О том, что возродилось в Возрождение (часть 2)
На самом деле, все суеверия и поголовный мистический страх есть проявление полной разуверенности в официальной идеологии. И если уж кризис веры полностью охватил сверхконсервативные в этом плане нижние слои общества, то наверху должна была и вовсе произойти революция.
В действительности именно так и произошло, когда с приходом эпохи Возрождения среди европейских элит обнаружился гуманизьм. Нынче под этим термином понимается нечто более облагороженное и приукрашенное, нежели это есть на самом деле. Но противоречия-то всё равно не спрячешь, и гуманизьм, даже в нынешнем варианте, то и дело выглядит, как минимум, странно. Если же углубиться в суть и историю этого самого гуманизьма, то нутро его окажется куда как менее привлекательным, чем нынешняя обманчивая словесная обёртка с разговорами о правах человека.
Если строить рассждения с учётом методики отрицания отрицаний, то гуманизьм стал отрицанием предшествующей идеологии. Нет, в реальности не христианского учения, а лишь идеи примата Церкви, которую принесли с собой монахи-клюнийцы в ходе своих реформ XI века. Что в свою очередь было отрицанием времён "порнократии" и симонии. Тогда клюнийцы заявили идею преобладния власти церковной над властью светской. В свою очередь, примат римского первосвященника над всем мирским подразумевал примат духа над плотью, вот это и стало в итоге конечным объектом для отрицания в рамках гуманизьма.
И посмотрите, какая прелюбопытная вещь получается. Клюнийцы идеализируя своё представление о духовной составляющей человека, возвели примат духа над плотью в ранг абсолюта, что тут же вступило в противоречие с реальностью. А ведь именно с этого начинается спор Иисуса с Искусителем в пустыне. Не хлебом единым, конечно, но без хлеба и вовсе смерть. Простое возражение, а отвечать нечего. Ещё правление Фридриха II Гогенштауфена ясно показало всю глубину противоречий, возникающих в попытке сконструировать мир по такому лекалу. Эту-то ловушку Иисус и показал, когда выразил устами Духа Плоти дальнейший ход своих рассуждений. Искуситель демонстрирует неверие в существование Духа, при этом уверен ещё и в том, что сам Иисус не верит. Иначе, в чём тогда смысл истязания плоти? Не лучше ли сразу рожей об асфальт сигануть этажа так с десятого?! Нет уж, гораздо логичнее просто наслаждаться жизнью здесь и сейчас.
Но, отрицая, таким образом, идею примата духа над плотью, гуманизьм установил в центре мироздания вовсе не самого человека, а лишь собственное представление о нём. Причём представление это, по закону отрицания, просто не могло было быть иным, нежели сугубо материалистским. Наша собственная духовная сущность для нас совершенно не наблюдаема физически, а потому она неизбежно должна пропадать из картины мира, если не прилагать соответствующих усилий. Это как с магнитным полем. Никто его не видит, никто его не чувствует, но если потрудиться и соорудить компас, то магнитная стрелка чётко сориентируется в этом самом магнитном поле и всегда укажет нам верное направление. К примеру, точно так же ведёт себя и наша совесть, указывая верное направление в долгосрочном смысле. Но если компас можно хотя бы потрогать руками, то с совестью всё куда как труднее, и для большинства она остаётся лишь бессмысленным, и даже вредным, отягощающим жизнь словом.
Поэтому я считаю соверешенно очевидным, что устнавливая человека в центр мира, гуманисты оперировали лишь с его плотской сущностью, в конечном итоге лишая модель человека духовной составляющей. И смысл жизни теперь должен был полностью сооринтироваться в соответствии с целеуказаниями плоти. Конечно, первые гуманисты не выпускали из виду дух совсем, и в их картину мироздания он входил, поскольку любое отрицание есть процесс постепенный.
Но даже тогда это выглядело скорее как формальность, а на передний план была вынесена совсем другая тенденция. В сущности, та самая, которую мы выявили ещё перед самым кризисом, в правление папы Иоанна XXII.
Данте, например, не противопоставляет плотское и духовное, и человек как существо, имеющее тело и душу, у него причастен двум природам - земной и небесной, следовательно, стремится к двум видам блаженства: к земному и небесному. Но земеное-то наслаждение куда как более понятно простым смертным, и потому логика рассуждений была таки обязана, на этом самом плотском, в конце концов, и замкунуться. И вот уже и Данте логично не видит смысла в аскетизме (самоограничении), не понимает бегства от земных благ, и призывает к жизни сообразно с природой, а именно с человеческими, земными (плотскими) целями. Т.е. Данте видит главный смысл жизни в совершенствовании условий мирского бытия.
Раскроив вот так лихо мир надвое, на божественное (на самом деле церковное) и плотское, гуманисты затем логично отставили в сторонку непознаваемое и насквозь противоречивое "божественное", пониманиемое, разумеется, исключительно в рамках церковного догмата, и сосредоточились исключительно на том, что было понятно и доступно - на себе любимых. Отныне гуманистов интересовало только одно на свете - наслаждение. И в какие бы красивые слова не облекалась теперь гуманистическая философия, смысл от этого не изменится.
Петрарка, Данте и другие гуманисты были более поэтами и романтиками, а потому и логику плоти старались как-то объединить с логикой духа. Но не сшивалось у них это в рамках отрицания. Вот как, например, рассуждал Джаноццо Манетти: «Прекрасен весь мир, созданный богом для человека, но вершиной его творения является только человек, тело которого многократно превосходит все другие тела. Как удивительны, например, его руки, эти «живые орудия», способные ко всякой работе! Человек - это разумное, предусмотрительное и очень проницательное животное, он отличается от последнего тем, что если каждое животное способно к какому-то одному занятию, то человек может заниматься любым из них». Вот так и хочется напомнить, что человек на самом деле вовсе не столь уникален, как это казалось гуманистам. Да что там! Если уж по чести, так даже земледелие, скотоводство и рабовладение задолго до появления предков человека придумали муравьи. Эти мелкие козявки уже миллионы лет выращивают в своих подземельях грибы, пасут тлю, а ежели не хватает рабочих, угоняют в полон соседей. При этом губы не надувают, не превозносят себя до небес, как всякие там Икары, а молча делают свою работу. И, знаете, процветют, сволочи!
Но особенно красноречиво отражается ход мысли гуманизьма в формулировке того, что такое человек: «Человек - это разумное, предусмотрительное и очень проницательное животное». Животное. Плоть от плоти.
Несмотря на подобные потуги впихнуть в животное дух, в такой постановеке вопроса он был просто обязан самоисключиться в силу своей неосязаемости. Поэтому очень быстро на смену гуманистам, рассуждавшим о том, что в человеке всё должно быть прекрасно, явился Лоренцо Валла и уже совершенно честно сказал о том, что гуманизьм считал, считает, и считать будет главным в жизни на самом деле. Основное его произведение так и называется - «О наслаждении». Уже из названия сразу понятно, что именно Валла пропагандировал. И Лоренцо читателя не разочаровывает. Его философия видит свой идеал в фигуре Эпикура, правда, возрождает она не его учение, а лишь отношение к жизни. Валла понимает наслаждение не так, как понимал его исторический Эпикур, который в новом гуманистическом значении и эпикурейцем-то не был. Лоренцо Валла понимает эпикурейство исключительно как предпочтение наслаждения всем остальным человеческим ценностям, и иногда даже сожалеет о том, что у человека всего пять органов чувств, а не 50 или 500, чтобы получать наслаждение в гораздо большем объеме.
Кроме таких заявлений, Валла приводит и другие аргументы, доказывая, что чувства, помимо того, что дарят нам способность испытывать наслаждение, служат еще и для познания мира. Благодаря чувствам живое существо сохраняет свою жизнь, а наслаждение является тем критерием, благодаря которому оно может избегать опасности или стремиться к тому, что помогает ему выжить. Не случайно питание приятно и потому полезно для жизни, а яд горек и, как любая опасность, не доставляет наслаждения (а как же лекарства?).
