Фото: АиФ/ Константин Кудряшов
Константин Кудряшов, «АиФ»: Владислав Петрович, вы поддержали Крым, пожелавший вернуться в Россию. Но часть писателей высказывалась о тех событиях как об «агрессии России». Досталось вам от этих «собратьев по перу»?
Владислав Крапивин: Ещё бы! Были всякие мерзкие реплики, разговоры за спиной, какие-то невнятные угрозы... Я был к этому готов. Севастополь - мой любимый, можно сказать, второй родной город. Мне невыносимо представить, что он может быть каким-то другим, не русским.
Ещё в 1990-е, когда Севастополь отдавали Украине, я говорил, что это чудовищная дурь на грани преступления. Что надо не присоединять к Украине Севастополь и Крым, а наоборот - наглухо перекрыть Крымский перешеек и поставить там наши силы. Чтобы и в голову никому не пришло посягнуть на эту землю.
А когда началось воссоединение, восторжествовали историческая логика и справедливость. Я понял, что мой Севастополь возвращается. Сам в Крым я приехать не мог - уже еле ходил. Но позволил себе открыть бутылку коньяка и позвонил севастопольским друзьям: «Ребята, наконец-то это случилось! Давайте!»
- Но детскому писателю вроде бы положено быть пацифистом...
- Что значит «положено»? Аркадий Гайдар, великолепный детский писатель, он что - пацифист? Да, я против войны. Решать какие-то вопросы, пусть даже глобальные, с помощью крови - самое страшное преступление. Но встать на защиту того, что тебе дорого, - разве это значит напасть, развязать войну?
Знаете, дети всегда задают вопросы вроде «Ты за кого?» И ждут чёткого ответа. Вот и в отношении войн надо всё определять в зависимости от конкретной ситуации. Когда стреляют по безоружным, по мирному населению, по детям, понятно, что те, кто так делает, - мерзавцы и сволочи. Когда украинские деятели сжигают живьём запертых в здании людей, как это было в Одессе, сразу становится понятно, кто за кого.
Прав всё равно окажется тот, кто с оружием в руках встал на защиту человеческой жизни. В конце концов, в уставе нашего отряда есть пункт: «Я вступлю в бой с любой несправедливостью, подлостью и жестокостью, где бы их ни встретил. Я не стану ждать, когда на защиту правды встанет кто-то раньше меня».