Тёмная сторона профессора Преображенского
Когда у Гугла спрашиваешь что угодно про Булгакова, он упорно впихивает тебе "Мастера и Маргариту", будто у писателя не было ни "Белой гвардии", ни "Записок юного врача", ни "Кабалы святош" - вообще ничего. И исследования писали только по "Мастеру и Маргарите". Даже обидно за Михаила Афанасьевича, честное слово.
А стоит конкретизировать запрос, другие напасти вылезают. И не поймёшь, кому именно не повезло: самому писателю, конкретной его книге или художникам, которые нерелевантны в интернетике. Вот недавно пыталась найти иллюстрации к "Собачьему сердцу" - так в картинках сплошные скриншоты из фильма Бортко. Фильм потрясающий, это бесспорно. В нём и дух булгаковский, и буква, и вообще всё прекрасно и мощно настолько, что напрочь забываешь о тех несовпадениях с книгой, которые в нём есть: кинореальность подменяет книжную. Но душа желала именно графики, а отступать я не привыкла. И хотя поиски затянулись, нашлось потрясающее.
К примеру, такой вот Полиграф Полиграфович Шариков художника Виктора Бахтина:
А вот смотрите, какой вдруг мефистофелевского вида доктор Борменталь у Сергея Лемехова:
Мне поначалу даже рожки примерещились. С чего бы такое прочтение образа?
Вот ещё иллюстрация Лемехова:
И текст: "Вот это личность! Боже мой, на кого же ты нанесла меня, собачья моя доля! Что это такое за лицо, которое может псов с улицы мимо швейцара вводить в дом жилищного товарищества? Посмотрите, этот подлец - ни звука, ни движения. Правда, в глазах у него пасмурно, но в общем он равнодушен под околышком с золотыми галунами. Словно так и полагается. Уважает, господи, до чего же уважает!"
Профессор Преображенский - персонаж непростой. И как часто случается с непростыми персонажами, его обычно очень однобоко видят: благообразный старичок, интеллигент, светоч науки, противостоящий тёмному Швондеру и натерпевшийся в ходе неудачного эксперимента.
Вот какой он милый дедушка у Анатолия Иткина:
И операция выглядит у этого художника так благообразно!
А теперь освежим в памяти текст.
"3убы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький колючий блеск, и, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас разошлась, и из нее брызнула кровь в разные стороны. Борменталь набросился хищно, стал комьями ваты давить шарикову рану, затем маленькими, как бы сахарными щипчиками зажал ее края, и она высохла. На лбу у Борменталя выступил пот. Филипп Филиппович полоснул второй раз, и тело Шарика вдвоем начали разрывать крючьями, ножницами, какими-то скобками. Выскочили розовые и желтые, плачущие кровавой росою ткани. Филипп Филиппович вертел ножом в теле, потом крикнул:
- Ножницы!
Инструмент мелькнул в глазах у тяпнутого, как у фокусника. Филипп Филиппович залез в глубину и в несколько поворотов вырвал из тела Шарика его семенные железы с какими- то обрывками. Борменталь, совершенно мокрый от усердия и волнения, бросился к стеклянной банке и извлек из нее другие, мокрые, обвисшие семенные железы. В руках у профессора и ассистента запрыгали, завились короткие влажные струны. Дробно защелкали кривые иглы в зажимах, семенные железы вшили на место шариковых. Жрец отвалился от раны, ткнул в нее комком марли и скомандовал:
- Шейте, доктор, мгновенно кожу!
Затем оглянулся на круглые белые стенные часы.
- Четырнадцать минут делали, - сквозь стиснутые зубы пропустил Борменталь и кривой иголкой впился в дряблую кожу.
3атем оба заволновались, как убийцы, которые спешат.
- Нож! - крикнул Филипп Филиппович.
Нож вскочил ему в руки как бы сам собой, после чего лицо Филиппа Филипповича стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним приемом навел на лбу Шарика красный венец. Кожу с бритыми волосами откинули, как скальп, обнажили костяной череп. Филипп Филиппович крикнул:
- Трепан!