Поэтому Валла делает совершенно фундаментальный и системообразующий вывод: жить без наслаждения невозможно (чего не скажешь о добродетели), поэтому наслаждение является истинным благом, истинной ценностью, и католики (да и вообще христиане) лукавят, когда говорят, что наслаждение не является истинным благом. Ибо чего боится христианин после смерти? Мучений в аду. А чего он ждет от рая? Вечного наслаждения. А раз так, то получение наслаждений уже в земной жизни по мысли Лоренцо Валла не противоречит христианству, а наоборот является более честным и последовательным.
Заметьте, как сладко поёт сей гуманист. И сравните заодно эти умозаключения с тем, что говрил дух плоти Иисусу. Ну, прямо как под копирку - один в один рассуждения Искусителя. И ведь логичен же, зараза, с ходу так не поспоришь. Сами понимаете, что вывод, который должно было сделать общество, был неизбежен, как и предсказывал Иисус в своём аллегорическом рассуждении. Так что всё закономерно и логично. Невежество и косность философии умервщления плоти, по правилам отрицания, должно было смениться философией её обожествления.
Вот и получается, что если честно довести до конца логику гуманизьма, то человек существует исключительно для наслаждения, и все высказывания типа «лучше смерть за родину, чем позор» тот же Валла называет глупостью, ибо вместе со смертью человека умирает для него и его родина. Поэтому лучше предать родину (или кого угодно), но остаться в живых. Из чего легко, кстати, заметить, что Валла считал, что со смертью человека для него заканчивается всё. А посему по логике Валлы добродетель может пониматься только как полезность для человека, и критерием полезности для Валлы является наслаждение или не-наслаждение.
Вот это-то простое и понятное всем рассуждение о полезности и стало основой для реальной идеологии всех последующих поколений европейцев. Но, хотя звучит это всё очень правильно и логично, но сей рационализм всё-таки основывается на неверной модели представления человека, а потому за шесть прошедших веков наступание на грабли истории стало неперложным законом жизни. Рассуждение-то верно, и в нём ошибок-то вроде бы нет, но по лбу-то мы получаем постоянно. И что это значит? Только одно - абсолютно не верна предпосылка самих рассуждений: модель человека, как Суперживотного.
По-умному, товарищи, это называется доказательством от противного. Поэтому, позвольте, рассматривать последние шесть веков истории, именно в этом ключе. Человек не просто умная обезьянка, он куда как сложнее.
Но тогда этих шести веков ещё не прошло, и выводы которые сделали гуманисты, отразили только закономерную историческую логику. При этом, всё о чём писал Лоренцо, даже не было никакой революцией. Об этом однозначно говорят жития предкризисных понтификов и королей. Лоренцо Валла лишь честно озвучил ту истинную идеологию, которая уже реально правила Европой.
…
Окидывая взглядом ту эпоху, с её так называемым расцветом культуры и искусств, становится очевидно, что ни Данте, ни Петрарка, ни даже Николай Кузанский, а именно Лоренцо Валла, честно размотавший всю логику рассуждения духа плоти до конца, был истинным идеологом эпохи Возрождения. Именно так, а не иначе мыслили и новые понтифики-меценаты, создавая Сикстинские Капеллы, и прочие мегапроекты, высасывая последние средства из с трудом приходившей в себя Европы.
Всё это обилие красок и форм было призвано лишь к одной цели, насытить собственное мирское восприятие по максимуму. Т.е. в полном соответствии с декларациями Лоренцо Валла. Может, где-то внизу, и пылали костры инквизиции, крестьяне подыхали с голоду, а города роптали от бесконечных поборов, но элиты Европы снова жили на широкую ногу, как и до коллапса середины XIV века. Просто теперь они делали это совершенно открыто и без смущения.
Всё больший спрос находили товары востока, такие как пряности, дававшие возможность по-новому наслаждаться пищей. Китайские шелка вносили новую приятственность в тактильные ощущения, а китайский фарфор приятно услаждал чувства изнеженных эстетов. Основываясь именно на этой идеологии, теперь строили прекрасные соборы вперемешку с великолепными дворцами, заказывали картины, скульптуры и прочая, прочая, прочая. Наслаждение любыми способами - вот она истинная суть гуманизьма. И пусть весь мир подождёт. Потому что человек - это центр этого мира.
Исходя из этого, Возрождение стало тем самым переломным моментом, когда дух плоти призвал Иисуса сброситься с крыши Храма, якобы доказывая таким образом его собственное неверие. Теперь плоть призывала работать на себя. И гуманисты с радостью откликнулись, а массовый переход в услужение плоти стал лишь вопросом времени. Вот итоги какого процесса мы подводим сегодня. В центре внимания, в конце концов, оказалась только и исключительно плотская составляющая человека: умная обезьянка со всеми её животными инстинктами, и со всеми её плотскими хотелками в качестве жизненных приоритетов. Позиция понятна. Позиция логична. Позиция не верна. Именно об этом и говорил нам Иисус - это плохо кончится. Но его и по сей день не услышали.
Собственно, чтобы не быть голословным, достаточно просто бегло пробежаться по понтификам Возрождения, чтобы понять, что ни к чему хорошему такая идеология привести не могла. Один только Бальтазар Косса чего стоил. Представьте себе, папа-пират на священном троне! Личность этого папы, взявшего имя Иоанна XXIII, настолько дисгармонировала даже с тогдашними представлениями о моральном облике понтифика, что на протяжении последующих 550 лет ни один его преемник не решался взять имя Иоанн. Лишь избранный в 1958 году Анджело Джузеппе Ронкалли отважился на это. Правда, присвоенный ему порядковый номер «двадцать третий» лишь подчеркнул незаконность избрания папой Бальтазара Коссы.
Но и остальные папы-гуманисты были не многшим лучше. Все эти понтифики из родов Колонна, делла Ровере, Риарио, Медичи, Сфорца и Борджиа, заботились лишь о собственных интересах, и, конечно, в полном соответствии с духом времени пытались превратить папство в собственное наследственное предприятие.
Впрочем, особого выбора у них просто не было. Ведь даже если б кто-то и захотел остаться в сторонке и тихо-мирно вести свои дела, у него бы это не получилось - сожрали бы конкуренты. Хотя бы на всякий случай. Власть в этих джунглях раннего гуманизьма становилась вопросом выживания, о чем красноречиво свидетельствует товарищ Макиавелли. А потому конкурентная грызня до смерти была делом совершенно обыденным. Никому никакой пощады. И остаться в стороне было просто невозможно.
Например, банкирский дом Медичи, совсем не замышлял никаких великих дел, вполне довольствуясь родной Флоренцией, но в 1478 году, генуэзец Риарио, он же папа Сикст IV, в силу больших издержек на великое строительство своей Сикстинской Капеллы, попробовал облегчить собственное бытие, за счёт мешавших ему своей строптивостью хозяев Флоренции.
У Риарио, тут же нашлись союзники в самой Флоренции. Сикст отнял у Медичи право распоряжаться папской казной, а новым официальным банкиром Ватикана стал флорентийский же род Пацци, даже более древний, чем сами Медичи, и, кстати, не менее богатый. Пацци и Медичи по всем правилам гуманизьма друг друга люто ненавидели, поскольку претендовали на одно и то же место под солнцем и мешали друг другу наслаждаться жизнью в полной мере. Но до сих пор вражда шла в более-менее цивилизованных рамках. Теперь же когда в игру вступила третья сторона, Медичи пришлось реагировать. Опасаясь чрезмерного возвышения конкурентов, большой меценат и правитель Флоренции Лоренцо Великолепный принял новый закон, значительно урезавший финансовые возможности Пацци.
В подобной ситуации гуманисты-эгоисты поразительно легко отбрасывают словесную шелуху и переходят на новый уровень дискуссии. Тем более что, лишившись такого мощного источника силы как управление папской казной, Медичи начали испытывать некоторые затруднения. А вскоре их положение ухудшилось ещё сильнее. Папа, несмотря на протесты Лоренцо, назначил своего племянника кардиналом города Имола, неподалеку от Флоренции. А затем еще сильнее сжал свою хватку и сделал своего ставленника Франческо Сальвиати архиепископом Пизы. В довершение всего, отозвал монопольное право Медичи на торговлю квасцами. И это была уже открытая война с домом Медичи.
