Продолжение истории об Аркадии.
Виктория производила очень двоякое впечатление. Она была одновременно милой и неприятной, общительной и замкнутой, вовлечённой и отрешенной. Впоследствии, когда я показала ей описание нашей встречи, она долго смеялась и сказала, что я хороший психолог, попросила ничего не менять, хоть я и написала сгоряча и думала, что ей не понравится.
Сейчас она сидела и отвечала на вопросы. Она сильно сутулилась, пыхтела и издавала множество всяких звуков. То реагировала положительно, то «ухала» на непонравившиеся вопросы. Но как все психопатичные люди, она быстро утомлялась. Уже на 10-м вопросе она начала выражать недовольство, а ещё через 5 минут сказала, что мой опросник ей уже надоел, и она хотела бы заняться чем-нибудь более продуктивным. Я, в общем-то, не возражала, именно так и распланировав нашу встречу.
- Виктория, я очень рада, что мы познакомились, от Вашего друга Аркадия я знаю много хорошего о Вас…, - Виктория расплылась в открытой детской улыбке, обнажив бреккеты. Её лицо при этом сморщилось как моченое яблоко - она относилась к тем несчастным, которые, когда улыбаются, выглядят страдальцами.
- Да знаю я, что он Вам про меня говорил, - прервала меня Виктория, - он ведь как дитё малое, ничего утаить не может. - мне не очень понравилась такая характеристика Аркадия, к которому, надо сказать, я успела изрядно привязаться, новоиспеченная клиентка тем временем продолжала:
- Только Арка (видимо это было его ласкательное) меня понимает, хоть я его и гоню постоянно. Я ему говорю, что счастья со мной ему не будет, что я создана не для семьи…
- А для чего? - изобразила я искренне удивление.
- Да не знаю пока, я ведь ещё совсем молодая, не знаю. До Аркадия у меня были друзья - но все они меня очень бесили. Постоянно хотели того-сего, требовали внимания, гулять с ними. А мне все это по-барабану, понимаете? - я кивнула, а Виктория продолжала:
- Так вот, Аркадий меня добился, так, что-ли, правильнее будет сказать. Растопил мое сердце. Поначалу я его проверяла, изводила и гнала, ну, чтобы понять, по-настоящему ли у него ко мне, но потом сама привязалась. А когда он мне недавно сказал, что больше не может и скоро уедет в Питер на другую работу, и видеться мы не будем, мне показалось, что я умру в тот же момент. Я ему, конечно, об этом не сказала, думала, это у меня на эмоциях и пройдет, ударилась в творчество. Но его лицо постоянно стоит у меня перед глазами, и щемит тут, - Вика приложила руки с изящными длинными пальцами к груди.
- И теперь меня постоянно тошнит при мысли, что мы расстанемся. Сама я ему не могу об этом сказать в силу своего характера…
- Что за причина такая? - решила я капнуть в эту сторону.
- Я, вообще-то, знаю, что плохой человек, Виктория вызывающе выглянула из-под волосяного домика, я же миролюбиво покачивала головой и она немного расслабилась.
- Я страшная, - вдруг сказала она, и тут почему-то уже у меня защемило в груди от жалости к этой девушке, столько всего было в этой фразе и интонации.
- Меня всегда звали гадким утенком, с детства. Я ни с кем никогда не дружила, не общалась, только так, поверхностно. Когда повзрослела - поняла, что не так все плохо, хоть я и рожей не вышла, - ну это уж было слишком, Викторию красавицей было не назвать, но при современных методах её можно было бы всегда преобразить до критерия «симпатичная», не все так плохо.
- У меня всегда были любящие родители, которые готовы для меня на все, я живу в центре, вожу машину. Я смирилась с тем, что мной интересуются из-за моего положения, дорогой одежды. Но я и этому была очень рада, так как всю жизнь росла с комплексом никому не нужной, хоть во мне и души не чаяли мои бабули и дедули. В меня, как говорится, вкладывали всю душу, но меня тянуло к сверстникам.
