Много шума из ничего, Shakespeare's Globe, 2012
Интересно, что у всех трёх современных театральных постановок, которые я видела, есть нечто общее в трактовке - и довольно неожиданное на первый взгляд: все три резко поднимают возраст главных героев. Не Геро и Клавидо, конечно, а Бенедикта и Беатриче. Если в фильмах вся эта компания всегда свежа и молода, то в недавних театральных версиях Бенедикт и Беатриче - среднего возраста, и это заметно смещает акценты.
(как-то заодно вспоминается замечание из Slings and Arrows, что хорошенькие мордашки нужны на экране, а в театре требуется другое)
Но давайте о спектакле Shakespeare's Globe."Глобус" - это та ещё смесь аутентичности и современности.
Это пустая сцена, на которой нет ничего кроме колонн, они - элемент структурный - держат крышу. И за отсутствием практически любых других декораций (ну, ветки с листьями на тех же колоннах есть в сцене в саду) их используют в действии всё время и весьма изобретательно, прячась за ними, бегая вокруг них, привязывая к ним верёвки, чтобы развесить бельё... Несколько раз актёры выходят на сцену через публику, но только если это какая-то торжественная процессия - герцог со свитой возвращается с войны, невесту ведут венчаться. В остальное время все уходят и выходят через одни и те же три двери в задней части сцены. Никаких кулис, за которыми можно быстро скрыться, и периодически, когда уходящие персонажи сталкиваются с выходящими, они ещё так или иначе бессловесно реагируют друг на друга - довольно комично чаще всего.
В день записи спектакля шёл дождь, так что публика стоит в дождевиках и зонтиках, и выступающая из-по крыши часть сцены временами - откровенно мокрая. Непохоже, чтобы кого-то из зрителей это смущало, все знали, куда идут.
В "Глобусе" очень активно работают с публикой, и этот спектакль не исключение. Никакой четвёртой стены здесь нет в принципе. Актёры выхватывают из толпы отдельных людей и обращают строчки прямо к ним. Зал реагирует на реплику - и актёр тут же возвращает реакцию в ответ. Особенно это было здорово сделано в монологах Бенедикта , которые получаются разговором с публикой в той же мере, что разговором с собой.
А ещё "Глобус" всегда помнит, что Шекспир писал далеко не только для эстетов, а для вот той самой толпящейся у сцены публики, пришедшей поглазеть на представление за пенни, которая на комедиях должна смеяться, и желательно, до упаду. Поэтому у них всегда много откровенного рыночного балагана, все откровенно или потенциально похабные шутки Барда подаются смачно, да и в более серьёзных сценах используются все возможности для комичной пантомимы.
А ещё труппа у "Глобуса" не особо большая, и зачастую один актёр играет по несколько второстепенных ролей, иногда в неожиданных сочетаниях, например, здесь Борачио и священник - один человек. Но при том в этой постановке "Много шума" нет выкинутых ролей, и в доме сеньора Леонато кипит жизнь и суетятся слуги, создавая ощущение людности и дома полной чашей.
Одна из ролей, которую часто выкидывают, кстати, это брат Леонато, сеньор Антонио. Он вроде бы не делает ничего особенного важного по сюжету. Но вот тут он есть, и именно благодаря этому для меня высветилось, до какой степени весь сюжет пьесы связан со слухами и сплетнями. Не только интрига против Бенедикта и Беатриче построена на том, что каждому из них льют в уши сплетни о якобы влюблённости другого. Все персонажи постоянно рассказывают и собирают сплетни. Дон Хуан узнаёт о планируемой свадьбе из слухов, Леонато и Антонио из-за слухов полагают, что герцог собирается свататься к Геро сам, Хуан с компанией нашёптывают Клавдио, что именно это и случилось, и Бенедикт дразнит и Клавдио, и герцога на основании того же слуха. Так что центральный сюжетный розыгрыш не возникает ниоткуда, а очень органично вписывается во всё это.
