Кончаловский и авангард
Петр Кончаловский: «Я никогда не сажусь на объезженного коня…»
В Инженерном корпусе Третьяковки в Лаврушенском переулке продолжается выставка живописи и графики Петра Кончаловского. Авторы концепции решили показать авангардную часть творчества художника, а реализм вынесен за скобки.
О Кончаловском я всегда знал мало. Помню, водил детей в Третьяковку в 1994 году, рассказывал о «Купании красного коня», призраках Мусатова, о Левитане, а у небольшой картины Петра Петровича с кособоким интерьером и кривоватыми героями честно сказал: это не понимаю! Тогда я уже слушал замечательные лекции о модерне (читал ли их Левон Нерсесян или нет? - тетрадки с конспектами хранятся в загашниках). Но о Кончаловском слышал лишь, что он родня современным Михалковым-Кончаловским. Когда я признался десятиклассникам в недоумении от «кособокой» картины, за спиной у меня возник человек, который посоветовал задуматься, в чём здесь видение мира и эстетика. Возможно, вспоминая тот давний совет, я и решил обязательно на выставку сходить. Оказалось, по субботам, в 16.00 проходит авторская экскурсия по «Кончаловский среди европейских мастеров» Екатерины Георгиевны Середняковой (запись не нужна, надо просто купить обычный билет и путевку за 80 р. и ждать у окошка администратора).
Экскурсия получилась вдумчивая и умная. Мне лично сначала смотреть все равно оказалось не просто, особенно испанскую часть, где грязные и мрачные цвета выступают на лицах матадоров и мордах быков. Но комментарий Екатерины Георгиевны сделал свое дело. И уже во втором зале началось откровение, особенно, когда в огромном автопортрете в мастерской художника проступила структура «Менин» Веласкеса. Надо сказать, Кончаловский был много сдержаннее того же Пикассо (там тоже резкие линии, грубость, быки, мрак), не лез с экспериментами на рожон, уехал «в глушь в деревню», писал для галочки образцовые портреты соглашателей своего времени, типа Ал. Толстого, но продолжал параллельно размышлять и искать (чего не скажешь о том же Никите Сергеевиче…).
И вот всё мрачное из его работ ушло. Явились почти рубенсовская, сияющая обнажённая под зонтиком, античный полотёр в алых пламенеющих портах, танцующий на половицах нечто в духе балета «Спартак».
Известный «Мейерхольд» на фоне персидского ковра хоть и угасает, но по-царски, в грусти, но не в маразме. Тот же Толстой, при всём соцреализме, с настоящим аппетитом готовится запить водочкой кусок курятины и глотнуть кусище лососины. То есть в хорошем смысле авангард и соцреализм друг другу не мешают. Цветы, мосты, улочки Москвы у Кончаловского дышат жизнью, летят в водовороте живописных откровений. Отчаяния Малевича Кончаловский не изведал, до полной беспредметности Кандинского не дошёл, но и предательства не совершил. В его «фресках» нет мифологической окостенелости. На автопортрете сынок держит под столом фигу (настоящую, съедобную), а сам мэтр тянется к бутыли с вином. Вино творчества здесь и привлекает, даже если результат всё же кажется чуждым. Образы далеки от скуки передвижничества и вульгарной шиловщины, но не разбиваются в безумии перформанса.
Сходите и убедитесь, попробуйте начать знакомство с лекции-прогулки Середняковой. Выставки «с идеей» у нас делают не так часто.