Борменталь подал ему блестящий ворот. Кусая губу, Филипп Филиппович начал втыкать коловорот и высверливать в черепе Шарика маленькие дырочки в сантиметр расстояния друг от друга, так что они шли кругом всего черепа. На каждую он тратил не более пяти секунд. Потом пилой невиданного фасона, всунув ее хвостик в первую дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский рукодельный ящик. Череп тихо визжал и трясся. Минуты через три крышку черепа с Шарика сняли.
Тогда обнажился купол Шарикового мозга - серый с синеватыми прожилками и красноватыми пятнами. Филипп Филиппович въелся ножницами в оболочки и их выкроил. Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаза профессору и окропил его колпак. Борменталь с торзионным пинцетом, как тигр, бросился зажимать и зажал. Пот с Борменталя полз потеками, и лицо его стало мясистым и разноцветным. Глаза его метались от рук Филиппа Филипповича к тарелке на столе. Филипп же Филиппович стал положительно страшен. Сипение вырывалось из его носа, зубы открылись до десен. Он ободрал оболочку с мозга и пошел куда-то вглубь, выдвигая из вскрытой чаши полушария мозга. И в это время Борменталь начал бледнеть, одною рукой схватил грудь Шарика и хрипловато сказал:
- Пульс резко падает...
Филипп Филиппович зверски оглянулся на него, что-то промычал и врезался еще глубже. Борменталь с хрустом сломал стеклянную ампулку, насосал из нее в шприц и коварно кольнул Шарика где-то у сердца.
- Иду к турецкому седлу, - зарычал Филипп Филиппович и окровавленными скользкими перчатками выдвинул серо-желтый мозг Шарика из головы. На мгновение он скосил глаза на морду Шарика, и Борменталь тотчас же сломал вторую ампулу с желтой жидкостью и вытянул ее в длинный шприц.
- В сердце? - робко спросил он.
- Что вы еще спрашиваете?! - злобно заревел профессор. - Все равно он уже пять раз у вас умер. Колите! Разве мыслимо! - Лицо у него при этом стало как у вдохновенного разбойника.
Доктор с размаху, легко всадил иглу в сердце пса.
- Живет, но еле-еле, - робко прошептал он.
- Некогда рассуждать тут - живет, не живет, - засипел страшный Филипп Филиппович, - а я в седле. Все равно помрет... ах, ты че... "К берегам священным Нила..." Придаток давайте!
Борменталь подал ему склянку, в которой болтался на нитке в жидкости белый комочек. Одной рукой ("Не имеет равных в Европе... ей-богу", - смутно подумал Борменталь) он выхватил болтающийся комочек, а другой ножницами выстриг такой же в глубине где-то между распяленными полушариями. Шариков комочек он вышвырнул на тарелку, а новый заложил в мозг вместе с ниткой и своими короткими пальцами, ставшими точно чудом тонкими и гибкими, ухватился янтарною нитью его там замотать. После этого он выбросил из головы какие-то распялки, пинцет, мозг упрятал назад в костяную чашу, откинулся и уже поспокойнее спросил:
- Умер, конечно?
- Нитевидный пульс, - ответил Борменталь.
- Еще адреналину.
Профессор оболочками забросал мозг, отпиленную крышку приложил, как по мерке, скальп надвинул и взревел:
- Шейте!
Борменталь минут в пять зашил голову, сломав три иглы.
И вот на подушке появилась на окрашенном кровью фоне безжизненное потухшее лицо Шарика с кольцевой раной на голове. Тут же Филипп Филиппович отвалился окончательно, как сытый вампир, сорвал одну перчатку, выбросив из нее облако потной пудры, другую разорвал, швырнул на пол и позвонил, нажав кнопку в стене."
Василия Красникова явно впечатлила эта сцена. Его профессор Преображенский просто инфернален.
Вот он приглашает Шарика в преисподнюю, а не ведёт в собачий рай к собачьему счастью, как наивно верит пёс:
Жрец снял меловыми руками окровавленный клобук и крикнул:
- Папиросу мне сейчас же, 3ина. Все свежее белье и ванну.
Он подбородком лег на край стола, двумя пальцами раздвинул правое веко пса, заглянул в явно умирающий глаз и молвил:
- Вот, черт возьми. Не издох. Ну, все равно издохнет. Эх, доктор Борменталь, жаль пса, ласковый был, но хитрый.
