Сказка о мужике и белке
Жил мужик со своею бабой
В Москве на Сивцевом Вражке.
Жил он с нею в большой коммуналке,
Занимая одну из комнат.
При советах был инженером,
А ныне простым курьером.
Его баба была корректор
(Всё же два незаконченных высших).
Жили не так чтоб очень,
И как водится, власть ругали.
Раз поехал мужик в Мытищи
По своей курьерской печали.
Вот идет он себе по аллее
Аккурат после летнего ливня.
Над Яузой радуга в небе,
Да в лужах солнце играет.
Глядь - живое что-то в канаве,
Бьется и хочет на сушу.
Подумал вначале, крыса,
Потом пригляделся - белка.
Добрый мужик был с детства,
Мухи в жисть не обидел.
Изловчился, вытащил белку,
Обтёр и согрел в ладонях.
Вот благодарная белка,
Говорит ему речью людскою:
"Спасибо тебе, человече,
Меня спас от верныя смерти!
Проси, что душа пожелает,
Дам всё, чего ни попросишь!"
Мужик обалдел безмерно,
Прожил на земле полвека,
Но не мог допустить и в мыслях,
Чтобы белка вдруг заговорила.
Ей с поклоном он отвечает:
"Ничего от тебя мне не надо.
Гуляй себе, прыгай по веткам,
И прости, ежли чем-то обидел".
Вот вернулся к своей он бабе,
Рассказал ей великое чудо,
Мол, видал говорящую белку,
Ее спас от верныя смерти,
Предлагала и то, и это,
Обещала, чего ни попросишь.
Отпустил ее даром на волю,
И теперь на душе спокойно.
Баба хоть не окончила вуза,
Сказки Пушкина в детстве читала,
И Блаватскую тоже немного
(Эзотерикой все увлекались).
Сущность бабья хоть и практична,
Но ко встрече с чудом готова.
Говорит: "Воротился бы к белке,
Попросил бы настольную лампу,
Как у Стоцких, с зеленым абажуром,
Наша, погляди, на ладан дышит,
Абажур-то совсем истрепался".
Вот поехал мужик в Мытищи,
Вот идет себе по аллее,
А солнце скрылись за тучу,
И как-то стало прохладно.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей учтиво мужик отвечает:
"Пожалей, владычица белка.
Ничего для себя мне не надо,
Хочет баба новую лампу,
Абажур-то совсем истрепался".
Говорит ему белка: "Утешься,
Не волнуйся, иди себе с миром,
Будет вам новая лампа".
Воротился мужик до дому,
Видит, баба сидит под лампой
С новым зеленым абажуром,
Барабанит по клавиатуре,
Пишет в блог, изливает горечь.
Вот закончила баба общаться,
И давай выговаривать мужу:
"Сколько лет в 19-ти метрах!
Ведь помрём в вонючей коммуналке!
Не могу уж видеть эти рожи!
Как совок проклятый развалился,
Понаехали узбеки-молдаване,
И на кухню выйти невозможно,
То шурпой смердит, то мамалыгой!
Воротись, поклонися белке
Да проси отдельную квартиру!"
Вот он снова поехал в Мытищи,
А небо мглой затянуло,
Ветер свищет и воет,
И вихрем пыль подымает.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей мужик с поклоном отвечает:
"Смилуйся, владычица белка,
Разошлась не на шутку баба,
Мало ей, понимаешь, лампы,
Хочется отдельныя квартиры".
"Ничего, - говорит ему белка, -
Не печалься, ступай себе с Богом,
Будет вам отдельная квартира".
Вот домой мужик возвратился,
А от коммуналки нет и следа,
Смотрит и глазам своим не верит:
И тебе прихожая, и спальня,
И тебе гостиная с балконом,
Ванная, уборная, кладовка...
Всё своё, комфортно и удобно,
И ремонт - не то, что у Стоцких!
А на кухне дым коромыслом!
Сидят гости, видные креаклы,
Самый цвет московских диссидентов,
А народ у них - раб тыщелетний,
А Россия - темница свободы,
А поют-то песни Окуджавы,
А едят хамон и моцареллу,
Запивают польским самогоном,
Лапают гражданских активисток,
На чем свет стоит, власть ругают.
Поглядела баба на мужа,
Исподлобья пьяными глазами,
И давай позорить прилюдно:
"Дурачьё ты, форменный ватник!