Братья Педро и Хуан в этой постановке не имеет ничего общего. Герцог дон Педро (Ewan Stewart, справа на фото) - человек честный, благожелательный, искренне заботится о своих друзьях, от души считает, что остепениться пойдёт Бенедикту на пользу, по-отцовски опекает Клавдио. Искренне возмущён предполагаемой неверностью Геро. Он и к несущему чушь Кизилу способен отнестись с мягким юмором.
Полтора слова о страже. Во-первых, в неё походя обращением в зал записали всех зрителей. Но смеяться над ними это не мешает, и сцены со стражей тут длинные и полные чисто площадного балаганного комизма. Кизил (Paul Hunter) - важный коротышка в феске, сопровождающий его Булава - гигант с фонарём, и половина пантомимы строится на вот этом вот "маленький - большой", "у кого фонарь больше" и подобном.
Хуан (Matthew Pidgeon) - абсолютно животный эгоист. В фильме Брана тоже так было, но там ему антуражем пытались придать этакий дешёвый романтический зловещий флёр. А тут ничего такого нет, это просто такое энергичное животное, при первом случае вгрызающееся во что угодно и смачно этим чавкающее, не высовывающееся в присутствии силы и жрущее слабых. Когда его интрига удаётся, он выглядит как обожравшийся довольный кот просто-таки, только что не облизывается.
Клавдио (Philip Cumbus) здесь куда менее блестящий молодой человек, чем его изображают обычно. Он вроде и знает все правильные слова, но при этом неловок и неуклюж в социальных взаимодействиях и правда нуждается в опеке. Это даже объясняет, почему дон Педро затевает сложную схему "посвататься к Геро во время маскарада, притворившись, что он - это Клавдио", настоящему Клавдио такое ответственное дело и впрямь доверять боязно. И столкнувшись с внезапным крушением идеала, он искренне страдает.
Геро (Ony Uhiara) тоже едва ли не наименее идеализированная из всех версий. Она жизнерадостная, живая, шебутная и очевидно специально надевающая маску послушной девочки. Упоминания в качестве возможной перспективы монастыря приводит её в искренний ужас. А ещё Геро явно надоело жить всё время в ситуации, когда ты кузине слово, она тебе - пять, и в сцене подслушивания она явно увлекается высказыванием своих обид на Беатриче, едва не забыв, что вообще-то договаривались сплетничать о Бенедикте. Тут делается особенно заметна её полушуточная идея очернить Беатриче в глазах Бенедикта - которая аукнется ей потом собственной бедой. Впрочем, умение служанки говорить складно не хуже неё самой её тоже удивляет до лёгкого раздражения, если только не направлено против той же кузины.
А вообще она, конечно, балованная дочка, с трудом способная поверить, что кто-то всерьёз обвиняет её в чем-то. Единственное дитя, в котором отец души не чает. Сеньор Леонато (Joseph Marcell) - приветливый, хлопотливый человек, вспышка ярости у него тут же сменяется горем, а за собственный ответный розыгрыш он берётся прямо-таки с азартом.
И наконец, Бенедикт и Беатриче. Далеко не юные и тоже далеко не блестящие тут. И ещё определённо оба друг друга изначально любящие, только совершенно не умеющие об этом рассказать. Они встречаются как старые добрые друзья, но тут же в шуточной перепалке начинают злиться всерьёз, стоит одному начать шутливо тему приверженности к холостяцкой жизни.
Беатриче (Eve Best) абсолютно души не чает в Геро и явно приложила руку к её балованию. В силу разницы в возрасте, она, похоже, испытывает к кузине чувства почти материнские. Сватовству Клавдио к Геро она искренне рада, ведь это отличная партия - и насколько рада, настолько же потом раздавлена случившейся катастрофой. А вообще, при отсутствии в доме законной хозяйки и не питая уже иллюзий по поводу возможности самой выйти замуж, она не жалуясь берёт на себя заботы о доме, в котором живёт.