Однажды, когда я училась ещё в школе, мой одноклассник заманил меня во дворы под предлогом погулять и сорвал старинный бабушкин кулон. Я стояла ошарашенная, а он сказал, что это для его девушки, что она с кулоном станет ещё красивей, а я как была страшной, так и останусь.
До дома я шла в полной прострации, я боялась разреветься и изо всех сил сдерживалась, я не хотела волновать родителей, они и так переживали, что у меня мало… да что там, что у меня нет друзей. Я прошла мимо кухни, скинула вещи и быстро налила ванную. Полную ванную. Тогда я подумала, что может, мне лучше умереть, что тогда родители, может, заведут ещё ребенка, более удачного, чем я.
- Сколько Вам тогда было лет?
- Я была в 10-м классе.
- Брат или сестра у вас так и не появились?
- Нет, я была поздним ребёнком и далась маме очень тяжело. Они уже хотели взять из приюта - но вдруг получилась я, все были очень рады. Всегда собирались вместе на праздники и рассказывали, какая я чудесная. Я играла на пианино, рисовала, знала французский и учила немецкий с английским - и это уже в начале школы. Вообще меня слишком много опекали, это я уже сейчас понимаю. Гиперопека - прочитала я в ваших психолгических трудах. Да, это про меня. И когда я стала подростком - я взбунтовалась и бунтую и по сей день. Уже не так остро, конечно, но все же. Всегда хотелось попробовать чего-нибудь самой, без родителей.
- А Вы питались? - спросила. Виктория, задумавшись, начала медленно говорить:
- Однажды в школе нам сказали, что лучшие ученики поедут в Артек. Вот тут настал мой звездный час. Хоть я и не была круглой отличницей, училась хорошо. Я старалась весь год изо всех сил - ведь это был шанс доказать всем, что я чего-то могу. И вот торжественный момент вручения путевок. Я слышу свою фамилию и понимаю, что это самый счастливый день в моей жизни. Я, я сама добилась этого сказочного отдыха. Уважительные взгляды всех одноклассников на линейке - вмиг из серой мыши я превратилась в суперзвезду, - Виктория ухмыльнулась и отпила газировку из высокого стакана. Она задумчиво помолчала несколько секунд, а потом продолжила:
А через две недели мы поехали в Артек. Мы как большие ехали в поезде без родителей, в купе нас было четверо. Я и девочки из параллельного класса. Я не была с ними знакома, только знала в лицо. Поезд тронулся. Я пошла в туалет, а когда вернулась - увидела, что все над чем-то смеются. Я подумала, что надо мной и сказала, что если они будут надо мной смеяться - то дам сдачи, так как не робкого десятка. На что одна девочка - Олеся, это я потом уже узнала её имя, сказала: «хорошо быть блатной, ты всех обижаешь, а тебя никто и пальцем не тронь, выпендрежница». Все замолчали, а я разозлилась ещё больше: « Это я выпендрежница? Да сама такая дура». А она мне: «Да ты вообще тупая, тебя взяли с нами только потому, что твой папа попросил Тамару Федоровну об этом».
Я не верила своим ушам. Тамара Федоровна - наша учительница всегда смотрела на папу с искренним восхищением. Когда папа забирал меня - часто говорила, какая я способная и одаренная, хотя я понимала, что уж не такой я и самородок. В общем, внутри у меня все оборвалось. Всю дорогу я смотрела в окно и не разговаривала ни с кем. Отказалась от еды и компота. Учителя, которые ехали с нами забеспокоились и наругали девчонок по купе. Олеся извинялась, плакала и даже предлагала дружбу - но мне было не до них. Мой мир обрушился, я поняла, что я - ничто.
