И вот обратно про Цоя.
Тут я вдруг понял. На самом деле Цой - не панк никаой. Он - бард. А-ля Визбор, вид сбоку. Вся разница в том, что если у этих деятелей о романтике дальних дорог - тайга и горы, там, прелести сидения в мокрой палатке и высокой эстетике рассыхающихся у печки лыж, то у Цоя тоже про вечный поход все песни. Но за портвейном.
Шарф в рукаве и пальто на хвосте говорят ему: "Подожди до утра, когда лабаз откроется!" - "Нет," - отвечает товарищ Цой - "ждать нельзя! Стук сердца зовёт - трубы горят, да и кореша в дверь стучат - сообразили уже, романтика ночных посиделок под детским грибком во дворе не терпит отлагательства!".
Собстно, все песни об одном и том же, прям как у посетителей Грушинского фестиваля. Различие лишь в антураже. Барды предпочитают выпивку в лесу и по спиртяжке неразбавленной, а Цой - урбанист, отстаивает эстетику подворотен, зон отчуждения и портвейна "777", вот и вся разница.
Неявным образом тезис доказывается типичным поведением любого киномана ан масс. Как только он зафанател от песен Цоя, то одеваться начинает как бомж, находит вкус в портвейне и срёт где сидит, а сидит на детской площадке с допотопным кассетником, который в отличие, в ломбард не принимают. Что при этом они исполняют - "Перемен" ли, "Звезду по имени солнце" или "Алюминивые огурцы" - фиолетово, ибо обратно про всё то же, хоть с виду и не про то. Хитро закрученный сюжет, однако, Виктор Робертыч придумал. Грушинцы с такого полвека кормятся.
Шарф в рукаве и пальто на хвосте говорят ему: "Подожди до утра, когда лабаз откроется!" - "Нет," - отвечает товарищ Цой - "ждать нельзя! Стук сердца зовёт - трубы горят, да и кореша в дверь стучат - сообразили уже, романтика ночных посиделок под детским грибком во дворе не терпит отлагательства!".
Собстно, все песни об одном и том же, прям как у посетителей Грушинского фестиваля. Различие лишь в антураже. Барды предпочитают выпивку в лесу и по спиртяжке неразбавленной, а Цой - урбанист, отстаивает эстетику подворотен, зон отчуждения и портвейна "777", вот и вся разница.
Неявным образом тезис доказывается типичным поведением любого киномана ан масс. Как только он зафанател от песен Цоя, то одеваться начинает как бомж, находит вкус в портвейне и срёт где сидит, а сидит на детской площадке с допотопным кассетником, который в отличие, в ломбард не принимают. Что при этом они исполняют - "Перемен" ли, "Звезду по имени солнце" или "Алюминивые огурцы" - фиолетово, ибо обратно про всё то же, хоть с виду и не про то. Хитро закрученный сюжет, однако, Виктор Робертыч придумал. Грушинцы с такого полвека кормятся.