У неё быстрый ум и быстрый язык, иногда быстрее, чем разум, так что она успевает сперва пошутить, а потом подумать - в основном её остроумная болтовня всех развлекает, но не всегда. И подслушанные упрёки Геро всерьёз её ранят, как всерьёз расстраивают обиды других людей на её слова. Особенно Бенедикта. Которого на маскараде она явно узнаёт и дразнит совершенно сознательно, потому что как удержаться - но насмешки задевают его куда сильнее, чем она ожидала, и это огорчает уже её саму.
Бенедикт (Charles Edwards) однозначно приятен как спутник и собеседник, при этом слегка заикается, немного неловок. Трогателен в своём тщеславии и в то же время ранимости, тщеславие это прикрывает неуверенность в себе.
Интересный момент с Бенедиктом не только в этой постановке, а во всех мной виденных. Вообще-то он в оригинале Benedick - форма имени явно с намёком, непристойный каламбур про хороший член, и в первой сцене есть ряд шуток, намекающий, что персонаж - бабник. Ну там всякое, что Леонато нет повода сомневаться в своём отцовстве, Бенедик-то, когда Геро родилась, сам ещё был ребёнком, и т.п. Но далее по тексту нет действий, которые это бы подтверждали. Да, он треплется на тему "все женщины меня любят", но это опять же трёп. В общем, если Шекспир замышлял ещё более резкое переключение между Бенедикт-до-новостей-о-Беатриче и Бенедикт-после, то я ещё ни разу не видела, чтобы кто-то даже попытался это так сделать.
Так вот, сцена подслушивания Бенедикта в этой постановке довольно очевидно подчёркивает, что сплетни, которые сочиняют благородные донны для ушей Бенедикта, вообще-то слегка на грани фола, все эти "бродит в одной рубашке" и убийственная для переводчиков шуточка про "between the sheets". Но Бенедикт на эту составляющую не реагирует в принципе. И когда здешний Бенедикт слышит, что Беатриче его любит, он делается невозможно трогателен. Смешон, конечно, но трогателен до смерти. А сцена, когда после этого Беатриче присылают звать его обедать - это просто маленький шедевр, когда одна отказывается вестись на, как она полагает, очередные пустые шутки и отделывается колкостями, а второй усиленно вчитывает в них второй смысл, которого там нет, но мог бы быть.
Этот Бенедикт - хороший человек, спешащий вступиться за Геро ещё до того, как Беатриче взывает к нему. И не желающий вызывать Клавдио на дуэль потому, что этот глупый мальчишка ему правда друг.
Искренне подавленные случившимся Клавдио и Педро пытаются искусственно развеяться, и их наигранная весёлость возмущает Бенедикта, в итоге свой вызов он произносит более чем искренне. Но вся эта сцена - очередное большое недопонимание, никому из её участников не всё равно то, что случилось, все задеты и ранены этим - и поэтому всеобщее примирение в конце тоже не выглядит натянуто.
Ещё одна трогательная деталь, которая дошла до меня на шестом примерно просмотре: эта постановка не просто очень скупа на поцелуи, Беатриче здесь буквально цепенеет и шарахается от перспективы оного. Слишком долго любые подобные мысли были для неё категорически под запретом. И в сцене, когда Бенедикт приходит сообщить, что выполнил её волю и вызвал Клавдио, это физически ощущаемая неловкость, притяжение, превращающееся в побег. Бенедикт видит её реакцию и отступает, и в какой-то момент они неловко приятельски толкаются плечами вместо более интимного жеста. И любимая моя смешная реплика "Я хочу жить в твоём сердце, умереть у тебя на груди и быть погребённым на дне твоих глаз, а кроме того, хочу пойти с тобой к твоему дядюшке" работает ровно на этом же: Бенедикт порывается её поцеловать, но Беатриче опять цепенеет, и он быстро разворачивает реплику в другую сторону. Собственно, финальное "я рот тебе зажму" удаётся только потому, что Беатриче смотрела в другую сторону. И когда она наконец отвечает на поцелуй, это ощущается как триумф, достойный венчать весь спектакль)
В общем, на данный момент в моём личном рейтинге эта постановка занимает первое место. Именно как постановка. Она яркая, она одновременно традиционная и современная, она интересная, она цельная. И на энном просмотре я наконец только-только разглядела некоторые из вещей, которые создают эту цельность). И я умудрилась ни разу не назвать режиссёра спектакля - Джереми Херрин, спасибо ему.