Рашкован, замкадыш и лузер!
Выпросил квартиру у белки,
А много ль в квартире толку?
Теснота, повернуться негде!
Поди, поклонися белке,
Проси особняк на Рублевке.
А главное, бизнес требуй,
Да чтоб в нефтегазовой сфере!"
Вот поехал мужик в Мытищи -
Не решился бабе перечить,
Хоть и дура, а все же родная,
Вместе тридцать лет и три года -
А погода хуже, чем прежде,
Мало ветра, так дождь поливает,
Минута - и весь уже мокрый,
От штанов до кончика носа.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей с поклоном мужик отвечает:
"Смилуйся, государыня белка,
Опять моя баба бунтует,
Мало ей отдельной квартиры,
Захотела коттедж на Рублевке,
Да еще нефтегазовый бизнес!"
Говорит ему со вздохом белка:
"Не кручинься, иди себе с миром
Будет ужо вам и бизнес,
Будет и коттедж на Рублевке".
Воротился мужик до дому.
Что ж он видит? Высокий зáмок,
Обнесенный глухим забором,
Понатыкано камер слежения,
У калитки застыл привратник,
В кобуре легендарный "Стечкин",
У ноги доберман зубастый
Так и сверлит тебя глазами.
Вот мужик по ступеням широким
Поднялся в огромную залу,
Видит - баба его при параде,
В бархате вся и в брильянтах,
С бокалом игристого Krug'a,
Ходит и учит жизни
Представителей бизнес-элиты
России и стран зарубежья.
"Надо гнать, - говорит, - по дешевке
Нефть из Западныя Сибири
Прямо в старушку Европу,
А дабы уменьшить издержки
Народишко наш сокращаем
До тридцати миллионов.
Остальные - а что остальные?
Чего за них волноваться?
Они не вписались в рынок!"
Увидав на лестнице мужа,
Пальцем лениво махнула:
"Поди, - говорит, - в людскую,
Как поешь остатков с обеда,
Так возьми себе новую ливрею,
Да вставай швейцаром у входа".
Вот неделя, другая проходит,
Посылает баба за мужем:
"Поди, поклонися белке,
Надоело бизнесом ворочать,
Желаю быть президентом,
Чтоб сидеть в кремлевских палатах,
Чтоб прогресс учинить в России,
Из неё азиатчину выбить,
Гнать её, толстожопую дуру,
Тумаками в Святую Европу!
Тут мужик не стерпел и взвился:
"Ты какой травы накурилась?
Без любви - какие реформы?
Ты ж Россию продашь за бесценок,
Раздробишь на мелкие царства!
А ослабнем - сожрут соседи,
Басурмане, Китай и Польша!"
Если баба отведала власти,
Ей перечить - дело пустое:
"Ах ты прыщ, - говорит она мужу, -
Ах ты шишка на ровном месте!
Ты со мною спорить удумал?
Со мною, с self-made woman?"
Баба лишь повела мизинцем -
Подскочил горилла-охранник.
Как схватил мужика за руку
Болевым железным захватом,
Так что небо свернулось в овчинку.
"Не боись, - говорит мужику он, -
Уж такая наша работа.
Скажут руку сломать - сломаем,
Хоть тебе, хоть отцу родному,
А иначе - профнепригодность,
Погонят с работы в шею
И денег платить не будут".
Что поделать? - поехал в Мытищи,
А погода хуже чем прежде,
Градом его так и хлещет
Размером с крупную клюкву.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей со стоном мужик отвечает:
"Смилуйся, владычица белка,
Пуще прежнего баба вздурилась,
Надоел нефтегазовый бизнес,
И теперь хочет быть президентом,
Чтобы сделать Россию Европой
И венчать содомитов во храмах".
Ничего не сказала белка,
Отвернулась, хвостом махнула
Да исчезла в древесной кроне.
Долго ждал мужичок ответа,
Не дождался, домой поехал,
Разморило в метро, заснул он.
А проснувшись... - что же он видит?
Он стоит в "Тишине матросской",
Прямо в комнате для свиданий
В руке авоська с передачкой,
За столом сидит его баба
В темно-синей тюремной робе,
А перед нею настольная лампа
С драным казенным абажуром.
В Москве на Сивцевом Вражке.
