Об изначально смешанном характере языка древнерусских памятников
В общем можно сказать, что первая давно отвергнута, а вторая (которая и собственно отвергнула первую) практически с самого начала подвергалась критике в силу разных темных мест, недосказанностей и несостыковок (по правде сказать, это свойственно обоим теориями).
Ниже я хочу привести свой собственный анализ очень кратенького отрывка из Изборника Святослава. Обычно языком его считают старославянский. Во-первых, в силу его церковного характера, во-вторых в силу того, что подобные произведения должны были возникнуть прежде всего в Болгарии, а русские просто их переписали. Это в принципе по Обнорскому. Но как ниже будет показано, строго говоря называть его старославянским, т.е. южнославянским, не получится. То тут, то там есть восточнославянские черты, которых в Болгарии не было. С другой стороны тут же есть чисто южнославянские черты. Получается смешанный двудиалектный язык. Обычно говорят о русском изводе старославянского. Это, похоже, ближе к Шахматову.
Я же хочу показать немного другую вещь. А то, что для самой ранней стадии (IX-XII века), что южнославянский, что восточнославянский были максимально ещё близки к друг другу и крайне взаимопонимаемы. Именно это в принципе позволило очень хорошо привиться болгарским произведением (в основном переводам с греческого). Попросту говоря, русские книжники, читая привезённую болгарскую книгу не воспринимали её чужой. Да, немного необычно, «не по-нашему», но почти одно и то же. Для того времени это уровень диалектов. А с учётом того, что Болгария в то время была самой развитой культурно славянской страной с самой древнейшей письменностью, то престиж именно болгарского языка, южнославянских форм была крайне высока. Можно с полным правом предполагать, что древнерусские книжники воспринимали южнославянские формы, как более правильные и древние (ибо болгарские книги древнее русских), то есть как «неискажённые», свойственные «изначальным славянам». Говоря по-современному, для них южнославянский диалект в виде болгарских книг - это праславянский. По сути южнославянские форм ими воспринимались как единственно правильный вариант языка. Нет, они конечно не чурались родного говора, писали на нём свои произведения, но то тут, то там в свою речь сознательно вводили южнославянские элементы как более престижные. Поэтому часто во вполне местных произведениях типа «Русской правды» или «Слова о полку Игоревом» (в оригинале «пълку» - то есть даже в самом названии сразу южнославянская форма) очень много южнославянизмов. С другой стороны, они не могли всюду строго следовать южнославянским формам. Поэтому неосознанно они их вводили в тексты. Это, кстати, и позволило Шахматову вывести свою теорию.
Но опять, что Шахматов, что Обнорский неправы. Так же как нельзя говорить, что «Русская правда» написана на южнославянском с местной восточнославянской примесью, также нельзя говорить, что языки (а для тех времён это диалекты) строго настрого различались самими носителями. Восточные славяне в старославянском не видели другого языка. Для них это лишь была правильная форма их собственного. Ночь/нощь, град/город, ходитъ/ходить - различий не больше, чем между вологодским «корова ходит по лугу» и рязанским «карова ходить па луɣу».
Ниже я хочу привести свой собственный анализ очень кратенького отрывка из Изборника Святослава. Обычно языком его считают старославянский. Во-первых, в силу его церковного характера, во-вторых в силу того, что подобные произведения должны были возникнуть прежде всего в Болгарии, а русские просто их переписали. Это в принципе по Обнорскому. Но как ниже будет показано, строго говоря называть его старославянским, т.е. южнославянским, не получится. То тут, то там есть восточнославянские черты, которых в Болгарии не было. С другой стороны тут же есть чисто южнославянские черты. Получается смешанный двудиалектный язык. Обычно говорят о русском изводе старославянского. Это, похоже, ближе к Шахматову.
Я же хочу показать немного другую вещь. А то, что для самой ранней стадии (IX-XII века), что южнославянский, что восточнославянский были максимально ещё близки к друг другу и крайне взаимопонимаемы. Именно это в принципе позволило очень хорошо привиться болгарским произведением (в основном переводам с греческого). Попросту говоря, русские книжники, читая привезённую болгарскую книгу не воспринимали её чужой. Да, немного необычно, «не по-нашему», но почти одно и то же. Для того времени это уровень диалектов. А с учётом того, что Болгария в то время была самой развитой культурно славянской страной с самой древнейшей письменностью, то престиж именно болгарского языка, южнославянских форм была крайне высока. Можно с полным правом предполагать, что древнерусские книжники воспринимали южнославянские формы, как более правильные и древние (ибо болгарские книги древнее русских), то есть как «неискажённые», свойственные «изначальным славянам». Говоря по-современному, для них южнославянский диалект в виде болгарских книг - это праславянский. По сути южнославянские форм ими воспринимались как единственно правильный вариант языка. Нет, они конечно не чурались родного говора, писали на нём свои произведения, но то тут, то там в свою речь сознательно вводили южнославянские элементы как более престижные. Поэтому часто во вполне местных произведениях типа «Русской правды» или «Слова о полку Игоревом» (в оригинале «пълку» - то есть даже в самом названии сразу южнославянская форма) очень много южнославянизмов. С другой стороны, они не могли всюду строго следовать южнославянским формам. Поэтому неосознанно они их вводили в тексты. Это, кстати, и позволило Шахматову вывести свою теорию.
Но опять, что Шахматов, что Обнорский неправы. Так же как нельзя говорить, что «Русская правда» написана на южнославянском с местной восточнославянской примесью, также нельзя говорить, что языки (а для тех времён это диалекты) строго настрого различались самими носителями. Восточные славяне в старославянском не видели другого языка. Для них это лишь была правильная форма их собственного. Ночь/нощь, град/город, ходитъ/ходить - различий не больше, чем между вологодским «корова ходит по лугу» и рязанским «карова ходить па луɣу».