В этом году Глобус снова должен был ставить "Много шума" - увы, весь летний сезон теперь отменён.
(как-то заодно вспоминается замечание из Slings and Arrows, что хорошенькие мордашки нужны на экране, а в театре требуется другое)
Но давайте о спектакле Shakespeare's Globe."Глобус" - это та ещё смесь аутентичности и современности.
Это пустая сцена, на которой нет ничего кроме колонн, они - элемент структурный - держат крышу. И за отсутствием практически любых других декораций (ну, ветки с листьями на тех же колоннах есть в сцене в саду) их используют в действии всё время и весьма изобретательно, прячась за ними, бегая вокруг них, привязывая к ним верёвки, чтобы развесить бельё... Несколько раз актёры выходят на сцену через публику, но только если это какая-то торжественная процессия - герцог со свитой возвращается с войны, невесту ведут венчаться. В остальное время все уходят и выходят через одни и те же три двери в задней части сцены. Никаких кулис, за которыми можно быстро скрыться, и периодически, когда уходящие персонажи сталкиваются с выходящими, они ещё так или иначе бессловесно реагируют друг на друга - довольно комично чаще всего.
В день записи спектакля шёл дождь, так что публика стоит в дождевиках и зонтиках, и выступающая из-по крыши часть сцены временами - откровенно мокрая. Непохоже, чтобы кого-то из зрителей это смущало, все знали, куда идут.
В "Глобусе" очень активно работают с публикой, и этот спектакль не исключение. Никакой четвёртой стены здесь нет в принципе. Актёры выхватывают из толпы отдельных людей и обращают строчки прямо к ним. Зал реагирует на реплику - и актёр тут же возвращает реакцию в ответ. Особенно это было здорово сделано в монологах Бенедикта , которые получаются разговором с публикой в той же мере, что разговором с собой.
А ещё "Глобус" всегда помнит, что Шекспир писал далеко не только для эстетов, а для вот той самой толпящейся у сцены публики, пришедшей поглазеть на представление за пенни, которая на комедиях должна смеяться, и желательно, до упаду. Поэтому у них всегда много откровенного рыночного балагана, все откровенно или потенциально похабные шутки Барда подаются смачно, да и в более серьёзных сценах используются все возможности для комичной пантомимы.
А ещё труппа у "Глобуса" не особо большая, и зачастую один актёр играет по несколько второстепенных ролей, иногда в неожиданных сочетаниях, например, здесь Борачио и священник - один человек. Но при том в этой постановке "Много шума" нет выкинутых ролей, и в доме сеньора Леонато кипит жизнь и суетятся слуги, создавая ощущение людности и дома полной чашей.
Одна из ролей, которую часто выкидывают, кстати, это брат Леонато, сеньор Антонио. Он вроде бы не делает ничего особенного важного по сюжету. Но вот тут он есть, и именно благодаря этому для меня высветилось, до какой степени весь сюжет пьесы связан со слухами и сплетнями. Не только интрига против Бенедикта и Беатриче построена на том, что каждому из них льют в уши сплетни о якобы влюблённости другого. Все персонажи постоянно рассказывают и собирают сплетни. Дон Хуан узнаёт о планируемой свадьбе из слухов, Леонато и Антонио из-за слухов полагают, что герцог собирается свататься к Геро сам, Хуан с компанией нашёптывают Клавдио, что именно это и случилось, и Бенедикт дразнит и Клавдио, и герцога на основании того же слуха. Так что центральный сюжетный розыгрыш не возникает ниоткуда, а очень органично вписывается во всё это.
Братья Педро и Хуан в этой постановке не имеет ничего общего. Герцог дон Педро (Ewan Stewart, справа на фото) - человек честный, благожелательный, искренне заботится о своих друзьях, от души считает, что остепениться пойдёт Бенедикту на пользу, по-отцовски опекает Клавдио. Искренне возмущён предполагаемой неверностью Геро. Он и к несущему чушь Кизилу способен отнестись с мягким юмором.
