Московские каникулы
Всему свое время, и время всякой вещи под небом:
время рождаться, и время умирать; время насаждать, и время вырывать посаженное;
время убивать, и время врачевать; время разрушать, и время строить;
время плакать, и время смеяться; время сетовать, и время плясать;
время разбрасывать камни, и время собирать камни; время обнимать, и время уклоняться от объятий;
время искать, и время терять; время сберегать, и время бросать;
время раздирать, и время сшивать; время молчать, и время говорить;
время любить, и время ненавидеть; время войне, и время миру.
Екклесиаст 3:1-3.8
* * *
...теперь меня там нет. означенной пропаже
дивятся, может быть, лишь вазы в эрмитаже.
отсутствие мое большой дыры в пейзаже
не сделало...
Иосиф Бродский
* * *
Вот и закончились мои Московские каникулы.
Прошли они очень как-то нехарактерно. Я практически никого из друзей не увидел, и все время провел дома, пребывая в каком-то оцепенении.
Прилетев в Москву и добравшись домой, полный каких-то ожиданий и томительных предчувствий, вошел в свою комнату, в которой прошло детство, уселся на диван, потом налил хорошего крепкого чаю, притащил из отцовского кабинета гору книг, хватая все подряд с ближней полки, не думая ни о стилях, ни о жанрах, ни о современности книг, которые собирался почитать, испытывая лишь желание окружить себя горой книг и насладиться их чтением и, конечно, общением с родителями и друзьями, и атмосферой дома.
Я представил себе, как здорово будет лежать на диване, листая одновременно несколько книг и в пол-уха слушая радио, говорящее на родном языке, периодически поглядывая в окно, в которое видно школу, в которую ходил столько лет, и школьный двор, с каждым кусочком которого, связано столько воспоминаний....
Пусть вместо пары датских старушек, бредущих из Netto с netto'-скими же пакетами, и грустно и обреченно рассуждающих о дороговизне жизни, увижу я бегающих во дворе детей и вспомню, как и я сам бегал когда-то в этом же дворе с ватагой друзей, придумывая все новые и новые игры.
И вот я устроился поудобней, включил радио и потянулся к первой книжке. Книга по прихоти случая оказалась "Баснями" Крылова.
Ну что же, я их не перечитывал со дня окончания школы, да и в школьное время Крылов никак не был моим любимым автором, и я решил посмотреть, какое впечатление на меня произведет он нынче.
А никакого впечатления он не произвел.. Вот просто никакого.
Ни поэтическими формами, ни мудростью своей.
И дело не в немодных нынче, так осуждаемых профессионалами поэтического цеха глагольных рифмах, или еще в чем-то, а просто вот не зацепило и все. И виноват в этом, скорее всего, не сам Иван Андреевич Крылов, а я.
Ведь не задели меня за живое и никакие другие книги из принесенных.
Перелистав вяло несколько книг, я отложил их в сторону, а радио я к этому моменту уже тоже выключил, ибо ничего интересного, кроме бесконечной рекламы всяких средств от алкоголя, ломоты в костях и суставах, и прочей подобной дребедени, радио вниманию слушателей почти не предлагало, причем под странной формулировкой: "На правах рекламы".
Телевизор тоже не порадовал. Какие-то бесконечные Петросяны, как будто их где-то в консервированном виде хранили много лет и вдруг всех сразу выпустили на сцену, и туча каких-то комиков, произносящих дебильным голосом с не менее дебильным выражением лица глупые, банальные фразы, причем медленно и с большими паузами, чтобы их примитивные шутки усвоила и всласть отсмеялась невидимая, спрятавшаяся где-то толпа поклонников.
Выключив телевизор, вернулся в свою комнату и посмотрел в окно.
На фоне темнеющего уже неба еще более темный силуэт школы без единого светящегося окна. Ах, ну да, там ведь тоже каникулы...
В школьном дворе никаких играющих детей, только мужчина среднего возраста, судя по походке, находящийся в изрядном подпитии, пытается поиграть с выгуливаемой им собакой, которая усиленно от игры уклоняется.
Да, похоже, правда, что дважды в одну и ту же реку не войдешь.
Я прилег на диван и впал в какое-то странное состояние оцепенения.