Оставалось только поставить у власти во Флоренции представителей клана Пацци. Однако, законными методами власть в «Божественной Флоренции» Пацци заполучить не удалось, так как Лоренцо был крайне популярен. Тогда Пацци решились убить тиранов Флоренции. Для осуществления замысла Его Святейшество обязался послать во Флоренцию кардинала Джироламо Риарио, племянника князя Форлийского, полагая, что его появление непременно потребует проведения соответствующих торжественных церемоний с участием всех Медичи. Кроме того, в его свите под видом слуг должны были ехать многие заговорщики и солдаты папской гвардии.
Медичи не могли пренебречь приличиями и решили устроить кардиналу пышный прием. В ночь с 25 на 26 апреля 1478 года, с субботы на воскресенье, кардинал Риарио отдал приказ готовиться к мессе, на которую пригласил Медичи и многих других знатных флорентийцев. Заговорщики решили действовать в самом начале мессы, когда зазвонит колокол и священник произнесет: «Domine, non sum dignus». Именно в этот момент, при втором ударе колокола кафедрального собора Медичи должны были умереть.
Но всё пошло шыворот-навыворот. Пацци удалось ликвидировать только одного брата, Джулиано Медичи. С Лоренцо же вышла осечка. Сразу убить его не удалось, а когда тот выхватил меч, то вокруг оказалось достасточное количество его сторонников, чтобы в храме началась самая настоящая бойня. В итоге, заговорщиков самих схватили. Многих просто повыбрасывали из окон или повесили прямо тут же. Флоренция сотрясалась от гула и криков одобрения и похвал, возносимых в честь рода Медичи, а в адрес их врагов сыпались неисчислимые проклятия. По улицам города волокли окровавленные трупы заговорщиков, насадив их головы на пики и мечи. Дома всех без исключения представителей рода Пацци были осаждены, взяты штурмом, разграблены и разрушены.
Лоренцо усвоил урок. Если до сих пор он предпочитал наслаждаться жизнью, растрачивая огромные суммы на меценатство, т.е. на скупку всяческих предметов искусств и роскоши, то теперь всё изменилось. Он безжалостно расправился не только с заговорщиками, но и просто с друзьями Пацци - их хватали и казнили без суда и следствия. В этот день во Флоренции погибло двести шестьдесят два человека, а трупы с перерезанным горлом плыли по окровавленным водам реки Арно.
Франческо Пацци под охраной солдат отвели во дворец Медичи. Подвергнув всем видам унижений и оскорблений, его повесили рядом с Сальвиати, архиепископом пизанским, а впоследствии бросили их тела на потеху толпе. Джакопо Пацци также подвергли пыткам, повесили и труп проволокли по улицам города. Двух священников, тоже участвовавших в покушении, быстро нашли, отрезали носы и уши, а потом повесили. Другому заговорщику, главкому Монтесекко, сообщившему о причастности папы Сикста IV, было позволено умереть от меча.
Лично я уверен, что Лоренцо Медичи, хотел бы жить иначе. Сорить деньгами, скупать элементы искусственного восприятия, услаждая свои эстетические рецепторы, купаться в лучах всеобщего восхищения собственным великолепием. Но подобные удовольствия слишком дорого стоят, а потому чтобы жить среди таких же гуманистов как он сам, надо иметь волчьи зубы, чтобы вырвать должный кусок финансирования. Так что выбора никакого особого и не было. Чтобы соответствовать собственной же идеологии, Медичи были обязаны начать борьбу за власть в Риме. Впрочем, это была способная семейка, и вскоре папы из рода Медичи сели на престол, основав там свою небольшую папскую династию.
Но очень скоро дорогостоящая возня вокруг римского престола довела Медичи до банкротства. Это тоже был лишь вопрос времени при том образе мышления, что несли с собой гуманисты Возрождения. Медичи ещё повезло так долго продержаться, сын и племянник Лоренцо Медичи успели сменить друг друга в качестве понтификов: Лев Х (Джованни Медичи, 1513 - 1521) и Климент VII (Джулиано Медичи, 1523 - 1534). Но, повторюсь, банкротство было делом неизбежным, поскольку единственной реальной целью каждого настоящего возрожденца в соответствии с идеями гуманизьма было прожигание жизни. Транжирой был сам Лоренцо Великолепный, и преемники его денег тоже не считали. С той лишь разницей, что уже не обладали ни одним из его достоинств, а потому промотали весь задел предков как-то уж совсем бездарно.
Впрочем, что ещё можно было ожидать от персонажей, коих по жизни интересовали исключительно плотские увеселения? Джованни Медичи, под именем Льва X, умудрялся тратить на организацию празднеств с театральными постановками, балетом и танцами суммы, вдвое превышавшие годовой доход папства. Не меньших затрат требовало содержание и многочисленных художников, скульпторов, музыкантов, ошивавшихся при дворе. Неудивительно, что этот меценатствующий понтифик запросто проспал Реформацию, которая стала для него настоящим громом среди ясного неба.
Другой папа Медичи, незаконный посмертный сын убиенного Джулиано, тоже воспитанный самим Лоренцо Великолепным, продолжил славные традиции рода. Но начавшаяся при его сводном брате Реформация в Европе, заставила всё-таки папу Климента несколько затянуть пояс. Казалось бы, есть повод задуматься. Но, будучи таким же бездарным бездельником-меценатом, сей понтифик в дополнение к Германии, профукал ещё и Англию.
Местная церковь и раньше-то далеко не во всем подчинялась Риму, так теперь король Генрих VIII и вовсе объявил о выходе англиканской церкви из-под юрисдикции папы, самопровозгласив главой себя. Теперь все подати, уплачиваемые ранее папе, пошли в королевскую казну. Климент, конечно, отлучил Генриха от церкви, но на английского короля проклятия папы не произвели никакого впечатления.
Но самым отъявленным понтификом-гуманистом был всё-таки не Медичи. Возможно потому, что его пример, они и сами памятовали. В 1492 году испанская королевская чета, Изабелла и Фердинанд, желая иметь своего человека в Риме, истратила 50 000 золотых дукатов на подкуп участников кардинальского конклава в пользу своего кандидата, испанца Родриго Борха (в папстве принявшего имя Александра VI). В Италии его называли Борджиа, под этим же именем это семейство нам нынче и знакомо.
Папа Александр VI стал самой яркой иллюстрацией того, что представляет из себя гуманистическая философия во всей своей красе. И он сам и всё его семейство всю свою жизнь стремилось лишь к одному - к наслаждению. В угоду чему, в полном соответствии с декларациями Лоренцо Валла, попиралось и отбрасывалоь в сторону всё, что называется законом, этикой или моралью. Впрочем, набор главных плотских интерсов у него был всё так же примитивен, как и у всех. Папа Александр любил деньги, власть и женщин.
Властолюбие пёрло из понтифика изо всех щелей. Даже сына он назвал Чезаре - Цезарь. Небось, так и видел себя во главе могучей Римской Империи. Но тут не срослось. Ибо ни Чезаре, ни его брат Хуан не тянули на цезарей, и полководцами оказались совершенно бездарными. Все войны, из тех, что можно было проиграть - проиграли.
Но зато Борджиа чисто конкретно отрывались там, где больших усилий не требовалось. Ведь что может быть проще - подсыпать яду в бокал гостю, или кольнуть в толпе отравленной иголочкой, а потом наблюдать предсмертные корчи жертвы?! Вот тут фантазия у членов семейства Борджиа била ключом. Бывало, понтифик надевал на палец правой руки золотой перстень, из внутренней стороны которого при легком пожатии чужой руки выходил стальной волосок. Он слегка укалывал руку жертвы и впускал в ранку каплю смертельного яда. Таким же механизмом были снабжены ключи у дверей и шкафов, по просьбе папы открываемых его гостями.