В лагере на меня нашел «инсайт», как говорите вы, психологи. Я поняла, что все не так уж плохо. Что хоть я и такая никудышная, все всё равно меня любят. Вожатые постоянно беспокоились за меня, мне дали лучшую кровать у окошка. Меня сделали золушкой в представлении. А потом меня навещали даже папа и мама, они были тоже на отдыхе в Крыму и заезжали ко мне. Олеся стала моей подругой, я подарила ей свои шортики и панаму, и она сказала, что добрее меня она никого не встречала. Мы стали ходить вместе. Она мне казалась выскочкой и слишком красивой, на её фоне я была просто уродом. Но с ней было весело, такого в моей жизни ещё не было. Я узнала, что такое детские игры - меня брали играть в вышибалы, салки, ручеек, а вечером мы все вместе убегали из палаты на берег моря.
В общем, из лагеря я приехала другим человеком. Я не сказала родителям, что узнала про всё, я понимала, что они хотят для меня только лучшего, но внутри у меня что-то оборвалось. Я стала жестокой. Благодаря Олесе я завоевала положение, меня стали уважать в школе, а к старшим классам у меня появилось прозвище - Герда. Так я и жила. Олеся так и осталась моей единственной подругой. Именно она была той девочкой, для которой Костя сорвал с меня кулон. Она узнала кулон, когда он ей принес его. Она заявила на Костю в милицию - его долго потом мытарили, вызывали родителей. Олеся рыдала несколько дней и после этого охладела ко мне. Но мы все равно остались подругами.
Когда я познакомилась с Аркадием - Олеся была первой, кому я о нем рассказала. Я была уверена, что Аркадий тоже меня для чего-то использует. Но он носил мне цветы каждый день, дарил маме с папой конфеты и коньяк и уверял меня, что я его единственная муза. Я не могла в это поверить, так как все мои мальчики меня всегда бросали, и до Аркадия я была одинокой несколько лет. Я писала диссертацию, поступала на второе высшее, ездила на стажировку за границу и уверяла себя и окружающих, что мужчины мне не нужны. Я сама в это верила. Со мной никто не знакомился.
Девственности я лишилась целенаправленно с одним из молодых работников министерства, куда папа меня пристроил. Был банкет, а мои родители после него уехали на дачу вместе с бабушкой. Я пригласила Егора домой и сказала, что хочу, чтобы он был моим первым мужчиной. Он удивился, потом попросил коньяку. Мы выпили и он повалил меня на диван. Произошло все быстро. Егор сказал, что я очень хороша - но я не поверила и выпроводила его. Я стала женщиной, мне было 20. И это все, о чем я мечтала на тот момент. На следующий день я позвонила маминому портному и попросила сшить для меня платье. Он очень удивился, ведь до сих пор я носила детскую одежду - плиссированные юбки, жилетки. У меня были модные ботинки камелот и мартинсы - но это не то. Я заказала ему прямую юбку - карандаш, сарафан приталенный. Потом белую блузку из шелка с пуговицами из настоящего перламутра. Также заказала белые и черные босоножки - в нашей семье все должно быть индивидуально, «под заказ».
Я пошла в охотный ряд одна. Купила себе изящные серёжки с жемчугом, жемчужную нить. Когда во всем этом я пришла в понедельник - то все были в шоке. Все шептались за моей спиной, сколько все стоит, и как я похорошела. А я хладнокровно наслаждалась триумфом - у этих работяг и секретуток, несмотря на показное веселье, не было никаких шансов одеться так же, как я. Меня распирало от удовольствия.
Постепенно я превратилась в настоящую светсткую львицу. Я общалась только с теми мальчиками, которые ходили с самыми красивыми девушками. Я хладнокровно отбывала их, пользуясь своими талантами дочки дипломата, а потом бросала их, на виду у всех. Мне нравилось видеть унижение. Однажды одна девушка - Оля - пришла ко мне вся заплаканная. Она знала, что я обрабатываю её парня. Оля была секретарем моего папы, была красива и умна. Её все любили и ценили. Все, кроме меня. Я люто ненавидела её. Она пришла ко мне со слезами, просила оставить в покое её жениха. А Мишка был парень что надо. Я обхаживала его уже две недели и на сегодня пригласила на свой концерт. Оля просила и умоляла, упала на колени и принялась рыдать на все министерство. Я заверила её, что от Михаила мне ничего не надо и что мы просто друзья. Она сказала, что беременна.
