер всему,
только холод приносишь и свет?
Говори, я твой голос приму
за ответ.
Кто бы с нами весь день напролёт
говорил и показывал: там,
высоко-высоко, самолёт.
Полетаам?..
Здесь так странно ещё говорят.
Нет, скорее, теряя, поют.
Солнце осени - чёрный агат.
До затмения - пара минут.
Мне звонили сегодня с утра
и ошиблись. Пришлось извинить.
За окном раскололась гора,
и внутри оказался магнит.
Я смотрю на него сквозь стекло,
и уже запотело стекло.
Всё равно я небесный металл,
а магнит никогда не летал.
***
В дом входя, о притолоку ударься
лбом, высокой жизни прерви полёт.
Ты сегодня вернулся на Землю с Марса.
По домам распущен военный флот.
У кровавых цинний одно качанье
на уме, вращенье, в глазах темно,
туч ползущих пар, выкипает чайник,
можно чаю, не рано ли так темно.
Нынче рано спускается ночь, звезда нам
отказала в милости, скуден жар,
потому так холодно жить землянам,
а куда прикажете нам бежать.
Ты же видел, осквернена планета,
хризопраз погас, потускнел берилл,
только летом жалкие вспышки света,
будто кто-то в сумерках прикурил,
огоньков дрожание, хороводы
бледных струек воздуха, пелена
замутнённая на глазах природы,
безмятежные страшные бельма сна.
Острова уходят зимой под воду,
сокращается суша, и ветер тих,
но и мы - сосуды золы и йода -
отдалённо похожи судьбой на них.
Струпья, складки, язвы, дыханья хрипы,
кашля сгустки, глаз золотая тля,
столько влаги, что к спящим приходят рыбы,
плавниками скользкими шевеля,
и такие спящие не проснутся,
до костей объедены темнотой,
но и кости силятся улыбнуться -
череп щерится, матовый и пустой.
У кровавых циников стало хлебом
обсуждать, что не было нам преград,
но теперь мы заперты целым небом,
пешими скитаются мор и глад.
Мор и глад - твои, возвращенец, братья,
с молоком впитали вы кровь Земли,
земляное вскоре наденешь платье -
рукава в траве и подол в пыли,
а о звёздной пыли, о звёздной воле
вспоминать вернувшимся не с руки,
посмотри, как светятся в чистом поле
плазмосфер пугающих маяки.
* * *
Как ты живёшь с такою красотой -
подумать страшно! - обморок, затменье.
А я хожу всё песенкой простой.
Быть песенкой и вовсе не уменье.
Как ты проходишь их сердца насквозь
и сколько в каждом оставляешь света?
А я живу как дождик. Не сбылось
стать быстрым ливнем в середине лета.
Я тихий дождик, мелкий, словно взвесь,
а ты реки зелёные изгибы,
и за спиной твоей темнеет лес,
таится гибель.
Сегодня день длиннее, чем вчера,
а я стою одетая в прихожей
и говорю застенчиво: «Пора!»
Но вдруг за дверью ждёт меня гора?
Нет, не пора. Снимаю шарф. Похоже,
пока ты там и больше мира ты,
мне воздуха не хватит объясниться.
Для воробья, для незаметной птицы
ты дольше, чем паденье с высоты,
и я кладу на полку рукавицы
и поливаю в комнате цветы,
но и они, кивающие, - ты!
Ещё бывает так, что кто-то снится,
как ветер - вдруг - в лицо - из пустоты.
И это - ты?..
А то ещё: двоится
пространство сна, и у тебя черты
мои - мои глаза, мои ресницы,
и волосы, и шея, и ключицы,
и даже
дар
внезапной немоты.
***
Осы прилетят на сахар,
ястребы - на страх.
Осень, ломкая осока,
сморщенный горох.
В понедельник сон недолог,
и встаёшь, продрог.
Моря каменный осколок.
Белый потолок.
За воскресным шумом было.
Всё ещё вчера.