Помимо всех прочих плюсов, такая политика приносила и немалый доход папской казне. Когда безудержное мотовство семейства Борджиа довело папскую казну до истощения, Александр VI решился расширить круг весьма прибыльной торговли индульгенциями, чинами и кардинальскими шапками. Вот эта последняя статья была особенно доходна. Хитрость была в том, что папа получал деньги с нового кардинала за назначение, но в то же время наследовал его имение в случае смерти. Т.е. всего-то надо было ускорить процесс обновления вакансий. А это уже было дело техники. Ведь стоило его первосвятейшеству пригласить кого-то из кардиналов к себе на завтрак, обед или ужин, то достаточно было простого рукопожатия, чтобы его преосвященство изволил через денек-другой отбыть в лучший мир, освободив доходное место.
И так Борджиа вели себя во всём. Число любовниц представителей этого семейства даже не поддаётся исчислению. Да что там любовницы! Папа и сыновья, увидев, что из дочери и, соответственно, сестры выросла красивая девка, откладывать дело в долгий ящик не стали. Не довольствуясь многочисленными фаворитками из среды знатнейших дворянских и духовных семейств, папа Александр и его сын Чезаре обратили страстные взоры и на прелестную Лукрецию. Впрочем, та и не думала противиться, скорее уж наоборот. Когда она впервые выходила замуж в тринадцать лет, то уже тогда была отнюдь не девочкой. Неудивительно, что связь Лукреции с Александром и Чезаре не помешала ей, в свою очередь, удостаивать нежнейшими ласками и второго брата, Хуана, которого, кстати, вскоре нашли в Тибре с многочисленными ножевыми ранениями. И подозревать кого-то кроме Чезаре просто не приходилось. И всё это, опять-таки, не помешало дочери Борджиа за короткое время сменить троих мужей, один из которых, кстати, был удавлен по приказу всё того же Чезаре в 1500 году.
В общем, времена порнократии при Александре IV вернулись в Рим в ещё больших масштабах. Даже привычные уже ко всем «перегибам» гуманизма современники восклицали: «Антихрист народился!». А вот незамысловатые свидетельства того времени: «Сегодня его святейшество, чтобы развлечь госпожу Лукрецию, велел вывести на малый двор папского дворца несколько кобыл и молодых огненных жеребцов. С отчаянным визгом и ржанием табун рассыпался по двору; гогоча и кусая друг друга, жеребцы настигали и покрывали кобыл под аплодисменты госпожи Лукреции и святого отца, которые наблюдали за лошадьми из окна спальни. После этого отец и дочь удалились во внутренние покои, где провели целый час».
И ведь это ещё совсем маленькие шалости. После убийства Хуана, папе Александру не оставалось ничего иного, как назначить на его место Чезаре главнокомандующим папской армией. А тот на радостях устроил грандиозную охоту в Остии, пригласив отца и сестру и собрав огромную свиту приближенных, состоявшую из придворных светских дам, куртизанок, шутов, паяцев, плясунов, танцовщиц и многочисленной охраны. «Четыре дня, - пишет современник, - они провели в местах Остии, свободно предаваясь порывам плоти; пиры сменялись пирами, и там царило такое распутство, какое в состоянии придумать лишь самое извращенное воображение. Вернувшись в Рим, они превратили его в притон, в святилище гнусностей. Невозможно перечислить все грабежи, убийства и прочие преступления, которые ежедневно совершались при папском дворе. Человеческой жизни не хватит, чтобы описать все подробности». А вот кусочек из дневника церемониймейстера Чезаре Борджиа И. Бурхарда: «Чезаре с лихорадочной поспешностью обирал и живых и мертвых. Величайшим наслаждением для него было лицезрение человеческой крови. Однажды он приказал оградить площадь святого Петра, согнав за ограду военнопленных. Сидя верхом на породистом скакуне, вооруженный мечом, он носился по площади, усеивая ее трупами, в то время как святой отец и Лукреция любовались этим зрелищем с балкона.
Самое поразительное при этом, папа Александр побаивался Бога! Ну, так, самую малость. Гибель любимчика Хуана на папу так сильно подействовала, что он приказал запереть себя в Ватикане и находился в уединении в течение аж трех дней. Когда же пришел в себя, то приступил к искуплению грехов, которые, как ему казалось, и вызвали Божий гнев, обрушившийся на Хуана. Однако, этот благородный порыв Александра длился совсем недолго. Вскоре пришло приглашение от Чезаре на попойку и понтифик не устоял. Вот это и есть реальный гуманизьм: если нельзя, но очень хочется, то можно.
А теперь самое интересное. В августе 1503 года папа Александр с сыном задумали отправить на тот свет очердную партию неугодных кардиналов. Но, зная, что они опасаются папских пиров, Алексанр попросил устроить званый обед кардинала Адриано де Корнето, которого, впрочем, он тоже собирался отравить на этом пиршестве. В подготовке обеда и обслуживании гостей участвовал камердинер, он же виночерпий папы, Иоанн Корнелио. Александр VI снабдил его отравленным вином и приказал подавать его тем, на кого он укажет. Корнелио проделывал это много раз, и папа доверял ему полностью.
Однако, теперь в дела сильных мира сего вмешалась женщина. Виночерпий, при обстоятельствах, о которых можно догадаться, разболтал своей любовнице, некой Маргарите, что Борджиа собираются отравить в числе прочих кардинала Корнето, который был для самой Маргариты далеко не послдедним человеком. За несколько лет до этого, когда кардинал был еще простым каноником церкви св. Иоанна, Маргарита была по слухам влюблена в него без памяти. Узнав теперь, что кардиналу грозит смерть, она поведала ему о грозящей опасности.
Желание папы Александра устранить этого кардинала подпитывалось, конечно, из соображений пополнения казны, следовательно, Корнето должен был быть очень богат. Вряд ли ему стоило большого труда передоговриться с виночерпием Корнелио, особенно если на этом настаивала Маргарита. Несомненно, за свои услуги простой виночерпий получил огромную сумму.
На другой день, на закате солнца роскошную виллу кардинала заполнила веселая компания - папа Александр со своей многочисленной свитой, в которой был и Корнелио с двумя золотыми амфорами старинного вина. Понтифик занял почётное место во главе стола; по правую руку от него устроился Чезаре Борджиа; по левую - хозяин виллы. Начался пир, заиграла музыка, появились танцовщицы. Папа был в прекрасном расположении духа и осушал бокалы один за другим. И вот, кардинал Корнето предложил выпить за святую католическую церковь и ее представителя - папу Римского. Александр VI и Чезаре выпили свои бокалы до дна, и почти тотчас папа побледнел, глаза его устремились в одну точку, и лицо конвульсивно передернулось. Чезаре тоже почувствовал себя очень плохо. Появились носилки, отца и сына бережно положили на них и понесли в Ватикан.
Александр VI скончался только после четырехдневной мучительной агонии. Чезаре же, который пил вино, разбавляя его водой по модному тогда древнегреческому обычаю, остался жив, хотя еще долго страдал от последствий отравления. Но в любом случае, без поддержки отца этому бездарю не на что было рассчитывать. Через год он уже попал в плен.
Пробыв некоторое время в испанской тюрьме, Чезаре сумел бежать. Но в Риме в это время уже царил противник семьи Борджиа Джулиано делла Ровере, избранный папой под именем Юлия II, и Чезаре пришлось искать счастья в другом месте. Он поступил на службу к Жану д'Альбре и женился на его сестре. Несмотря на собственную бездарность, военных походов Чезаре не оставил, слишком уж была сильна тяга к крови. За что и поплатился, когда в 1507 году пуля, посланная наваррскими партизанами, окончила его бессмысленное существование.
Кто-то, конечно, скажет, что всё это лишь результат глупой случайности, но уж слишком закономерна и последовательна развязка этой истории, чтобы быть просто случайностью. В нашем мире всё-таки совершенно реально существуют непреложные законы, реакцией на нарушение которых и становятся подобные «случайности». Воистину Вам сказано, не искушайте Бога своего.
Разумеется, при таких папах, и при такой идеологии, речь о восстановлениии единства Европы идти просто не могла. Именно эпоха Возрождения с её гонкой за наслаждениями мира сего окончательно уничтожила связующие духовные узы империи. Как единое целое Европа более уже не существовала, правда, ещё об этом не догадывалась. Но для того, чтобы всё стало на свои места, оказалось достаточно одной маленькой искры. Ну и произошло это, конечно, совершенно «случайно».