Жил он с нею в большой коммуналке,
Занимая одну из комнат.
При советах был инженером,
А ныне простым курьером.
Его баба была корректор
(Всё же два незаконченных высших).
Жили не так чтоб очень,
И как водится, власть ругали.
Раз поехал мужик в Мытищи
По своей курьерской печали.
Вот идет он себе по аллее
Аккурат после летнего ливня.
Над Яузой радуга в небе,
Да в лужах солнце играет.
Глядь - живое что-то в канаве,
Бьется и хочет на сушу.
Подумал вначале, крыса,
Потом пригляделся - белка.
Добрый мужик был с детства,
Мухи в жисть не обидел.
Изловчился, вытащил белку,
Обтёр и согрел в ладонях.
Вот благодарная белка,
Говорит ему речью людскою:
"Спасибо тебе, человече,
Меня спас от верныя смерти!
Проси, что душа пожелает,
Дам всё, чего ни попросишь!"
Мужик обалдел безмерно,
Прожил на земле полвека,
Но не мог допустить и в мыслях,
Чтобы белка вдруг заговорила.
Ей с поклоном он отвечает:
"Ничего от тебя мне не надо.
Гуляй себе, прыгай по веткам,
И прости, ежли чем-то обидел".
Вот вернулся к своей он бабе,
Рассказал ей великое чудо,
Мол, видал говорящую белку,
Ее спас от верныя смерти,
Предлагала и то, и это,
Обещала, чего ни попросишь.
Отпустил ее даром на волю,
И теперь на душе спокойно.
Баба хоть не окончила вуза,
Сказки Пушкина в детстве читала,
И Блаватскую тоже немного
(Эзотерикой все увлекались).
Сущность бабья хоть и практична,
Но ко встрече с чудом готова.
Говорит: "Воротился бы к белке,
Попросил бы настольную лампу,
Как у Стоцких, с зеленым абажуром,
Наша, погляди, на ладан дышит,
Абажур-то совсем истрепался".
Вот поехал мужик в Мытищи,
Вот идет себе по аллее,
А солнце скрылись за тучу,
И как-то стало прохладно.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей учтиво мужик отвечает:
"Пожалей, владычица белка.
Ничего для себя мне не надо,
Хочет баба новую лампу,
Абажур-то совсем истрепался".
Говорит ему белка: "Утешься,
Не волнуйся, иди себе с миром,
Будет вам новая лампа".
Воротился мужик до дому,
Видит, баба сидит под лампой
С новым зеленым абажуром,
Барабанит по клавиатуре,
Пишет в блог, изливает горечь.
Вот закончила баба общаться,
И давай выговаривать мужу:
"Сколько лет в 19-ти метрах!
Ведь помрём в вонючей коммуналке!
Не могу уж видеть эти рожи!
Как совок проклятый развалился,
Понаехали узбеки-молдаване,
И на кухню выйти невозможно,
То шурпой смердит, то мамалыгой!
Воротись, поклонися белке
Да проси отдельную квартиру!"
Вот он снова поехал в Мытищи,
А небо мглой затянуло,
Ветер свищет и воет,
И вихрем пыль подымает.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей мужик с поклоном отвечает:
"Смилуйся, владычица белка,
Разошлась не на шутку баба,
Мало ей, понимаешь, лампы,
Хочется отдельныя квартиры".
"Ничего, - говорит ему белка, -
Не печалься, ступай себе с Богом,
Будет вам отдельная квартира".
Вот домой мужик возвратился,
А от коммуналки нет и следа,
Смотрит и глазам своим не верит:
И тебе прихожая, и спальня,
И тебе гостиная с балконом,
Ванная, уборная, кладовка...
Всё своё, комфортно и удобно,
И ремонт - не то, что у Стоцких!
А на кухне дым коромыслом!
Сидят гости, видные креаклы,
Самый цвет московских диссидентов,
А народ у них - раб тыщелетний,
А Россия - темница свободы,
А поют-то песни Окуджавы,
А едят хамон и моцареллу,
Запивают польским самогоном,
Лапают гражданских активисток,
На чем свет стоит, власть ругают.
Поглядела баба на мужа,
Исподлобья пьяными глазами,
И давай позорить прилюдно:
"Дурачьё ты, форменный ватник!