В этот вечер я затащила Михаила в постель. На следующий день об этом «случайно» узнал весь наш отдел. Олю увезли в больницу, потом она сошла с ума. Ребенок так и не родился.
После этого случая я уволилась и уехала за границу, в Польшу. Там я сняла домик и два месяца прожила одна. Я не знала, кто я и как мне жить дальше. Родители очень волновались, звонили, папа уверял, что с Олей все в порядке - они были в курсе моих похождений, но все прощали. Но я знала, что я поломала жизнь молодой паре. Миша потом опустился и быстр спился.
Потом я поехала в Финляндию. Там было очень холодно, у меня облезала кожа лица лоскутами. Я целыми днями играла на флейте, больше ничего не могла. Потом на пароме, летом, я вернулась в Москву. Родители были счастливы, сразу помолодели на несколько лет и предложили мне заняться чем-нибудь ненапряжным, например, открыть салон крсоты или что-то подобное. К тому моменту я перепробовала кучу методов по улучшению своей внешности, сидела на диетах и так далее. Но я отказалась, сказав, что наука - единственное, что мне нравится, и конечно, мои музыкальные инструменты. Папа купил мне квартиру, они с мамой пол года ходили загадочные, а потом, на день рождения, подарили мне ключи. Там было всё - джакузи, кухня 25 метров, и, конечно, звукозаписывающая студия а также комната для живописи. Увидев это, я почему-то заплакала. Я поняла, что никто никогда не будет меня любить так, как мои родители. Что они лучшие во всем мире. Они тоже расплакались, увидев, что мне пришелся по вкусу их подарок.
Студия - это несколько квартир в сталинском доме, объединенные между собой. Там я часто оставалась, даже удалось подружиться с соседями. Они приходили ко мне брать стулья и обалдевали от размеров моих хором. А когда праздновали свадьбу - попросили пустить их ко мне - места то ого-го. Я пустила, хоть мне было и все равно. Но потом я поняла, что это судьба, потому что благодаря невесте - Маришке - я и познакомилась с Аркадием.
Продолжение следует.
Сейчас она сидела и отвечала на вопросы. Она сильно сутулилась, пыхтела и издавала множество всяких звуков. То реагировала положительно, то «ухала» на непонравившиеся вопросы. Но как все психопатичные люди, она быстро утомлялась. Уже на 10-м вопросе она начала выражать недовольство, а ещё через 5 минут сказала, что мой опросник ей уже надоел, и она хотела бы заняться чем-нибудь более продуктивным. Я, в общем-то, не возражала, именно так и распланировав нашу встречу.
- Виктория, я очень рада, что мы познакомились, от Вашего друга Аркадия я знаю много хорошего о Вас…, - Виктория расплылась в открытой детской улыбке, обнажив бреккеты. Её лицо при этом сморщилось как моченое яблоко - она относилась к тем несчастным, которые, когда улыбаются, выглядят страдальцами.
- Да знаю я, что он Вам про меня говорил, - прервала меня Виктория, - он ведь как дитё малое, ничего утаить не может. - мне не очень понравилась такая характеристика Аркадия, к которому, надо сказать, я успела изрядно привязаться, новоиспеченная клиентка тем временем продолжала:
- Только Арка (видимо это было его ласкательное) меня понимает, хоть я его и гоню постоянно. Я ему говорю, что счастья со мной ему не будет, что я создана не для семьи…
- А для чего? - изобразила я искренне удивление.