В действительности именно так и произошло, когда с приходом эпохи Возрождения среди европейских элит обнаружился гуманизьм. Нынче под этим термином понимается нечто более облагороженное и приукрашенное, нежели это есть на самом деле. Но противоречия-то всё равно не спрячешь, и гуманизьм, даже в нынешнем варианте, то и дело выглядит, как минимум, странно. Если же углубиться в суть и историю этого самого гуманизьма, то нутро его окажется куда как менее привлекательным, чем нынешняя обманчивая словесная обёртка с разговорами о правах человека.
Если строить рассждения с учётом методики отрицания отрицаний, то гуманизьм стал отрицанием предшествующей идеологии. Нет, в реальности не христианского учения, а лишь идеи примата Церкви, которую принесли с собой монахи-клюнийцы в ходе своих реформ XI века. Что в свою очередь было отрицанием времён "порнократии" и симонии. Тогда клюнийцы заявили идею преобладния власти церковной над властью светской. В свою очередь, примат римского первосвященника над всем мирским подразумевал примат духа над плотью, вот это и стало в итоге конечным объектом для отрицания в рамках гуманизьма.
И посмотрите, какая прелюбопытная вещь получается. Клюнийцы идеализируя своё представление о духовной составляющей человека, возвели примат духа над плотью в ранг абсолюта, что тут же вступило в противоречие с реальностью. А ведь именно с этого начинается спор Иисуса с Искусителем в пустыне. Не хлебом единым, конечно, но без хлеба и вовсе смерть. Простое возражение, а отвечать нечего. Ещё правление Фридриха II Гогенштауфена ясно показало всю глубину противоречий, возникающих в попытке сконструировать мир по такому лекалу. Эту-то ловушку Иисус и показал, когда выразил устами Духа Плоти дальнейший ход своих рассуждений. Искуситель демонстрирует неверие в существование Духа, при этом уверен ещё и в том, что сам Иисус не верит. Иначе, в чём тогда смысл истязания плоти? Не лучше ли сразу рожей об асфальт сигануть этажа так с десятого?! Нет уж, гораздо логичнее просто наслаждаться жизнью здесь и сейчас.
Но, отрицая, таким образом, идею примата духа над плотью, гуманизьм установил в центре мироздания вовсе не самого человека, а лишь собственное представление о нём. Причём представление это, по закону отрицания, просто не могло было быть иным, нежели сугубо материалистским. Наша собственная духовная сущность для нас совершенно не наблюдаема физически, а потому она неизбежно должна пропадать из картины мира, если не прилагать соответствующих усилий. Это как с магнитным полем. Никто его не видит, никто его не чувствует, но если потрудиться и соорудить компас, то магнитная стрелка чётко сориентируется в этом самом магнитном поле и всегда укажет нам верное направление. К примеру, точно так же ведёт себя и наша совесть, указывая верное направление в долгосрочном смысле. Но если компас можно хотя бы потрогать руками, то с совестью всё куда как труднее, и для большинства она остаётся лишь бессмысленным, и даже вредным, отягощающим жизнь словом.
Поэтому я считаю соверешенно очевидным, что устнавливая человека в центр мира, гуманисты оперировали лишь с его плотской сущностью, в конечном итоге лишая модель человека духовной составляющей. И смысл жизни теперь должен был полностью сооринтироваться в соответствии с целеуказаниями плоти. Конечно, первые гуманисты не выпускали из виду дух совсем, и в их картину мироздания он входил, поскольку любое отрицание есть процесс постепенный.
Но даже тогда это выглядело скорее как формальность, а на передний план была вынесена совсем другая тенденция. В сущности, та самая, которую мы выявили ещё перед самым кризисом, в правление папы Иоанна XXII.
Данте, например, не противопоставляет плотское и духовное, и человек как существо, имеющее тело и душу, у него причастен двум природам - земной и небесной, следовательно, стремится к двум видам блаженства: к земному и небесному. Но земеное-то наслаждение куда как более понятно простым смертным, и потому логика рассуждений была таки обязана, на этом самом плотском, в конце концов, и замкунуться. И вот уже и Данте логично не видит смысла в аскетизме (самоограничении), не понимает бегства от земных благ, и призывает к жизни сообразно с природой, а именно с человеческими, земными (плотскими) целями. Т.е. Данте видит главный смысл жизни в совершенствовании условий мирского бытия.
Раскроив вот так лихо мир надвое, на божественное (на самом деле церковное) и плотское, гуманисты затем логично отставили в сторонку непознаваемое и насквозь противоречивое "божественное", пониманиемое, разумеется, исключительно в рамках церковного догмата, и сосредоточились исключительно на том, что было понятно и доступно - на себе любимых. Отныне гуманистов интересовало только одно на свете - наслаждение. И в какие бы красивые слова не облекалась теперь гуманистическая философия, смысл от этого не изменится.
Петрарка, Данте и другие гуманисты были более поэтами и романтиками, а потому и логику плоти старались как-то объединить с логикой духа. Но не сшивалось у них это в рамках отрицания. Вот как, например, рассуждал Джаноццо Манетти: «Прекрасен весь мир, созданный богом для человека, но вершиной его творения является только человек, тело которого многократно превосходит все другие тела. Как удивительны, например, его руки, эти «живые орудия», способные ко всякой работе! Человек - это разумное, предусмотрительное и очень проницательное животное, он отличается от последнего тем, что если каждое животное способно к какому-то одному занятию, то человек может заниматься любым из них». Вот так и хочется напомнить, что человек на самом деле вовсе не столь уникален, как это казалось гуманистам. Да что там! Если уж по чести, так даже земледелие, скотоводство и рабовладение задолго до появления предков человека придумали муравьи. Эти мелкие козявки уже миллионы лет выращивают в своих подземельях грибы, пасут тлю, а ежели не хватает рабочих, угоняют в полон соседей. При этом губы не надувают, не превозносят себя до небес, как всякие там Икары, а молча делают свою работу. И, знаете, процветют, сволочи!
Но особенно красноречиво отражается ход мысли гуманизьма в формулировке того, что такое человек: «Человек - это разумное, предусмотрительное и очень проницательное животное». Животное. Плоть от плоти.
Несмотря на подобные потуги впихнуть в животное дух, в такой постановеке вопроса он был просто обязан самоисключиться в силу своей неосязаемости. Поэтому очень быстро на смену гуманистам, рассуждавшим о том, что в человеке всё должно быть прекрасно, явился Лоренцо Валла и уже совершенно честно сказал о том, что гуманизьм считал, считает, и считать будет главным в жизни на самом деле. Основное его произведение так и называется - «О наслаждении». Уже из названия сразу понятно, что именно Валла пропагандировал. И Лоренцо читателя не разочаровывает. Его философия видит свой идеал в фигуре Эпикура, правда, возрождает она не его учение, а лишь отношение к жизни. Валла понимает наслаждение не так, как понимал его исторический Эпикур, который в новом гуманистическом значении и эпикурейцем-то не был. Лоренцо Валла понимает эпикурейство исключительно как предпочтение наслаждения всем остальным человеческим ценностям, и иногда даже сожалеет о том, что у человека всего пять органов чувств, а не 50 или 500, чтобы получать наслаждение в гораздо большем объеме.
Кроме таких заявлений, Валла приводит и другие аргументы, доказывая, что чувства, помимо того, что дарят нам способность испытывать наслаждение, служат еще и для познания мира. Благодаря чувствам живое существо сохраняет свою жизнь, а наслаждение является тем критерием, благодаря которому оно может избегать опасности или стремиться к тому, что помогает ему выжить. Не случайно питание приятно и потому полезно для жизни, а яд горек и, как любая опасность, не доставляет наслаждения (а как же лекарства?).
