Мы со школы знаем, что литературные критики XIX века писали о «лишних людях» и «нигилистах» - однако мало кто слышал, что вокруг этих терминов велись ожесточенные споры ничуть не слабее современных скандалов в соцсетях. Преподаватель факультета политологии МГУ Борис Прокудин рассказывает о том, как зародился институт критики в дореволюционной России, чем
Тургенев вызывал к себе столько внимания и почему из-за романа «
Обломов» поссорились два поколения революционеров.
Борис Прокудин, преподаватель факультета политологии МГУ и кандидат политических наук. Фото: Ольга Мерзлякова
- Когда в России появилась
первая литературная критикав ее привычном для нас понимании?
- Светская литература у нас появилась достаточно поздно. Та литература, которую мы называем великой русской литературой, возникла только в самом начале XIX века - надеюсь,
Ломоносов и
Фонвизин на нас не обидятся. Но России потребовалось не так много времени, как другим странам, чтобы создать великую литературу: если Англия, Франция, Германия, Италия ковали свои шедевры несколько веков, нам одного XIX века оказалось вполне достаточно, чтобы все сделать с нуля. И в связи с этим можно говорить, что и литературная критика у нас возникла тогда же, когда появилась первая светская литература - в самом начале XIX века.
Критика, о которой интереснее всего говорить, возникла в середине XIX века. У меня есть концепция, что в России литература и литературная критика были чуть ли не основным способом политического участия граждан в жизни общества. У этого явления есть несколько причин. Прежде всего - цензура. После восстания декабристов правительство, опасаясь вольнодумства, решило ужесточить цензуру, то есть о многих важных общественно-политических вопросах говорить напрямую, печатно вообще было нельзя.
С другой стороны, начало XIX века - это время рождения русской литературы. Писатели не могли не отражать действительность, не могли не реагировать на происходящие в стране события. И получилось, что в условиях цензуры иносказательная литература стала главной ареной общественной борьбы. Русская литература как будто волею судеб была поставлена перед необходимостью политизироваться, взять на себя роль общественного вождя. И каждый писатель тоже оказался вынужден идти направо или налево, то есть становиться или консерватором, или радикалом. Индифферентный к общественным вопросам писатель не имел большого влияния и большого количества читателей.
Когда русская литература стала гражданской трибуной, литературной критике тоже нужно было этому соответствовать. Перед литературной критикой встала задача растолковать то, что в иносказательной форме создали писатели. И критика, нужно сказать, с этим справилась блестяще, потому что возникла целая плеяда выдающихся критиков, таких как
Белинский,
Чернышевский,
Добролюбов,
Писарев, для которых художественные произведения чаще всего становились предлогом, чтобы высказать свои социально-политические взгляды. Литература ставила некоторые общественные вопросы перед читателями, а критики пытались ответить на эти вопросы в силу своих политических пристрастий, тем самым многократно усиливая политическую составляющую романа. Вокруг
Онегина,
Печорина,
Базарова разворачивались отнюдь не литературоведческие дискуссии. Это были политические дискуссии, которые велись о настоящем и будущем России.
- О каких писателях критики писали чаще всего?
- Я вспоминаю отзывы и рецензии на главные произведения русской литературы - на романы
Достоевского,
Толстого. И есть ощущение, что в момент их выхода рецензий могло быть не так уж и много. Эти романы еще не воспринимались как великие. «
Войну и мир» современники, например, сильно критиковали за недостаточно патриотическое описание Отечественной войны. «
Анну Каренину» тоже поначалу ругали, говорили, что Толстой уже не тот. Были, напротив, произведения, которые современники очень хвалили, засыпали восторженными отзывами, например, «
Семейную хронику» Аксакова. А потом оказалось, что этот замечательный текст попал как бы во второй дивизион русской классики.