- Да не знаю пока, я ведь ещё совсем молодая, не знаю. До Аркадия у меня были друзья - но все они меня очень бесили. Постоянно хотели того-сего, требовали внимания, гулять с ними. А мне все это по-барабану, понимаете? - я кивнула, а Виктория продолжала:
- Так вот, Аркадий меня добился, так, что-ли, правильнее будет сказать. Растопил мое сердце. Поначалу я его проверяла, изводила и гнала, ну, чтобы понять, по-настоящему ли у него ко мне, но потом сама привязалась. А когда он мне недавно сказал, что больше не может и скоро уедет в Питер на другую работу, и видеться мы не будем, мне показалось, что я умру в тот же момент. Я ему, конечно, об этом не сказала, думала, это у меня на эмоциях и пройдет, ударилась в творчество. Но его лицо постоянно стоит у меня перед глазами, и щемит тут, - Вика приложила руки с изящными длинными пальцами к груди.
- И теперь меня постоянно тошнит при мысли, что мы расстанемся. Сама я ему не могу об этом сказать в силу своего характера…
- Что за причина такая? - решила я капнуть в эту сторону.
- Я, вообще-то, знаю, что плохой человек, Виктория вызывающе выглянула из-под волосяного домика, я же миролюбиво покачивала головой и она немного расслабилась.
- Я страшная, - вдруг сказала она, и тут почему-то уже у меня защемило в груди от жалости к этой девушке, столько всего было в этой фразе и интонации.
- Меня всегда звали гадким утенком, с детства. Я ни с кем никогда не дружила, не общалась, только так, поверхностно. Когда повзрослела - поняла, что не так все плохо, хоть я и рожей не вышла, - ну это уж было слишком, Викторию красавицей было не назвать, но при современных методах её можно было бы всегда преобразить до критерия «симпатичная», не все так плохо.
- У меня всегда были любящие родители, которые готовы для меня на все, я живу в центре, вожу машину. Я смирилась с тем, что мной интересуются из-за моего положения, дорогой одежды. Но я и этому была очень рада, так как всю жизнь росла с комплексом никому не нужной, хоть во мне и души не чаяли мои бабули и дедули. В меня, как говорится, вкладывали всю душу, но меня тянуло к сверстникам.
Однажды, когда я училась ещё в школе, мой одноклассник заманил меня во дворы под предлогом погулять и сорвал старинный бабушкин кулон. Я стояла ошарашенная, а он сказал, что это для его девушки, что она с кулоном станет ещё красивей, а я как была страшной, так и останусь.
До дома я шла в полной прострации, я боялась разреветься и изо всех сил сдерживалась, я не хотела волновать родителей, они и так переживали, что у меня мало… да что там, что у меня нет друзей. Я прошла мимо кухни, скинула вещи и быстро налила ванную. Полную ванную. Тогда я подумала, что может, мне лучше умереть, что тогда родители, может, заведут ещё ребенка, более удачного, чем я.
- Сколько Вам тогда было лет?
- Я была в 10-м классе.
- Брат или сестра у вас так и не появились?
- Нет, я была поздним ребёнком и далась маме очень тяжело. Они уже хотели взять из приюта - но вдруг получилась я, все были очень рады. Всегда собирались вместе на праздники и рассказывали, какая я чудесная. Я играла на пианино, рисовала, знала французский и учила немецкий с английским - и это уже в начале школы. Вообще меня слишком много опекали, это я уже сейчас понимаю. Гиперопека - прочитала я в ваших психолгических трудах. Да, это про меня. И когда я стала подростком - я взбунтовалась и бунтую и по сей день. Уже не так остро, конечно, но все же. Всегда хотелось попробовать чего-нибудь самой, без родителей.