Полтора слова о страже. Во-первых, в неё походя обращением в зал записали всех зрителей. Но смеяться над ними это не мешает, и сцены со стражей тут длинные и полные чисто площадного балаганного комизма. Кизил (Paul Hunter) - важный коротышка в феске, сопровождающий его Булава - гигант с фонарём, и половина пантомимы строится на вот этом вот "маленький - большой", "у кого фонарь больше" и подобном.
Хуан (Matthew Pidgeon) - абсолютно животный эгоист. В фильме Брана тоже так было, но там ему антуражем пытались придать этакий дешёвый романтический зловещий флёр. А тут ничего такого нет, это просто такое энергичное животное, при первом случае вгрызающееся во что угодно и смачно этим чавкающее, не высовывающееся в присутствии силы и жрущее слабых. Когда его интрига удаётся, он выглядит как обожравшийся довольный кот просто-таки, только что не облизывается.
Клавдио (Philip Cumbus) здесь куда менее блестящий молодой человек, чем его изображают обычно. Он вроде и знает все правильные слова, но при этом неловок и неуклюж в социальных взаимодействиях и правда нуждается в опеке. Это даже объясняет, почему дон Педро затевает сложную схему "посвататься к Геро во время маскарада, притворившись, что он - это Клавдио", настоящему Клавдио такое ответственное дело и впрямь доверять боязно. И столкнувшись с внезапным крушением идеала, он искренне страдает.
Геро (Ony Uhiara) тоже едва ли не наименее идеализированная из всех версий. Она жизнерадостная, живая, шебутная и очевидно специально надевающая маску послушной девочки. Упоминания в качестве возможной перспективы монастыря приводит её в искренний ужас. А ещё Геро явно надоело жить всё время в ситуации, когда ты кузине слово, она тебе - пять, и в сцене подслушивания она явно увлекается высказыванием своих обид на Беатриче, едва не забыв, что вообще-то договаривались сплетничать о Бенедикте. Тут делается особенно заметна её полушуточная идея очернить Беатриче в глазах Бенедикта - которая аукнется ей потом собственной бедой. Впрочем, умение служанки говорить складно не хуже неё самой её тоже удивляет до лёгкого раздражения, если только не направлено против той же кузины.
А вообще она, конечно, балованная дочка, с трудом способная поверить, что кто-то всерьёз обвиняет её в чем-то. Единственное дитя, в котором отец души не чает. Сеньор Леонато (Joseph Marcell) - приветливый, хлопотливый человек, вспышка ярости у него тут же сменяется горем, а за собственный ответный розыгрыш он берётся прямо-таки с азартом.
И наконец, Бенедикт и Беатриче. Далеко не юные и тоже далеко не блестящие тут. И ещё определённо оба друг друга изначально любящие, только совершенно не умеющие об этом рассказать. Они встречаются как старые добрые друзья, но тут же в шуточной перепалке начинают злиться всерьёз, стоит одному начать шутливо тему приверженности к холостяцкой жизни.
Беатриче (Eve Best) абсолютно души не чает в Геро и явно приложила руку к её балованию. В силу разницы в возрасте, она, похоже, испытывает к кузине чувства почти материнские. Сватовству Клавдио к Геро она искренне рада, ведь это отличная партия - и насколько рада, настолько же потом раздавлена случившейся катастрофой. А вообще, при отсутствии в доме законной хозяйки и не питая уже иллюзий по поводу возможности самой выйти замуж, она не жалуясь берёт на себя заботы о доме, в котором живёт.
У неё быстрый ум и быстрый язык, иногда быстрее, чем разум, так что она успевает сперва пошутить, а потом подумать - в основном её остроумная болтовня всех развлекает, но не всегда. И подслушанные упрёки Геро всерьёз её ранят, как всерьёз расстраивают обиды других людей на её слова. Особенно Бенедикта. Которого на маскараде она явно узнаёт и дразнит совершенно сознательно, потому что как удержаться - но насмешки задевают его куда сильнее, чем она ожидала, и это огорчает уже её саму.