Тираж этого романа не был продан при жизни Достоевского, а в перестройку вышло 11 изданий общим тиражом в 2,5 миллиона экземпляров. Федор Достоевский «Бесы»
Отличный пример - роман «
Бесы» Достоевского. В год выхода романа на него было написано 45 рецензий (в основном коротких, несерьезных), из которых бóльшая половина была отрицательными. Тираж этого романа не был продан в течение жизни Достоевского, и он был убежден, что его современники роман не поняли. А после смерти Достоевского роман начал активно печататься и продаваться. После революции 1917 года о нем написали все философы русского зарубежья, то есть впервые пошли серьезные рецензии. А потом случилось какое-то безумие в период перестройки: с 1989-го по 1991-й вышло 11 изданий «Бесов» общим тиражом в 2,5 миллиона экземпляров. Одним словом, бытование романов - штука непредсказуемая.
А
Тургенев, о котором мы еще поговорим, был автором, на романы которого написали много обстоятельных прижизненных критических отзывов и статей. Ему с этим повезло больше, наверное, чем Достоевскому.
- Почему именно Тургенев приковывал к себе столько внимания?
- Я думаю, это было связано прежде всего с тем, что все романы Тургенева политические. В каждом он пытался найти наиболее верные слова, чтобы показать дух эпохи и отразить ее героя. Тургенев, как мне кажется, обладал удивительной наблюдательностью, которая позволяла ему подмечать главное из того, что витает в воздухе. И с этой точки зрения он самый последовательный реалист из русских писателей, потому что его в большей степени интересовало то, что происходит в конкретный момент в России. Можно сказать, что по его романам можно изучать и историю социально-политических учений 40-70-х годов XIX века. Ведь, помимо прочего, он всегда пытался показать наиболее яркие общественные идеи и дискуссии. И поэтому его романы вызвали такую бурю эмоций с разных сторон. Представители разных направлений, школ, партий - все считали необходимым высказаться по поводу нового романа Тургенева.
- Одним из первых романов, который стал предметом широкой дискуссии, был «
Рудин». С чем это было связано?
- В середине XIX века произошла очень интересная дискуссия, которая получила название спор «лишних и новых людей». И он велся вокруг романов «Рудин» и «Обломов».
Немного к предыстории этого вопроса: термин «лишние люди» хорошо всем известен со школы. Все мы знаем, что лишние люди - это Онегин и Печорин, что лишний человек - это человек, который не может вписаться в социальную систему, найти для себя приличной деятельности, и он обречен на праздность. Главный вопрос: кого в этот сонм лишних людей включать? Чаще всего к Онегину и Печорину прибавляют
Бельтова и Рудина - героев романов
Герцена и Тургенева. Бельтов и Рудин, так же как Онегин и Печорин, чем-то похожи по своему поведению, они обречены на праздность. И в то же время они созданы в период царствования императора Николая I.
Для середины XIX века спор о лишних людях был отнюдь не школьный. Он спровоцировал раскол двух партий русской радикальной интеллигенции. Ленин говорил о том, что в истории России выделяются три поколения, действовавшие в революции. Сначала были дворяне-помещики, декабристы и Герцен, которые страшно далеки были от народа. Потом были революционеры-разночинцы, начиная от Чернышевского и заканчивая героями «Народной воли», которые были поближе к народу. И наконец, были пролетарии, которые и есть народ. Получилось, что романы «
Обломов» и «Рудин» поссорили представителей первого поколения революционеров, дворян 1840-х годов, и второго поколения, революционеров-разночинцев 1860-х годов.
Обломов и Захар, иллюстрация к роману «Обломов». Автор: К. Чичагов
Если не брать в расчет декабристов, с которых у нас начинается революционное движение, то первую оригинальную революционную теорию, получившую название «русский крестьянский социализм», сформулировал Александр Герцен. У Герцена была одна характерная черта: он был тем, кого мы называем кающимся дворянином. С одной стороны, он поклялся бороться с рабством и деспотизмом, с другой - не освободил своих крестьян и выступал против насильственной революции. Он был сложным, противоречивым революционером.
А вот в конце 1850-х - начале 1860-х годов, накануне Великих реформ, в России многое изменилось, и, помимо всего прочего, изменился состав русских революционеров. На сцене вместо идеалистов - таких как Герцен, которые черпали свое вдохновение в стихах
Шиллера, немецкой классической философии, трудах французских социалистов-утопистов, - вдруг появился новый человек, реалист. Который не особенно интересовался философами и поэтами, занимался не абстрактной философией, а естественными науками. Чаще всего это были разночинцы, и они не страдали раздвоенностью, которой страдали все кающиеся дворяне.