- А Вы питались? - спросила. Виктория, задумавшись, начала медленно говорить:
- Однажды в школе нам сказали, что лучшие ученики поедут в Артек. Вот тут настал мой звездный час. Хоть я и не была круглой отличницей, училась хорошо. Я старалась весь год изо всех сил - ведь это был шанс доказать всем, что я чего-то могу. И вот торжественный момент вручения путевок. Я слышу свою фамилию и понимаю, что это самый счастливый день в моей жизни. Я, я сама добилась этого сказочного отдыха. Уважительные взгляды всех одноклассников на линейке - вмиг из серой мыши я превратилась в суперзвезду, - Виктория ухмыльнулась и отпила газировку из высокого стакана. Она задумчиво помолчала несколько секунд, а потом продолжила:
А через две недели мы поехали в Артек. Мы как большие ехали в поезде без родителей, в купе нас было четверо. Я и девочки из параллельного класса. Я не была с ними знакома, только знала в лицо. Поезд тронулся. Я пошла в туалет, а когда вернулась - увидела, что все над чем-то смеются. Я подумала, что надо мной и сказала, что если они будут надо мной смеяться - то дам сдачи, так как не робкого десятка. На что одна девочка - Олеся, это я потом уже узнала её имя, сказала: «хорошо быть блатной, ты всех обижаешь, а тебя никто и пальцем не тронь, выпендрежница». Все замолчали, а я разозлилась ещё больше: « Это я выпендрежница? Да сама такая дура». А она мне: «Да ты вообще тупая, тебя взяли с нами только потому, что твой папа попросил Тамару Федоровну об этом».
Я не верила своим ушам. Тамара Федоровна - наша учительница всегда смотрела на папу с искренним восхищением. Когда папа забирал меня - часто говорила, какая я способная и одаренная, хотя я понимала, что уж не такой я и самородок. В общем, внутри у меня все оборвалось. Всю дорогу я смотрела в окно и не разговаривала ни с кем. Отказалась от еды и компота. Учителя, которые ехали с нами забеспокоились и наругали девчонок по купе. Олеся извинялась, плакала и даже предлагала дружбу - но мне было не до них. Мой мир обрушился, я поняла, что я - ничто.
В лагере на меня нашел «инсайт», как говорите вы, психологи. Я поняла, что все не так уж плохо. Что хоть я и такая никудышная, все всё равно меня любят. Вожатые постоянно беспокоились за меня, мне дали лучшую кровать у окошка. Меня сделали золушкой в представлении. А потом меня навещали даже папа и мама, они были тоже на отдыхе в Крыму и заезжали ко мне. Олеся стала моей подругой, я подарила ей свои шортики и панаму, и она сказала, что добрее меня она никого не встречала. Мы стали ходить вместе. Она мне казалась выскочкой и слишком красивой, на её фоне я была просто уродом. Но с ней было весело, такого в моей жизни ещё не было. Я узнала, что такое детские игры - меня брали играть в вышибалы, салки, ручеек, а вечером мы все вместе убегали из палаты на берег моря.
В общем, из лагеря я приехала другим человеком. Я не сказала родителям, что узнала про всё, я понимала, что они хотят для меня только лучшего, но внутри у меня что-то оборвалось. Я стала жестокой. Благодаря Олесе я завоевала положение, меня стали уважать в школе, а к старшим классам у меня появилось прозвище - Герда. Так я и жила. Олеся так и осталась моей единственной подругой. Именно она была той девочкой, для которой Костя сорвал с меня кулон. Она узнала кулон, когда он ей принес его. Она заявила на Костю в милицию - его долго потом мытарили, вызывали родителей. Олеся рыдала несколько дней и после этого охладела ко мне. Но мы все равно остались подругами.
Когда я познакомилась с Аркадием - Олеся была первой, кому я о нем рассказала. Я была уверена, что Аркадий тоже меня для чего-то использует. Но он носил мне цветы каждый день, дарил маме с папой конфеты и коньяк и уверял меня, что я его единственная муза. Я не могла в это поверить, так как все мои мальчики меня всегда бросали, и до Аркадия я была одинокой несколько лет. Я писала диссертацию, поступала на второе высшее, ездила на стажировку за границу и уверяла себя и окружающих, что мужчины мне не нужны. Я сама в это верила. Со мной никто не знакомился.