Я нашла, когда открыла
двери, два пера,
мёртвых ос в пыли солёной
и сухой букет,
словно мы идём по склону
сквозь горячий свет
к морю, травы собираем
и ещё поём,
всё идём по склону краем,
смотрим, шутим, обмираем
и ещё - поём.
* * *
У окна провожу весь день,
и звонка дверного дин-дон
раздаётся пусть многократно -
не открыть, потому что не слышу,
на стекло дышу.
Слёзы скатываются. Голубые пятна
на манжетах - лилии, и снега свежи.
А душе
места много ли надо?
Насколько хватает взгляда:
двор и окна напротив, неба клочок.
Тень снегопада.
Между стёклами
съёжился паучок.
Я дышу на пальцы, не могу согреться.
Смеюсь и плачу, и мир велик.
Так велико лишь сердце,
сердце,
в которое ты проник.
***
Голыши-окатыши, блёстки кварца.
Воздух, выдуваемый из песка.
Только чистой праздности предаваться,
за собой, забытым, издалека
наблюдать. По берегу ли фигурки,
отдавая морю свои следы,
по границе ли к первой идут развилке,
по странице ли с гладким письмом воды,
остаются ли, отдаляясь, смеются ли, -
спрашивать, вернувшись без языка,
что есть общего между морем и улицами,
кроме камня, воздуха и песка,
спрашивать, онемев, не спрашивать,
как им - на границе Коцита и сна:
весело вам, не страшно вам,
линия перехода ясна?..
* * *
Проснулась и не узнаю
ни комнату, ни жизнь свою.
Как будто я вошла без спроса,
полдня играла у окна,
смотрела фильм одноголосый
про одиночество - одна,
а вечером нетерпеливо
в стекло стучала ветка ивы,
и ветер бился, и вода,
холодной призрачной щекою
к стеклу прижавшись, иногда
заглядывала и гадала,
что происходит в темноте
и почему не открывают
деревьям, ветру и воде.
А ночью… что же было ночью,
куда смотрела ты тогда,
непрочная вода, проточная,
непостоянная вода?
***
Мне кажется, в угольном доме
лежу я на чёрной соломе.
За хлипкой дощатою стенкой
рассеянно падает снег.
Мы были на той переменке
в столовке, и с улицы долго -
насмешливо, пристально, колко -
за нами следил человек.
Он тоже в реальности этой
и видит пейзаж неизменным,
его чёрно-белое лето,
и прямоугольник окна,
и серая пена сирени,
и пепельная ариетта
Снегурочки, а перемена -
такая большая - одна.
Узнать бы любовь по затылку -
она ли стоит у витрины
за маковой булочкой, между
бетонных китовых усов,
но день зеленеет в бутылке,
и нет от него половины,
а всё, что на вырост, - одежда,
и кантик на ней бирюзов.
* * *
Волнуясь, не пиши проникновенных писем.
Ни слёз твоих, ни слов не примет адресат.
Так говорю себе, но этих самых писем
не отозвать назад.
Что хочет человек, просвечивая, тлея?
Не удержать в руках ни льдинки, ни огня.
Одно письмо ушло с душистой каплей клея
древесного, вторым был послан воздух дня.
Я прошлое своё как будто потеряла.
Кто звал меня? Кому писала между строк?
Последнее письмо - но много или мало?
В беспамятство вхожу, переступив порог.
А в комнате цветы, и снег, и холод цвета,
зелёная эмаль и марли полоса,
и мёртвая пчела над тяжестью букета,
и говорят цветы, сплетая голоса,
что это - переход, пространство перехода.
Один глубокий вдох, и всё уходит вниз,
а на снегу следы пыльцы чернильной, йода,
сорочьих коготков и любопытных лис.
Ползёт по краю хмель, рассыпалась гвоздика,
и зонтики раскрыл невзрачные анис.
Куда же ты ведёшь Орфея, Эвридика?
Хотя бы раз назад в тревоге оглянись.
* * *
Я этот мир всегда любила.