Бенедикт (Charles Edwards) однозначно приятен как спутник и собеседник, при этом слегка заикается, немного неловок. Трогателен в своём тщеславии и в то же время ранимости, тщеславие это прикрывает неуверенность в себе.
Интересный момент с Бенедиктом не только в этой постановке, а во всех мной виденных. Вообще-то он в оригинале Benedick - форма имени явно с намёком, непристойный каламбур про хороший член, и в первой сцене есть ряд шуток, намекающий, что персонаж - бабник. Ну там всякое, что Леонато нет повода сомневаться в своём отцовстве, Бенедик-то, когда Геро родилась, сам ещё был ребёнком, и т.п. Но далее по тексту нет действий, которые это бы подтверждали. Да, он треплется на тему "все женщины меня любят", но это опять же трёп. В общем, если Шекспир замышлял ещё более резкое переключение между Бенедикт-до-новостей-о-Беатриче и Бенедикт-после, то я ещё ни разу не видела, чтобы кто-то даже попытался это так сделать.
Так вот, сцена подслушивания Бенедикта в этой постановке довольно очевидно подчёркивает, что сплетни, которые сочиняют благородные донны для ушей Бенедикта, вообще-то слегка на грани фола, все эти "бродит в одной рубашке" и убийственная для переводчиков шуточка про "between the sheets". Но Бенедикт на эту составляющую не реагирует в принципе. И когда здешний Бенедикт слышит, что Беатриче его любит, он делается невозможно трогателен. Смешон, конечно, но трогателен до смерти. А сцена, когда после этого Беатриче присылают звать его обедать - это просто маленький шедевр, когда одна отказывается вестись на, как она полагает, очередные пустые шутки и отделывается колкостями, а второй усиленно вчитывает в них второй смысл, которого там нет, но мог бы быть.
Этот Бенедикт - хороший человек, спешащий вступиться за Геро ещё до того, как Беатриче взывает к нему. И не желающий вызывать Клавдио на дуэль потому, что этот глупый мальчишка ему правда друг.
Искренне подавленные случившимся Клавдио и Педро пытаются искусственно развеяться, и их наигранная весёлость возмущает Бенедикта, в итоге свой вызов он произносит более чем искренне. Но вся эта сцена - очередное большое недопонимание, никому из её участников не всё равно то, что случилось, все задеты и ранены этим - и поэтому всеобщее примирение в конце тоже не выглядит натянуто.
Ещё одна трогательная деталь, которая дошла до меня на шестом примерно просмотре: эта постановка не просто очень скупа на поцелуи, Беатриче здесь буквально цепенеет и шарахается от перспективы оного. Слишком долго любые подобные мысли были для неё категорически под запретом. И в сцене, когда Бенедикт приходит сообщить, что выполнил её волю и вызвал Клавдио, это физически ощущаемая неловкость, притяжение, превращающееся в побег. Бенедикт видит её реакцию и отступает, и в какой-то момент они неловко приятельски толкаются плечами вместо более интимного жеста. И любимая моя смешная реплика "Я хочу жить в твоём сердце, умереть у тебя на груди и быть погребённым на дне твоих глаз, а кроме того, хочу пойти с тобой к твоему дядюшке" работает ровно на этом же: Бенедикт порывается её поцеловать, но Беатриче опять цепенеет, и он быстро разворачивает реплику в другую сторону. Собственно, финальное "я рот тебе зажму" удаётся только потому, что Беатриче смотрела в другую сторону. И когда она наконец отвечает на поцелуй, это ощущается как триумф, достойный венчать весь спектакль)
В общем, на данный момент в моём личном рейтинге эта постановка занимает первое место. Именно как постановка. Она яркая, она одновременно традиционная и современная, она интересная, она цельная. И на энном просмотре я наконец только-только разглядела некоторые из вещей, которые создают эту цельность). И я умудрилась ни разу не назвать режиссёра спектакля - Джереми Херрин, спасибо ему.
В этом году Глобус снова должен был ставить "Много шума" - увы, весь летний сезон теперь отменён.