Девственности я лишилась целенаправленно с одним из молодых работников министерства, куда папа меня пристроил. Был банкет, а мои родители после него уехали на дачу вместе с бабушкой. Я пригласила Егора домой и сказала, что хочу, чтобы он был моим первым мужчиной. Он удивился, потом попросил коньяку. Мы выпили и он повалил меня на диван. Произошло все быстро. Егор сказал, что я очень хороша - но я не поверила и выпроводила его. Я стала женщиной, мне было 20. И это все, о чем я мечтала на тот момент. На следующий день я позвонила маминому портному и попросила сшить для меня платье. Он очень удивился, ведь до сих пор я носила детскую одежду - плиссированные юбки, жилетки. У меня были модные ботинки камелот и мартинсы - но это не то. Я заказала ему прямую юбку - карандаш, сарафан приталенный. Потом белую блузку из шелка с пуговицами из настоящего перламутра. Также заказала белые и черные босоножки - в нашей семье все должно быть индивидуально, «под заказ».
Я пошла в охотный ряд одна. Купила себе изящные серёжки с жемчугом, жемчужную нить. Когда во всем этом я пришла в понедельник - то все были в шоке. Все шептались за моей спиной, сколько все стоит, и как я похорошела. А я хладнокровно наслаждалась триумфом - у этих работяг и секретуток, несмотря на показное веселье, не было никаких шансов одеться так же, как я. Меня распирало от удовольствия.
Постепенно я превратилась в настоящую светсткую львицу. Я общалась только с теми мальчиками, которые ходили с самыми красивыми девушками. Я хладнокровно отбывала их, пользуясь своими талантами дочки дипломата, а потом бросала их, на виду у всех. Мне нравилось видеть унижение. Однажды одна девушка - Оля - пришла ко мне вся заплаканная. Она знала, что я обрабатываю её парня. Оля была секретарем моего папы, была красива и умна. Её все любили и ценили. Все, кроме меня. Я люто ненавидела её. Она пришла ко мне со слезами, просила оставить в покое её жениха. А Мишка был парень что надо. Я обхаживала его уже две недели и на сегодня пригласила на свой концерт. Оля просила и умоляла, упала на колени и принялась рыдать на все министерство. Я заверила её, что от Михаила мне ничего не надо и что мы просто друзья. Она сказала, что беременна.
В этот вечер я затащила Михаила в постель. На следующий день об этом «случайно» узнал весь наш отдел. Олю увезли в больницу, потом она сошла с ума. Ребенок так и не родился.
После этого случая я уволилась и уехала за границу, в Польшу. Там я сняла домик и два месяца прожила одна. Я не знала, кто я и как мне жить дальше. Родители очень волновались, звонили, папа уверял, что с Олей все в порядке - они были в курсе моих похождений, но все прощали. Но я знала, что я поломала жизнь молодой паре. Миша потом опустился и быстр спился.
Потом я поехала в Финляндию. Там было очень холодно, у меня облезала кожа лица лоскутами. Я целыми днями играла на флейте, больше ничего не могла. Потом на пароме, летом, я вернулась в Москву. Родители были счастливы, сразу помолодели на несколько лет и предложили мне заняться чем-нибудь ненапряжным, например, открыть салон крсоты или что-то подобное. К тому моменту я перепробовала кучу методов по улучшению своей внешности, сидела на диетах и так далее. Но я отказалась, сказав, что наука - единственное, что мне нравится, и конечно, мои музыкальные инструменты. Папа купил мне квартиру, они с мамой пол года ходили загадочные, а потом, на день рождения, подарили мне ключи. Там было всё - джакузи, кухня 25 метров, и, конечно, звукозаписывающая студия а также комната для живописи. Увидев это, я почему-то заплакала. Я поняла, что никто никогда не будет меня любить так, как мои родители. Что они лучшие во всем мире. Они тоже расплакались, увидев, что мне пришелся по вкусу их подарок.
Студия - это несколько квартир в сталинском доме, объединенные между собой. Там я часто оставалась, даже удалось подружиться с соседями. Они приходили ко мне брать стулья и обалдевали от размеров моих хором. А когда праздновали свадьбу - попросили пустить их ко мне - места то ого-го. Я пустила, хоть мне было и все равно. Но потом я поняла, что это судьба, потому что благодаря невесте - Маришке - я и познакомилась с Аркадием.
Продолжение следует.