Поэтому Валла делает совершенно фундаментальный и системообразующий вывод: жить без наслаждения невозможно (чего не скажешь о добродетели), поэтому наслаждение является истинным благом, истинной ценностью, и католики (да и вообще христиане) лукавят, когда говорят, что наслаждение не является истинным благом. Ибо чего боится христианин после смерти? Мучений в аду. А чего он ждет от рая? Вечного наслаждения. А раз так, то получение наслаждений уже в земной жизни по мысли Лоренцо Валла не противоречит христианству, а наоборот является более честным и последовательным.
Заметьте, как сладко поёт сей гуманист. И сравните заодно эти умозаключения с тем, что говрил дух плоти Иисусу. Ну, прямо как под копирку - один в один рассуждения Искусителя. И ведь логичен же, зараза, с ходу так не поспоришь. Сами понимаете, что вывод, который должно было сделать общество, был неизбежен, как и предсказывал Иисус в своём аллегорическом рассуждении. Так что всё закономерно и логично. Невежество и косность философии умервщления плоти, по правилам отрицания, должно было смениться философией её обожествления.
Вот и получается, что если честно довести до конца логику гуманизьма, то человек существует исключительно для наслаждения, и все высказывания типа «лучше смерть за родину, чем позор» тот же Валла называет глупостью, ибо вместе со смертью человека умирает для него и его родина. Поэтому лучше предать родину (или кого угодно), но остаться в живых. Из чего легко, кстати, заметить, что Валла считал, что со смертью человека для него заканчивается всё. А посему по логике Валлы добродетель может пониматься только как полезность для человека, и критерием полезности для Валлы является наслаждение или не-наслаждение.
Вот это-то простое и понятное всем рассуждение о полезности и стало основой для реальной идеологии всех последующих поколений европейцев. Но, хотя звучит это всё очень правильно и логично, но сей рационализм всё-таки основывается на неверной модели представления человека, а потому за шесть прошедших веков наступание на грабли истории стало неперложным законом жизни. Рассуждение-то верно, и в нём ошибок-то вроде бы нет, но по лбу-то мы получаем постоянно. И что это значит? Только одно - абсолютно не верна предпосылка самих рассуждений: модель человека, как Суперживотного.
По-умному, товарищи, это называется доказательством от противного. Поэтому, позвольте, рассматривать последние шесть веков истории, именно в этом ключе. Человек не просто умная обезьянка, он куда как сложнее.
Но тогда этих шести веков ещё не прошло, и выводы которые сделали гуманисты, отразили только закономерную историческую логику. При этом, всё о чём писал Лоренцо, даже не было никакой революцией. Об этом однозначно говорят жития предкризисных понтификов и королей. Лоренцо Валла лишь честно озвучил ту истинную идеологию, которая уже реально правила Европой.
…
Окидывая взглядом ту эпоху, с её так называемым расцветом культуры и искусств, становится очевидно, что ни Данте, ни Петрарка, ни даже Николай Кузанский, а именно Лоренцо Валла, честно размотавший всю логику рассуждения духа плоти до конца, был истинным идеологом эпохи Возрождения. Именно так, а не иначе мыслили и новые понтифики-меценаты, создавая Сикстинские Капеллы, и прочие мегапроекты, высасывая последние средства из с трудом приходившей в себя Европы.
Всё это обилие красок и форм было призвано лишь к одной цели, насытить собственное мирское восприятие по максимуму. Т.е. в полном соответствии с декларациями Лоренцо Валла. Может, где-то внизу, и пылали костры инквизиции, крестьяне подыхали с голоду, а города роптали от бесконечных поборов, но элиты Европы снова жили на широкую ногу, как и до коллапса середины XIV века. Просто теперь они делали это совершенно открыто и без смущения.
Всё больший спрос находили товары востока, такие как пряности, дававшие возможность по-новому наслаждаться пищей. Китайские шелка вносили новую приятственность в тактильные ощущения, а китайский фарфор приятно услаждал чувства изнеженных эстетов. Основываясь именно на этой идеологии, теперь строили прекрасные соборы вперемешку с великолепными дворцами, заказывали картины, скульптуры и прочая, прочая, прочая. Наслаждение любыми способами - вот она истинная суть гуманизьма. И пусть весь мир подождёт. Потому что человек - это центр этого мира.
Исходя из этого, Возрождение стало тем самым переломным моментом, когда дух плоти призвал Иисуса сброситься с крыши Храма, якобы доказывая таким образом его собственное неверие. Теперь плоть призывала работать на себя. И гуманисты с радостью откликнулись, а массовый переход в услужение плоти стал лишь вопросом времени. Вот итоги какого процесса мы подводим сегодня. В центре внимания, в конце концов, оказалась только и исключительно плотская составляющая человека: умная обезьянка со всеми её животными инстинктами, и со всеми её плотскими хотелками в качестве жизненных приоритетов. Позиция понятна. Позиция логична. Позиция не верна. Именно об этом и говорил нам Иисус - это плохо кончится. Но его и по сей день не услышали.
Собственно, чтобы не быть голословным, достаточно просто бегло пробежаться по понтификам Возрождения, чтобы понять, что ни к чему хорошему такая идеология привести не могла. Один только Бальтазар Косса чего стоил. Представьте себе, папа-пират на священном троне! Личность этого папы, взявшего имя Иоанна XXIII, настолько дисгармонировала даже с тогдашними представлениями о моральном облике понтифика, что на протяжении последующих 550 лет ни один его преемник не решался взять имя Иоанн. Лишь избранный в 1958 году Анджело Джузеппе Ронкалли отважился на это. Правда, присвоенный ему порядковый номер «двадцать третий» лишь подчеркнул незаконность избрания папой Бальтазара Коссы.
Но и остальные папы-гуманисты были не многшим лучше. Все эти понтифики из родов Колонна, делла Ровере, Риарио, Медичи, Сфорца и Борджиа, заботились лишь о собственных интересах, и, конечно, в полном соответствии с духом времени пытались превратить папство в собственное наследственное предприятие.
Впрочем, особого выбора у них просто не было. Ведь даже если б кто-то и захотел остаться в сторонке и тихо-мирно вести свои дела, у него бы это не получилось - сожрали бы конкуренты. Хотя бы на всякий случай. Власть в этих джунглях раннего гуманизьма становилась вопросом выживания, о чем красноречиво свидетельствует товарищ Макиавелли. А потому конкурентная грызня до смерти была делом совершенно обыденным. Никому никакой пощады. И остаться в стороне было просто невозможно.
Например, банкирский дом Медичи, совсем не замышлял никаких великих дел, вполне довольствуясь родной Флоренцией, но в 1478 году, генуэзец Риарио, он же папа Сикст IV, в силу больших издержек на великое строительство своей Сикстинской Капеллы, попробовал облегчить собственное бытие, за счёт мешавших ему своей строптивостью хозяев Флоренции.
У Риарио, тут же нашлись союзники в самой Флоренции. Сикст отнял у Медичи право распоряжаться папской казной, а новым официальным банкиром Ватикана стал флорентийский же род Пацци, даже более древний, чем сами Медичи, и, кстати, не менее богатый. Пацци и Медичи по всем правилам гуманизьма друг друга люто ненавидели, поскольку претендовали на одно и то же место под солнцем и мешали друг другу наслаждаться жизнью в полной мере. Но до сих пор вражда шла в более-менее цивилизованных рамках. Теперь же когда в игру вступила третья сторона, Медичи пришлось реагировать. Опасаясь чрезмерного возвышения конкурентов, большой меценат и правитель Флоренции Лоренцо Великолепный принял новый закон, значительно урезавший финансовые возможности Пацци.
В подобной ситуации гуманисты-эгоисты поразительно легко отбрасывают словесную шелуху и переходят на новый уровень дискуссии. Тем более что, лишившись такого мощного источника силы как управление папской казной, Медичи начали испытывать некоторые затруднения. А вскоре их положение ухудшилось ещё сильнее. Папа, несмотря на протесты Лоренцо, назначил своего племянника кардиналом города Имола, неподалеку от Флоренции. А затем еще сильнее сжал свою хватку и сделал своего ставленника Франческо Сальвиати архиепископом Пизы. В довершение всего, отозвал монопольное право Медичи на торговлю квасцами. И это была уже открытая война с домом Медичи.
