** Волнующе острая интрига просматривается - в следующем: по крайней мере, двое из троих помощников шефа Бюро по надзору за порядком богослужений - это московские масоны, причём - не последнего ранга.
Вне всякого сомнения, масоном был Григорий Кольчугин; отец, купец 2ой гильдии Никита Никифорович Кольчугин - это известный в 1780х московский розенкрейцер, торговец герметической литературой, запрещённой в том числе, приказчик знаменитой новиковской Вольной Типографии, который был под арестом и на допросах - по делу Ивана Новикова.
Вполне вероятно, что масоном был и Иван Кузьмич Козлов; по крайней мере, когда его сын, Василий Козлов, студент Московского университета, в 1814 году прибыл в Петерпбург в поисках работы, его взял на службу и всячески опекал известный Павел Павлович Помиан де Пезаровиус (1776 + 1847), мастер стула ложи «Пеликан», в 1818 - 1819ом - один из ведущих идеолого российского масонства, член Директориальной ложи «Астрея», а также член легендарной петербургской ложи «Полярная Звезда». Он же с 1818 года числился в почётным членом лож «Казимир Великий» и «Постоянный храм» в Варшаве, - а в этих ложах почти поголовно все члены были отставными офицерами Великой Армии.
Павел Павлович - он же Пауль Вильгельм Помиан де Пезаровиус, сын лютеранского пастора из Вольмара, Лифляндской губернии, живший смолоду в Петербурге, - никак не мог быть ни родственником, ни другом московского купца Ивана Козлова; а вот масонская их взаимосвязь вполне возможна.
** Видимо, Иван Козлов как-то содействовал тому, что во время наполеоновского пребывания в Москве выстоял в целости, незатронутым почти, - Свято-Данилов монастырь. В отчёте о судьбе московских монастырей, который был составлен в 1817 году для князя Александра Николаевтича Голицына, говорится:
«На третий день (18 (6) сентября) неприятельский чиновник с офицерами и солдатами заняли настоятельские и братские покои; братия и московский купец Иван Козлов жили в церкви. Ворота запирали. В одно время партия Поляков, вдираясь в монастырь, порубили ворота и один Поляк пролез уже; но священник Иван Васильев обманно закричал, что в монастыре живёт князь Понятовский; влезший Поляк и вся партия отбежала тот монастыря. Жившие в монастыре неприятели, особливо офицеры, хотя часто ходили в церковь, ничего не касались, но всё осматривали. Один офицеры, видя перед иконой свечу, потребовал себе такую же; но от образа не велел брать».
**В первые же дни к Наполеону явился оставшийся в Москве отставной российский генерал - действительный статский советник Пётр Петрович Загряжский, камергер бывший директор придворных конюшен при Павле I. Вскоре он получил уже должность при штаб-квартире Императора, и взялся за обеспечение свиты Наполеона свежими лошадьми; возможно, он исполнял и иные поручения, более политические. Его покровителем был дивизионный генерал Арма́н Огюсте́н Луи́ де Коленку́р герцог де Весанс (Armand Augustin Louis de Caulaincourt, 1773 + 1827), бывший посол в России; во время похода 1812 года он занимал всего лишь придворную должность - Grand Écuyer, но был весьма влиятельной персоной, поскольку фактически был главным советником Наполеона по всему, что касается России.
Видимо, по протекции Петра Загряжского получила некоторое влияние в кругу оккупационной администрации графиня Екатерина Петровна Зотова, урождённая Загряжская, - тоже добровольно оставшаяся в Москве; его дальняя родственница, - (родословная запутана, так что точно их родство установить нельзя). Благодаря ей были приняты под особое покровительство монахини Зачатьевского женского монастыря. В записке на имя князя Александра Николаевича Голицына, министра духовных дел и народного просвещения, от 5 декабря 1817 года, рассказывалось:
« Игумения Доримедонта Протопопова с монахинями, послушниками и священником Емельяном Егоровым заперлись в церкви, исповедались и причастились Св. Тайн. 4 сентября Французы вступили в монастырь и спрашивали, где игумения; им сказали, что она уехала и увезла с собой имущество. Здания при пожаре загорелись, монахини собрались в церкви, рыдали и молились, прощались. Но церковь осталась невредимой. Монахиня Порфирия убежала за Крымский мост, «где, увидя графиню Екатерину Петровну Зотову (Примечание внизу страницы: «Урожденную Загряжскую; брат ее, отставной шталмейстер, легкомысленно оставался в Москве и служил неприятелю), просила ее о предстательстве перед неприятельским чиновником бароном Таулетом, охранявшим московских жителей, находящихся по другую сторону реки, от грабительства и насильства. Барон, по ее просьбе, приказал игумению и бывших с ней в монастыре привести к себе, где они находились под его охранением трое суток. Потом барон Таулет переехал в дом Полторацкого (примечание: на Калужской улице), а игумении с бывшими при ней велел возвращаться в монастырь.