Рашкован, замкадыш и лузер!
Выпросил квартиру у белки,
А много ль в квартире толку?
Теснота, повернуться негде!
Поди, поклонися белке,
Проси особняк на Рублевке.
А главное, бизнес требуй,
Да чтоб в нефтегазовой сфере!"
Вот поехал мужик в Мытищи -
Не решился бабе перечить,
Хоть и дура, а все же родная,
Вместе тридцать лет и три года -
А погода хуже, чем прежде,
Мало ветра, так дождь поливает,
Минута - и весь уже мокрый,
От штанов до кончика носа.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей с поклоном мужик отвечает:
"Смилуйся, государыня белка,
Опять моя баба бунтует,
Мало ей отдельной квартиры,
Захотела коттедж на Рублевке,
Да еще нефтегазовый бизнес!"
Говорит ему со вздохом белка:
"Не кручинься, иди себе с миром
Будет ужо вам и бизнес,
Будет и коттедж на Рублевке".
Воротился мужик до дому.
Что ж он видит? Высокий зáмок,
Обнесенный глухим забором,
Понатыкано камер слежения,
У калитки застыл привратник,
В кобуре легендарный "Стечкин",
У ноги доберман зубастый
Так и сверлит тебя глазами.
Вот мужик по ступеням широким
Поднялся в огромную залу,
Видит - баба его при параде,
В бархате вся и в брильянтах,
С бокалом игристого Krug'a,
Ходит и учит жизни
Представителей бизнес-элиты
России и стран зарубежья.
"Надо гнать, - говорит, - по дешевке
Нефть из Западныя Сибири
Прямо в старушку Европу,
А дабы уменьшить издержки
Народишко наш сокращаем
До тридцати миллионов.
Остальные - а что остальные?
Чего за них волноваться?
Они не вписались в рынок!"
Увидав на лестнице мужа,
Пальцем лениво махнула:
"Поди, - говорит, - в людскую,
Как поешь остатков с обеда,
Так возьми себе новую ливрею,
Да вставай швейцаром у входа".
Вот неделя, другая проходит,
Посылает баба за мужем:
"Поди, поклонися белке,
Надоело бизнесом ворочать,
Желаю быть президентом,
Чтоб сидеть в кремлевских палатах,
Чтоб прогресс учинить в России,
Из неё азиатчину выбить,
Гнать её, толстожопую дуру,
Тумаками в Святую Европу!
Тут мужик не стерпел и взвился:
"Ты какой травы накурилась?
Без любви - какие реформы?
Ты ж Россию продашь за бесценок,
Раздробишь на мелкие царства!
А ослабнем - сожрут соседи,
Басурмане, Китай и Польша!"
Если баба отведала власти,
Ей перечить - дело пустое:
"Ах ты прыщ, - говорит она мужу, -
Ах ты шишка на ровном месте!
Ты со мною спорить удумал?
Со мною, с self-made woman?"
Баба лишь повела мизинцем -
Подскочил горилла-охранник.
Как схватил мужика за руку
Болевым железным захватом,
Так что небо свернулось в овчинку.
"Не боись, - говорит мужику он, -
Уж такая наша работа.
Скажут руку сломать - сломаем,
Хоть тебе, хоть отцу родному,
А иначе - профнепригодность,
Погонят с работы в шею
И денег платить не будут".
Что поделать? - поехал в Мытищи,
А погода хуже чем прежде,
Градом его так и хлещет
Размером с крупную клюкву.
Стал он звать говорящую белку.
Прибежала белка, спросила:
"Чего тебе надобно, муже?"
Ей со стоном мужик отвечает:
"Смилуйся, владычица белка,
Пуще прежнего баба вздурилась,
Надоел нефтегазовый бизнес,
И теперь хочет быть президентом,
Чтобы сделать Россию Европой
И венчать содомитов во храмах".
Ничего не сказала белка,
Отвернулась, хвостом махнула
Да исчезла в древесной кроне.
Долго ждал мужичок ответа,
Не дождался, домой поехал,
Разморило в метро, заснул он.
А проснувшись... - что же он видит?
Он стоит в "Тишине матросской",
Прямо в комнате для свиданий
В руке авоська с передачкой,
За столом сидит его баба
В темно-синей тюремной робе,
А перед нею настольная лампа
С драным казенным абажуром.