Оставалось только поставить у власти во Флоренции представителей клана Пацци. Однако, законными методами власть в «Божественной Флоренции» Пацци заполучить не удалось, так как Лоренцо был крайне популярен. Тогда Пацци решились убить тиранов Флоренции. Для осуществления замысла Его Святейшество обязался послать во Флоренцию кардинала Джироламо Риарио, племянника князя Форлийского, полагая, что его появление непременно потребует проведения соответствующих торжественных церемоний с участием всех Медичи. Кроме того, в его свите под видом слуг должны были ехать многие заговорщики и солдаты папской гвардии.
Медичи не могли пренебречь приличиями и решили устроить кардиналу пышный прием. В ночь с 25 на 26 апреля 1478 года, с субботы на воскресенье, кардинал Риарио отдал приказ готовиться к мессе, на которую пригласил Медичи и многих других знатных флорентийцев. Заговорщики решили действовать в самом начале мессы, когда зазвонит колокол и священник произнесет: «Domine, non sum dignus». Именно в этот момент, при втором ударе колокола кафедрального собора Медичи должны были умереть.
Но всё пошло шыворот-навыворот. Пацци удалось ликвидировать только одного брата, Джулиано Медичи. С Лоренцо же вышла осечка. Сразу убить его не удалось, а когда тот выхватил меч, то вокруг оказалось достасточное количество его сторонников, чтобы в храме началась самая настоящая бойня. В итоге, заговорщиков самих схватили. Многих просто повыбрасывали из окон или повесили прямо тут же. Флоренция сотрясалась от гула и криков одобрения и похвал, возносимых в честь рода Медичи, а в адрес их врагов сыпались неисчислимые проклятия. По улицам города волокли окровавленные трупы заговорщиков, насадив их головы на пики и мечи. Дома всех без исключения представителей рода Пацци были осаждены, взяты штурмом, разграблены и разрушены.
Лоренцо усвоил урок. Если до сих пор он предпочитал наслаждаться жизнью, растрачивая огромные суммы на меценатство, т.е. на скупку всяческих предметов искусств и роскоши, то теперь всё изменилось. Он безжалостно расправился не только с заговорщиками, но и просто с друзьями Пацци - их хватали и казнили без суда и следствия. В этот день во Флоренции погибло двести шестьдесят два человека, а трупы с перерезанным горлом плыли по окровавленным водам реки Арно.
Франческо Пацци под охраной солдат отвели во дворец Медичи. Подвергнув всем видам унижений и оскорблений, его повесили рядом с Сальвиати, архиепископом пизанским, а впоследствии бросили их тела на потеху толпе. Джакопо Пацци также подвергли пыткам, повесили и труп проволокли по улицам города. Двух священников, тоже участвовавших в покушении, быстро нашли, отрезали носы и уши, а потом повесили. Другому заговорщику, главкому Монтесекко, сообщившему о причастности папы Сикста IV, было позволено умереть от меча.
Лично я уверен, что Лоренцо Медичи, хотел бы жить иначе. Сорить деньгами, скупать элементы искусственного восприятия, услаждая свои эстетические рецепторы, купаться в лучах всеобщего восхищения собственным великолепием. Но подобные удовольствия слишком дорого стоят, а потому чтобы жить среди таких же гуманистов как он сам, надо иметь волчьи зубы, чтобы вырвать должный кусок финансирования. Так что выбора никакого особого и не было. Чтобы соответствовать собственной же идеологии, Медичи были обязаны начать борьбу за власть в Риме. Впрочем, это была способная семейка, и вскоре папы из рода Медичи сели на престол, основав там свою небольшую папскую династию.
Но очень скоро дорогостоящая возня вокруг римского престола довела Медичи до банкротства. Это тоже был лишь вопрос времени при том образе мышления, что несли с собой гуманисты Возрождения. Медичи ещё повезло так долго продержаться, сын и племянник Лоренцо Медичи успели сменить друг друга в качестве понтификов: Лев Х (Джованни Медичи, 1513 - 1521) и Климент VII (Джулиано Медичи, 1523 - 1534). Но, повторюсь, банкротство было делом неизбежным, поскольку единственной реальной целью каждого настоящего возрожденца в соответствии с идеями гуманизьма было прожигание жизни. Транжирой был сам Лоренцо Великолепный, и преемники его денег тоже не считали. С той лишь разницей, что уже не обладали ни одним из его достоинств, а потому промотали весь задел предков как-то уж совсем бездарно.
Впрочем, что ещё можно было ожидать от персонажей, коих по жизни интересовали исключительно плотские увеселения? Джованни Медичи, под именем Льва X, умудрялся тратить на организацию празднеств с театральными постановками, балетом и танцами суммы, вдвое превышавшие годовой доход папства. Не меньших затрат требовало содержание и многочисленных художников, скульпторов, музыкантов, ошивавшихся при дворе. Неудивительно, что этот меценатствующий понтифик запросто проспал Реформацию, которая стала для него настоящим громом среди ясного неба.
Другой папа Медичи, незаконный посмертный сын убиенного Джулиано, тоже воспитанный самим Лоренцо Великолепным, продолжил славные традиции рода. Но начавшаяся при его сводном брате Реформация в Европе, заставила всё-таки папу Климента несколько затянуть пояс. Казалось бы, есть повод задуматься. Но, будучи таким же бездарным бездельником-меценатом, сей понтифик в дополнение к Германии, профукал ещё и Англию.
Местная церковь и раньше-то далеко не во всем подчинялась Риму, так теперь король Генрих VIII и вовсе объявил о выходе англиканской церкви из-под юрисдикции папы, самопровозгласив главой себя. Теперь все подати, уплачиваемые ранее папе, пошли в королевскую казну. Климент, конечно, отлучил Генриха от церкви, но на английского короля проклятия папы не произвели никакого впечатления.
Но самым отъявленным понтификом-гуманистом был всё-таки не Медичи. Возможно потому, что его пример, они и сами памятовали. В 1492 году испанская королевская чета, Изабелла и Фердинанд, желая иметь своего человека в Риме, истратила 50 000 золотых дукатов на подкуп участников кардинальского конклава в пользу своего кандидата, испанца Родриго Борха (в папстве принявшего имя Александра VI). В Италии его называли Борджиа, под этим же именем это семейство нам нынче и знакомо.
Папа Александр VI стал самой яркой иллюстрацией того, что представляет из себя гуманистическая философия во всей своей красе. И он сам и всё его семейство всю свою жизнь стремилось лишь к одному - к наслаждению. В угоду чему, в полном соответствии с декларациями Лоренцо Валла, попиралось и отбрасывалоь в сторону всё, что называется законом, этикой или моралью. Впрочем, набор главных плотских интерсов у него был всё так же примитивен, как и у всех. Папа Александр любил деньги, власть и женщин.
Властолюбие пёрло из понтифика изо всех щелей. Даже сына он назвал Чезаре - Цезарь. Небось, так и видел себя во главе могучей Римской Империи. Но тут не срослось. Ибо ни Чезаре, ни его брат Хуан не тянули на цезарей, и полководцами оказались совершенно бездарными. Все войны, из тех, что можно было проиграть - проиграли.
Но зато Борджиа чисто конкретно отрывались там, где больших усилий не требовалось. Ведь что может быть проще - подсыпать яду в бокал гостю, или кольнуть в толпе отравленной иголочкой, а потом наблюдать предсмертные корчи жертвы?! Вот тут фантазия у членов семейства Борджиа била ключом. Бывало, понтифик надевал на палец правой руки золотой перстень, из внутренней стороны которого при легком пожатии чужой руки выходил стальной волосок. Он слегка укалывал руку жертвы и впускал в ранку каплю смертельного яда. Таким же механизмом были снабжены ключи у дверей и шкафов, по просьбе папы открываемых его гостями.