Творились странные дела.
Во всём обыкновенном сила
преображения была.
Но как мне жить, когда не стало
тебя - куда ни посмотри,
и я с утра иду к вокзалу
и целый день сижу внутри.
Билет в кармане согреваю,
смотрю на круглых воробьёв.
Всё вижу и не понимаю,
зачем так много лишних слов.
* * *
Дымная слабость болезни,
дынная сладость зимы.
Если бы утром исчезли
без объяснения мы.
Лестниц пустые пролёты,
комнат прохладная мгла.
Музыка этого года,
как ты со мною могла
так поступить и прерваться? -
Атропос выбрала нить. -
И на тебя не сослаться,
и о тебе не забыть.
* * *
Пространство во сне раздаётся,
границ не найти в темноте.
Должно быть, подземное солнце
свой свет источает везде.
Базальтовых скал перепады.
Растут, умножаясь, слои
высокого чёрного сада,
где спят сквозняки-соловьи.
Держи меня, мёрзлая ветка.
Неси меня, лодка руки.
Глубокая яма рассудка.
Текучая пропасть реки.
Не с этой землёй пререкаться,
не жить среди мёртвых, тайком.
О, белые кисти акаций,
побудьте моим маяком
и ровно горите и кротко
в пространстве, где угольный лёд,
где голос кукушка-сиротка
насмешливо всем подаёт.
* *
Всю ночь с тобой о смерти говорила
и стала твёрдым воздухом берилла.
Разбей мне сердце, хватит, не тяни.
Один кристалл, и жалости так мало -
она звездой над нами просияла,
распалась на полночные огни.
Сменяются цвета на светофоре,
и из-под ног уходит тротуар.
Я этот мир не мыслила как горе,
а принимала как бесценный дар.
Но отнят дар, мертвеет оболочка,
вмещавшая прохладные цветы.
Подобия пронзительная строчка.
Игла неравноценной пустоты.
* * *
Хочу тебе присниться как утрата,
когда встаёшь, а в памяти - провал.
Никто тебя, не мучая, как брата
из темноты по имени не звал.
По имени - пои меня - мы немы -
по памяти - пойми меня - поймай.
Поют и разрушаются фонемы.
Не замечай, не смейся, не сдавай.
Пускай пройдут по кругу часовые,
пускай обнимет и поднимет лес.
Строительные песни строевые
под скрип колёс и череду чудес.
Летит снежок и падает за ворот.
Ещё не сон, но хватит полусна.
Давай зайдём и в этот чудный город.
Там развернулась ясная весна.
Огни дрожат, а слово не сдаётся,
неутомимо бьётся и стучит.
И как тебе в реальности живётся,
когда вода краснеет и горчит?
И как тебе землистые сорочки,
шакалий шаг и воздуха зубцы?
У корочки есть сыновья и дочки -
такие крошки хлебные. Гонцы
с записками, голубки с голубками
склевали всех под лёгким козырьком.
Закройся, бедный, слабыми руками
и притворись испуганным зверьком.
Я для тебя с утра варила кашу
и кипятила молоко в ковше.
Никто не видит жизнь простую нашу.
Никто не знает правды о душе.
* * *
В железнодорожном саду образцовом,
с утраченным временем, в облаке тлена
весь день под дождём в палантине лиловом
гуляет сирень и сминается пена
листвы. Потемнели трава и тропинки,
вокруг ни души, потому прояснилось,
и капли бегут по лицу без запинки,
как будто хорошее что-то приснилось.
Быть может, выходишь ты утром из дома
и смотришь на свет, открывая впервые
страницу беспамятства или надлома,
быть может, тебя провожают живые,
но некому встретить, когда у замочной
ключи превращаются то в соловья,
то в белую шапку головки цветочной
и жизнь начинает двоиться твоя.
Но если я встречу тебя за чертою,
в запущенный сад отведу за собой,
ты станешь прорехами в кронах, водою,
роящимся светом, травинкой любой.