Красота увядания
Эдгар По считал «наиболее поэтическим предметом на свете» смерть прекрасной женщины
..Что красиво для одного, то может показаться нелепицей, бессмыслицей или уродством другому. Тут не только люди, тут даже целые исторические эпохи демонстрируют диаметральное противоположное восприятие прекрасного, как уже ясно из примера с упорядоченным, уверенным, оптимистическим классицизмом и мятежным, беспокойным, часто трагическим романтизмом. Красота классицизма успокоительно прекрасна своей вечностью, красота в романтизме поражает в самое сердце именно тем, что она смертна.
Почему так? Может потому, что счастливый конец - хэппи энд - не имеет такого обаяния и остроты, каким обладает трагический пафос драмы? Счастливый конец - это почти пошло. Это неплохо выразил Набоков: "Некоторые люди - и я в их числе - не переносят счастливых концов. Нам кажется, что нас надувают. Беда происходит всегда. В деяньях рока нет места браку. Лавина, остановившаяся по пути вниз в нескольких футах над съежившейся деревушкой, поступает и неестественно, и неэтично". Я бы сказал, что романтизм любит трагедию, а романтический взгляд на жизнь глубоко трагичен по самой своей сути, хотя эта трагичность не всегда осознаётся самим носителем этого взгляда. Романтизм на то и романтизм, что романтизирует трагедию и драму. Душевные страдания и тоска по прекрасному далёко уже не являются в его глазах чем-то однозначно плохим. Страдания - это плохо, но страдания по прекрасному, по любимому, по чудесному - это уже доказательства собственной возвышенности, ценности собственной личности. Так что романтизм трагичен, но он же является своеобразным лекарством от горечи трагедии, средством, превращающим эту горечь в сладкий нектар. Возможно, что в трагические времена потрясений, революций и разочарований романтизм может придать сил и наделить смыслом страдания и не оправдавшиеся надежды. Так же романтики могут сами иронизировать над собой и собственными страданиями - что тоже здорово облегчает их.
Я не против счастливых концов, как Набоков, но мне всегда был противен деланный оптимизм. Всё имеет свою тёмную сторону и не делает вид, что этой стороны не существует. Романтизм вообще любит тень, туман, сумерки и лунный свет. Обращает он внимание не только на тёмную сторону мира, но и на тёмную сторону нашей души. Может поэтому в романтизме нередко встречаются "роковые" сумрачные персонажи, неоднозначные, обуреваемые страстями, отмеченные печатью порока. В этой неоднозначности тёмного романтического героя, в его борьбе мотивов и этической неопределённости - т.е. открытости как для злодейства, так и для благодеяния - тоже есть своя эстетическая ценность. Во-первых, это свобода героя для любого нравственного выбора - а романтизм очень ценит свободу. Во-вторых, это яркость и полнота его бытия - он очень живой, борющейся, не заложник общественных устоев и даже собственного инстинкта самосохранения, а это придаёт такому герою своеобразное мрачное величие. Конечно, можно вполне справедливо сказать, что такой персонаж является заложником собственных страстей, но он сам может возразить, что моя страсть - это и есть Я! В-третьих, этот персонаж очень честен в том, что не строит из себя того, кем не является - по крайней мере перед самим собой. Он не стремится оправдывать себя, не цепляется за свою добродетельность, как за билетик в рай, как за справку о собственной хорошести. Должно быть, что в этом есть то, что можно назвать обаянием зла. Думаю, что именно романтизм открыл миру этот феномен - нездоровая, извращённая, но реально существующая красота зла, мрака и умирания. Красота в глазах смотрящего - и потому и на такую красоту найдётся свой ценитель. Это хорошо продемонстрировали такие ответвления от классического романтизма, как тёмный романтизм и декаданс. Они открыто провозгласили красивым то, в чём уже есть следы упадка и смерти.
Сальвадор Дали
В тёмном романтизме и в особенности декадансе можно усмотреть эдакий "духовный мазохизм" - умение получать удовольствие от душевной боли и даже саморазрушения. В декадентстве есть немалая доля извращённого гедонизма. Хотя, возможно, что в самом феномене гедонизма уже присутствует некая извращенность и порочность - хотя бы в откровенной эгоистичности этой позиции. Но почему бы и не быть идейным эгоистом в умирающем мире, где ничто не вечно и нет ничего подлинно ценного?.. Ничего, кроме, быть может, красоты. Поэтому декадент обязан быть эстетом и видеть красоту даже там - или только там! - где уже есть следы упадка и смерти.
Например, Эдгар По считал «наиболее поэтическим предметом на свете» смерть прекрасной женщины. Смерть увенчивает самую известную историю любви - историю Ромэо и Джульетты. Впрочем, не только представители тёмного романтизма или декаданса видят красоту в умирании или, если сказать точнее, видят особую прелесть в мимолётности красоты. В этом есть нечто, что делает осень любимым временем года многих людей. Пушкина не относят к поэтам-романтикам, но посмотрите, что он писал про осень и как точно описал он прелесть увядания:
V
Дни поздней осени бранят обыкновенно,
Но мне она мила, читатель дорогой,
Красою тихою, блистающей смиренно.
Так нелюбимое дитя в семье родной
К себе меня влечет. Сказать вам откровенно,
Из годовых времен я рад лишь ей одной,
В ней много доброго; любовник не тщеславный,
Я нечто в ней нашел мечтою своенравной.
VI
Как это объяснить? Мне нравится она,
Как, вероятно, вам чахоточная дева
Порою нравится. На смерть осуждена,
Бедняжка клонится без ропота, без гнева.
Улыбка на устах увянувших видна;
Могильной пропасти она не слышит зева;
Играет на лице еще багровый цвет.
Она жива еще сегодня, завтра нет.
Эдвард Мунк, "Больная"
Б.Мединский, из статьи "Ода меланхолии"