Помимо всех прочих плюсов, такая политика приносила и немалый доход папской казне. Когда безудержное мотовство семейства Борджиа довело папскую казну до истощения, Александр VI решился расширить круг весьма прибыльной торговли индульгенциями, чинами и кардинальскими шапками. Вот эта последняя статья была особенно доходна. Хитрость была в том, что папа получал деньги с нового кардинала за назначение, но в то же время наследовал его имение в случае смерти. Т.е. всего-то надо было ускорить процесс обновления вакансий. А это уже было дело техники. Ведь стоило его первосвятейшеству пригласить кого-то из кардиналов к себе на завтрак, обед или ужин, то достаточно было простого рукопожатия, чтобы его преосвященство изволил через денек-другой отбыть в лучший мир, освободив доходное место.
И так Борджиа вели себя во всём. Число любовниц представителей этого семейства даже не поддаётся исчислению. Да что там любовницы! Папа и сыновья, увидев, что из дочери и, соответственно, сестры выросла красивая девка, откладывать дело в долгий ящик не стали. Не довольствуясь многочисленными фаворитками из среды знатнейших дворянских и духовных семейств, папа Александр и его сын Чезаре обратили страстные взоры и на прелестную Лукрецию. Впрочем, та и не думала противиться, скорее уж наоборот. Когда она впервые выходила замуж в тринадцать лет, то уже тогда была отнюдь не девочкой. Неудивительно, что связь Лукреции с Александром и Чезаре не помешала ей, в свою очередь, удостаивать нежнейшими ласками и второго брата, Хуана, которого, кстати, вскоре нашли в Тибре с многочисленными ножевыми ранениями. И подозревать кого-то кроме Чезаре просто не приходилось. И всё это, опять-таки, не помешало дочери Борджиа за короткое время сменить троих мужей, один из которых, кстати, был удавлен по приказу всё того же Чезаре в 1500 году.
В общем, времена порнократии при Александре IV вернулись в Рим в ещё больших масштабах. Даже привычные уже ко всем «перегибам» гуманизма современники восклицали: «Антихрист народился!». А вот незамысловатые свидетельства того времени: «Сегодня его святейшество, чтобы развлечь госпожу Лукрецию, велел вывести на малый двор папского дворца несколько кобыл и молодых огненных жеребцов. С отчаянным визгом и ржанием табун рассыпался по двору; гогоча и кусая друг друга, жеребцы настигали и покрывали кобыл под аплодисменты госпожи Лукреции и святого отца, которые наблюдали за лошадьми из окна спальни. После этого отец и дочь удалились во внутренние покои, где провели целый час».
И ведь это ещё совсем маленькие шалости. После убийства Хуана, папе Александру не оставалось ничего иного, как назначить на его место Чезаре главнокомандующим папской армией. А тот на радостях устроил грандиозную охоту в Остии, пригласив отца и сестру и собрав огромную свиту приближенных, состоявшую из придворных светских дам, куртизанок, шутов, паяцев, плясунов, танцовщиц и многочисленной охраны. «Четыре дня, - пишет современник, - они провели в местах Остии, свободно предаваясь порывам плоти; пиры сменялись пирами, и там царило такое распутство, какое в состоянии придумать лишь самое извращенное воображение. Вернувшись в Рим, они превратили его в притон, в святилище гнусностей. Невозможно перечислить все грабежи, убийства и прочие преступления, которые ежедневно совершались при папском дворе. Человеческой жизни не хватит, чтобы описать все подробности». А вот кусочек из дневника церемониймейстера Чезаре Борджиа И. Бурхарда: «Чезаре с лихорадочной поспешностью обирал и живых и мертвых. Величайшим наслаждением для него было лицезрение человеческой крови. Однажды он приказал оградить площадь святого Петра, согнав за ограду военнопленных. Сидя верхом на породистом скакуне, вооруженный мечом, он носился по площади, усеивая ее трупами, в то время как святой отец и Лукреция любовались этим зрелищем с балкона.
Самое поразительное при этом, папа Александр побаивался Бога! Ну, так, самую малость. Гибель любимчика Хуана на папу так сильно подействовала, что он приказал запереть себя в Ватикане и находился в уединении в течение аж трех дней. Когда же пришел в себя, то приступил к искуплению грехов, которые, как ему казалось, и вызвали Божий гнев, обрушившийся на Хуана. Однако, этот благородный порыв Александра длился совсем недолго. Вскоре пришло приглашение от Чезаре на попойку и понтифик не устоял. Вот это и есть реальный гуманизьм: если нельзя, но очень хочется, то можно.
А теперь самое интересное. В августе 1503 года папа Александр с сыном задумали отправить на тот свет очердную партию неугодных кардиналов. Но, зная, что они опасаются папских пиров, Алексанр попросил устроить званый обед кардинала Адриано де Корнето, которого, впрочем, он тоже собирался отравить на этом пиршестве. В подготовке обеда и обслуживании гостей участвовал камердинер, он же виночерпий папы, Иоанн Корнелио. Александр VI снабдил его отравленным вином и приказал подавать его тем, на кого он укажет. Корнелио проделывал это много раз, и папа доверял ему полностью.
Однако, теперь в дела сильных мира сего вмешалась женщина. Виночерпий, при обстоятельствах, о которых можно догадаться, разболтал своей любовнице, некой Маргарите, что Борджиа собираются отравить в числе прочих кардинала Корнето, который был для самой Маргариты далеко не послдедним человеком. За несколько лет до этого, когда кардинал был еще простым каноником церкви св. Иоанна, Маргарита была по слухам влюблена в него без памяти. Узнав теперь, что кардиналу грозит смерть, она поведала ему о грозящей опасности.
Желание папы Александра устранить этого кардинала подпитывалось, конечно, из соображений пополнения казны, следовательно, Корнето должен был быть очень богат. Вряд ли ему стоило большого труда передоговриться с виночерпием Корнелио, особенно если на этом настаивала Маргарита. Несомненно, за свои услуги простой виночерпий получил огромную сумму.
На другой день, на закате солнца роскошную виллу кардинала заполнила веселая компания - папа Александр со своей многочисленной свитой, в которой был и Корнелио с двумя золотыми амфорами старинного вина. Понтифик занял почётное место во главе стола; по правую руку от него устроился Чезаре Борджиа; по левую - хозяин виллы. Начался пир, заиграла музыка, появились танцовщицы. Папа был в прекрасном расположении духа и осушал бокалы один за другим. И вот, кардинал Корнето предложил выпить за святую католическую церковь и ее представителя - папу Римского. Александр VI и Чезаре выпили свои бокалы до дна, и почти тотчас папа побледнел, глаза его устремились в одну точку, и лицо конвульсивно передернулось. Чезаре тоже почувствовал себя очень плохо. Появились носилки, отца и сына бережно положили на них и понесли в Ватикан.
Александр VI скончался только после четырехдневной мучительной агонии. Чезаре же, который пил вино, разбавляя его водой по модному тогда древнегреческому обычаю, остался жив, хотя еще долго страдал от последствий отравления. Но в любом случае, без поддержки отца этому бездарю не на что было рассчитывать. Через год он уже попал в плен.
Пробыв некоторое время в испанской тюрьме, Чезаре сумел бежать. Но в Риме в это время уже царил противник семьи Борджиа Джулиано делла Ровере, избранный папой под именем Юлия II, и Чезаре пришлось искать счастья в другом месте. Он поступил на службу к Жану д'Альбре и женился на его сестре. Несмотря на собственную бездарность, военных походов Чезаре не оставил, слишком уж была сильна тяга к крови. За что и поплатился, когда в 1507 году пуля, посланная наваррскими партизанами, окончила его бессмысленное существование.
Кто-то, конечно, скажет, что всё это лишь результат глупой случайности, но уж слишком закономерна и последовательна развязка этой истории, чтобы быть просто случайностью. В нашем мире всё-таки совершенно реально существуют непреложные законы, реакцией на нарушение которых и становятся подобные «случайности». Воистину Вам сказано, не искушайте Бога своего.
Разумеется, при таких папах, и при такой идеологии, речь о восстановлениии единства Европы идти просто не могла. Именно эпоха Возрождения с её гонкой за наслаждениями мира сего окончательно уничтожила связующие духовные узы империи. Как единое целое Европа более уже не существовала, правда, ещё об этом не догадывалась. Но для того, чтобы всё стало на свои места, оказалось достаточно одной маленькой искры. Ну и произошло это, конечно, совершенно «случайно».