Когда разночинцы (Чернышевский, Добролюбов, Писарев) начали печатать свои статьи, вдруг всем показалось, что Герцен в одночасье страшно устарел. Что он уже недостаточно революционный, что он как бы что-то недоговаривает, что он явно не тот, на кого должна ориентироваться молодежь. И вот на фоне смены поколений в революционном движении произошел спор лишних людей и новых людей. Это был спор Николая Добролюбова и Александра Герцена на страницах «Современника» и лондонского «Колокола».
Добролюбов писал о том, что молодые разночинцы сменят оппозиционеров старого поколения
Началом этой полемики можно считать статью Добролюбова «Литературные мелочи прошлого года». Это была статья 1859 года, в которой он провел сравнительный анализ «отцов» и «детей» в революционном движении. Он напрямую об этом не говорил, но все понимали, о чем идет речь.
В этой статье Добролюбов писал дерзкие вещи: что оппозиционеры поколения Герцена были честными людьми, стремились к добру и справедливости, но больше всего они верили в книжные философские принципы, которые не имели ничего общего с действительностью. Но им на смену приходит новое поколение, молодые разночинцы, которые уже не интересуются абстрактной философией и могут принести настоящую пользу народу.
После этого Добролюбов выпустил сразу еще одну дерзкую статью, которая называлась «
Что такое обломовщина». Она была посвящена роману «Обломов», но и отчасти роману «Рудин». Там он писал, что все эти Бельтовы и Рудины, лишние люди 1840-х годов, - только разновидность лентяя Обломова. Они были заражены той же болезнью, «обломовщиной», и, кроме болтовни, ничего не сделали для общей пользы.
Герцен прочитал эту статью и понял, что молодое поколение пытается утверждаться за счет стариков. Ему это очень не понравилось, и он в 1860 году выпустил статью под названием «Лишние люди и желчевики». Желчевиками он называл молодых разночинцев, которые, с его точки зрения, были очень злы и страдали разлитием желчи. Он выступил в защиту лишних людей и сказал, что молодым людям, которые будут судить о поколении отцов по статьям Добролюбова, нужно вспомнить, в каких условиях предыдущее поколение жило: в николаевское время инакомыслие каралось виселицей, тюрьмой, каторгой и ссылкой. И лишними людьми становились эти оппозиционеры 1840-х годов не потому, что они были лентяями, а потому, что они просто не хотели служить николаевскому правительству.
Герцен считал, что молодые люди вроде Добролюбова пытаются самоутверждаться за счет стариков / culture.ru
Именно поэтому тех литературных героев, которые написаны при Николае - Онегина, Печорина, Бельтова и Рудина, - мы можем считать лишними людьми. А вот Обломова, который написан уже при Александре II, мы лишним считать не можем. Обломов просто лентяй.
Персонаж Рудина пополнил «сонм лишних людей»: не мог ни служить, ни прочитать лекцию. Иван Тургенев «Рудин»
Вот такая необычная литературоведческая полемика. На фоне обсуждения Рудина и Обломова произошел раскол двух поколений, двух партий русской радикальной интеллигенции.
- Какие черты Рудина делали его лишним человеком? В чем это проявлялось?
- Лишний человек - это человек, который никак не может найти свое место в социальной действительности и оказывается «умной ненужностью». Рудин предстает в романе очень ярким человеком, талантливым, умным, харизматичным. Он обладает невероятным даром убеждения, у него замечательные ораторские способности. Но в то же время Рудин не может сделать ничего практического. Он даже лекцию не может прочитать: Тургенев с иронией пишет, что он долго готовился к лекционному курсу и вместо первой лекции, которая должна была длиться час-полтора, читал что-то сбивчивое 20 минут, но больше не смог. Закончился материал, он раскраснелся и убежал. Пытался служить - не получилось. Пытался строить мосты - не смог. Ничего не смог. Герои противоположного склада, деятельные, появляются позже, в правление Александра II.
Продолжение большого интервью о Базарове, особом пути русского искусства и «постепеновцах» - на Bookmate Journal Наше новое медиа Bookmate Review - раз в неделю, только в вашей почте