Ничего не хотелось делать, хотелось лежать так целыми днями, ничего не делая, ничего не читая, не смотря телевизор, ни с кем не общаясь.
Вспомнилось, что, кажется, Боб Марли сказал, что хотелось бы уехать на необитаемый остров, лечь там на траву и слушать, как растут волосы.
А у меня этим необитаемым островом получилась многомиллионная Москва.
Я сидел на диване и слушал, как из меня уходила накопленная усталость, радовался не звонившему телефону, молчавшему радио и не раскрытым книгам.
Время, проводимое так, летело незаметно.
И как хотелось все время короткого своего отпуска провести так!
Но приходилось выходить из дома, и тогда вдруг многократно обострялись зрение и слух, и я впитывал в себя все, что видел и слышал вокруг.
Причем интересней всего мне казались именно какие-то мелочи, детали. Сколько всего в этих мелочах было неожиданного. удивительного, непривычного или, наоборот, одной фразы иногда хватало, чтобы представить себе целую картину.
Вот реклама в метро: "Якутские бриллианты. Козерогам и Стрельцам - скидка 25%". Удивительно как! Никогда и нигде до этого не встречал я такого оригинального симбиоза рекламы и астрологии.
Или вот проходят мимо два прыщавых, худосочных юнца, и один другому что-то рассказывает, но до меня долетает только обрывок фразы:
"...Тут уж мы совсем разошлись, и они милицию вызвали. Когда ОМОН подъехал, мы им так показали, что они быстро успокоились
и убрались, поджав хвост. Потому что с нами был..."
Кто был с ними, я уже конечно никогда не узнаю, хоть и любопытно...
Вспомнился Том Уэтс, который сочинял свои песни, просиживая в барах и записывая на салфетках услышанные разговоры, которые, как он утверждал, уже сами по себе были готовыми историями, достаточными для написания песен.
Ну а мне песен писать было не нужно, и я просто слушал обрывки фраз и разговоров, представляя себе и дорисовывая все остальное, что не было услышано. Мне были интересны именно эти мелкие детали, а весь сюжет сам дорисовывался в моем воображении.
Вот женщина лет пятидесяти выговаривает что-то своему мужу, какому-то потертому и забитому:
"И ты что это думаешь, что я, такая молодая и красивая, нанялась тут тебе..."
И их скрыл людской поток, и я так и не узнаю, что же она "не нанялась" ему. Знаю только, что и про то, что она молодая и про то, что она красивая, она его обманула, но он ей, кажется, поверил, и даже поставить под сомнение это утверждение, он, наверное, не решится никогда.
А вот молодой человек, которого не видно, но на весь вагон слышен его громкий, напористый голос.
"Как это ты меня не ждешь?! Да ты же сама меня звала, вот рядом Саня сидит, и я его с собой везу, что бы он ЭТО подтвердил.
Скажи Саня, она же меня звала. Скажи ей прямо в трубку".
Слышно, как что-то невнятно мычит Саня. Трубка снова в руках у напористого молодого человека.
"Ну, так ты нас ТЕПЕРЬ ждешь? Как, все равно, не ждешь? Так ведь Саня же подтвердил? Что? Ни Сани не надо, ни меня? Ну, хорошо, я без Сани приеду. Как и мне не надо?"...
Я вышел, так и не узнав, попадет ли Саня, да и сам молодой человек в гости...
Бог и с ним, и с Саней...
А какие прекрасные формулировки слышны из официальных метрополитеновских громкоговорителей:
”Уважаемые пассажиры! Не читайте несанкционированную рекламу. В несанкционированной рекламе может содержаться заведомо ложная информация".
В воображении сразу возникает забавная картинка, как те, кто предоставляет санкционированную рекламу, клянутся на Библии, что все написанное в их рекламе есть правда, и только правда и ничего кроме правды.
Но я все равно читал и слушал и несанкционированную рекламу и несанкционированные диалоги, а в свободное от этого время сидел дома и думал о чем-то.
И вот с щемящим чувством, что прерываю что-то незаконченное, я, когда подошло время, неумолимо отмеченное в аэрофлотовском билете, собрал вещи и покорно поехал в аэропорт.
И снова я в Копенгагене, который, видимо из сочувствия, чтобы сделать возвращение мое в действительность менее болезненным, встретил меня крайне редким для этих мест снегом и почти Московским морозом...