Профессор Преображенский в кабинете:
Каков, а?
А стоит конкретизировать запрос, другие напасти вылезают. И не поймёшь, кому именно не повезло: самому писателю, конкретной его книге или художникам, которые нерелевантны в интернетике. Вот недавно пыталась найти иллюстрации к "Собачьему сердцу" - так в картинках сплошные скриншоты из фильма Бортко. Фильм потрясающий, это бесспорно. В нём и дух булгаковский, и буква, и вообще всё прекрасно и мощно настолько, что напрочь забываешь о тех несовпадениях с книгой, которые в нём есть: кинореальность подменяет книжную. Но душа желала именно графики, а отступать я не привыкла. И хотя поиски затянулись, нашлось потрясающее.
К примеру, такой вот Полиграф Полиграфович Шариков художника Виктора Бахтина:
А вот смотрите, какой вдруг мефистофелевского вида доктор Борменталь у Сергея Лемехова:
Мне поначалу даже рожки примерещились. С чего бы такое прочтение образа?
Вот ещё иллюстрация Лемехова:
И текст: "Вот это личность! Боже мой, на кого же ты нанесла меня, собачья моя доля! Что это такое за лицо, которое может псов с улицы мимо швейцара вводить в дом жилищного товарищества? Посмотрите, этот подлец - ни звука, ни движения. Правда, в глазах у него пасмурно, но в общем он равнодушен под околышком с золотыми галунами. Словно так и полагается. Уважает, господи, до чего же уважает!"
Профессор Преображенский - персонаж непростой. И как часто случается с непростыми персонажами, его обычно очень однобоко видят: благообразный старичок, интеллигент, светоч науки, противостоящий тёмному Швондеру и натерпевшийся в ходе неудачного эксперимента.
Вот какой он милый дедушка у Анатолия Иткина:
И операция выглядит у этого художника так благообразно!
А теперь освежим в памяти текст.
"3убы Филиппа Филипповича сжались, глазки приобрели остренький колючий блеск, и, взмахнув ножичком, он метко и длинно протянул по животу Шарика рану. Кожа тотчас разошлась, и из нее брызнула кровь в разные стороны. Борменталь набросился хищно, стал комьями ваты давить шарикову рану, затем маленькими, как бы сахарными щипчиками зажал ее края, и она высохла. На лбу у Борменталя выступил пот. Филипп Филиппович полоснул второй раз, и тело Шарика вдвоем начали разрывать крючьями, ножницами, какими-то скобками. Выскочили розовые и желтые, плачущие кровавой росою ткани. Филипп Филиппович вертел ножом в теле, потом крикнул:
- Ножницы!
Инструмент мелькнул в глазах у тяпнутого, как у фокусника. Филипп Филиппович залез в глубину и в несколько поворотов вырвал из тела Шарика его семенные железы с какими- то обрывками. Борменталь, совершенно мокрый от усердия и волнения, бросился к стеклянной банке и извлек из нее другие, мокрые, обвисшие семенные железы. В руках у профессора и ассистента запрыгали, завились короткие влажные струны. Дробно защелкали кривые иглы в зажимах, семенные железы вшили на место шариковых. Жрец отвалился от раны, ткнул в нее комком марли и скомандовал:
- Шейте, доктор, мгновенно кожу!
Затем оглянулся на круглые белые стенные часы.
- Четырнадцать минут делали, - сквозь стиснутые зубы пропустил Борменталь и кривой иголкой впился в дряблую кожу.
3атем оба заволновались, как убийцы, которые спешат.
- Нож! - крикнул Филипп Филиппович.
Нож вскочил ему в руки как бы сам собой, после чего лицо Филиппа Филипповича стало страшным. Он оскалил фарфоровые и золотые коронки и одним приемом навел на лбу Шарика красный венец. Кожу с бритыми волосами откинули, как скальп, обнажили костяной череп. Филипп Филиппович крикнул:
- Трепан!
Борменталь подал ему блестящий ворот. Кусая губу, Филипп Филиппович начал втыкать коловорот и высверливать в черепе Шарика маленькие дырочки в сантиметр расстояния друг от друга, так что они шли кругом всего черепа. На каждую он тратил не более пяти секунд. Потом пилой невиданного фасона, всунув ее хвостик в первую дырочку, начал пилить, как выпиливают дамский рукодельный ящик. Череп тихо визжал и трясся. Минуты через три крышку черепа с Шарика сняли.
Тогда обнажился купол Шарикового мозга - серый с синеватыми прожилками и красноватыми пятнами. Филипп Филиппович въелся ножницами в оболочки и их выкроил. Один раз ударил тонкий фонтан крови, чуть не попал в глаза профессору и окропил его колпак. Борменталь с торзионным пинцетом, как тигр, бросился зажимать и зажал. Пот с Борменталя полз потеками, и лицо его стало мясистым и разноцветным. Глаза его метались от рук Филиппа Филипповича к тарелке на столе. Филипп же Филиппович стал положительно страшен. Сипение вырывалось из его носа, зубы открылись до десен. Он ободрал оболочку с мозга и пошел куда-то вглубь, выдвигая из вскрытой чаши полушария мозга. И в это время Борменталь начал бледнеть, одною рукой схватил грудь Шарика и хрипловато сказал:
- Пульс резко падает...
Филипп Филиппович зверски оглянулся на него, что-то промычал и врезался еще глубже. Борменталь с хрустом сломал стеклянную ампулку, насосал из нее в шприц и коварно кольнул Шарика где-то у сердца.
- Иду к турецкому седлу, - зарычал Филипп Филиппович и окровавленными скользкими перчатками выдвинул серо-желтый мозг Шарика из головы. На мгновение он скосил глаза на морду Шарика, и Борменталь тотчас же сломал вторую ампулу с желтой жидкостью и вытянул ее в длинный шприц.
- В сердце? - робко спросил он.
- Что вы еще спрашиваете?! - злобно заревел профессор. - Все равно он уже пять раз у вас умер. Колите! Разве мыслимо! - Лицо у него при этом стало как у вдохновенного разбойника.
Доктор с размаху, легко всадил иглу в сердце пса.
- Живет, но еле-еле, - робко прошептал он.
- Некогда рассуждать тут - живет, не живет, - засипел страшный Филипп Филиппович, - а я в седле. Все равно помрет... ах, ты че... "К берегам священным Нила..." Придаток давайте!
Борменталь подал ему склянку, в которой болтался на нитке в жидкости белый комочек. Одной рукой ("Не имеет равных в Европе... ей-богу", - смутно подумал Борменталь) он выхватил болтающийся комочек, а другой ножницами выстриг такой же в глубине где-то между распяленными полушариями. Шариков комочек он вышвырнул на тарелку, а новый заложил в мозг вместе с ниткой и своими короткими пальцами, ставшими точно чудом тонкими и гибкими, ухватился янтарною нитью его там замотать. После этого он выбросил из головы какие-то распялки, пинцет, мозг упрятал назад в костяную чашу, откинулся и уже поспокойнее спросил:
- Умер, конечно?
- Нитевидный пульс, - ответил Борменталь.
- Еще адреналину.
Профессор оболочками забросал мозг, отпиленную крышку приложил, как по мерке, скальп надвинул и взревел:
- Шейте!
Борменталь минут в пять зашил голову, сломав три иглы.
И вот на подушке появилась на окрашенном кровью фоне безжизненное потухшее лицо Шарика с кольцевой раной на голове. Тут же Филипп Филиппович отвалился окончательно, как сытый вампир, сорвал одну перчатку, выбросив из нее облако потной пудры, другую разорвал, швырнул на пол и позвонил, нажав кнопку в стене."
Василия Красникова явно впечатлила эта сцена. Его профессор Преображенский просто инфернален.
Вот он приглашает Шарика в преисподнюю, а не ведёт в собачий рай к собачьему счастью, как наивно верит пёс:
Жрец снял меловыми руками окровавленный клобук и крикнул:
- Папиросу мне сейчас же, 3ина. Все свежее белье и ванну.
Он подбородком лег на край стола, двумя пальцами раздвинул правое веко пса, заглянул в явно умирающий глаз и молвил:
- Вот, черт возьми. Не издох. Ну, все равно издохнет. Эх, доктор Борменталь, жаль пса, ласковый был, но хитрый.
Профессор Преображенский в кабинете:
Каков, а?