При возвращении на Крымском мосту монахиня Назарета, испугавшись едущей по нем французской конницы, бросилась в реку, но один из конных Французов ее вытащил и всех проводил в монастырь. В день Рождества Богородицы о. Емельян служил всенощное бдение и молебен, с 22 сентября найдя необнаженным престол в приделе Алексия митрополита, совершал литургию, к ней ежедневно приходили оставшиеся многие жители. Надвратный образ Спаса Нерукотворного уцелел, хотя церковь над ним обгорела и железная крыша, раскаленная от огня, обвалилась».
(См.. Московские монастыри во время нашествия Французов. «Русский Архив», 1869 кн. 7-12, с 1398).
Упомянутый барон Таулет - это, несомненно, 24летний Огюст-Фредерик де Талюэ-Бонамур маркиз де Талюэ (Auguste-Frédéric de Talhouët-Bonamour, marquis de Talhouët, (1788 + 1842), блистательный офицер полка Конных гренадёр Императорской гвардии, тольско что возведённый за подвиг в Бородинском сражении в звание полковника; (а барон Империи с 3 августа 1810го, в 22 года).
** Военный губернатор Москвы Маршал Мортье герцог де Тревиз, взял под своё покровительство Спасо-Преображенский храм на Глинищах, в Китай-городе (сейчас Лубянский пр. д. 17).
В первые дни его настоятель, о. Пётр Симонов, почти восьмидесятилетний старик, был избит и ограблен в первые дни оккупации. После пожара вокргу храма собралось около 200 погорельцев, и о. Пётр обратился за помощью к военному губернатору. Маршал Мортье сделал всё, что мог: выделял регулярно провиант для прихожан, выдал охранную грамоту, поставил у храма караул.
О. Пётр Симонов постоянно приходил в штаб-квартиру Мортье, даже ходатайствовал перед ним: по его прошению герцог Мортье отменил расстрел трёх купцов, арестованных по обвинению в поджогах.
Почти 80летний о. Пётр Симонов был, наверно, самым старым из оставшихся в Москве иереев. А в Савинской церкви, на Девичьем поле, служил самый молодой - 25летний о. Иоанн Никольский, будущий духовный отец Гоголя. Он умер в 1872 году, и был последним из священников, переживших пять недель Наполеоновской Москвы.
** В начале сентября в Москве оказался протоиерей о. Михаил Гратинский (Грацинский, Грацианский) (1770 - 1828), священник Кавалергардского полка.
Кавалергардский полк - не просто полк; это творение Императора Павла, его очередной эксперимент по формированию российского рыцарства; в 1799ом Император Павел воссоздал Кавалергардский корпус - как гвардию Великого Магистра Державного ордена св. Иоанна Иерусалимского; все кавалергарды были дворянами и носили знак мальтийского креста. В январе 1800го, после реорганизации Ордена, Павел переименовал Корпус в полк и включил его в состав Лейб-гвардии на общих правах, но некий дух таинственной избранности кавалергардов так и сохранился. О. Михаил Гратинский был назначен в этот полк в декабре 1800 года, то есть - несомненно, этот священник пользовался благоволением Павла.
Вместе с полком протоиерей был в Бородинском сражении, (за храбрость в бою он был представлен к ордену св. Анны 2 степени), и после этого задержался в Москве, - по причине, собственно, непонятной. Приехал он «для исправления починкою церковных вещей». Для починки вещей, - именно в Москве, когда на город идёт Великая Армия, бегут жители, оступают на восток войска, - странное время. В рапорте своём он писал просто: 14 (2) сентября, «остался в Москве у неприятеля в плену… взят был в плен, где претерпел жестокости от неприятеля». Почему о. Михаил задержался, не ушёл вместе с полком, - неведомо.
Во время пожара к нему прибился коллежский регистратор Соколов. Они укрылись от пожара . в подвале полусгоревшего дома на Никитской улице. Здесь о.Михаилу был ограблен; в папорте он писал впоследствии: «Тут отняты у меня часы, бумажник с 600 руб., аттестат на получение фуража. Святотатственною рукою сорван был крест, всемилостивейше Государем Императором пожалованный, сорвали и святую дарохранительницу всегда носимую мною на ленте. Невозможно изобразить состояния моего, в коем находился я, взирая на поругание святыни».
В это время мимо проходил некий офицер Великой Армии. Он заставил мародёров вернуть священнику крест и дарохранительницу.
После этого о. Михаил почему-то сразу попал под покровительство офицеров Старой Гвардии. Его взял под защиту бригадный генерал барон Жан Луи Гро (Jean Louis Gros, (1767 + 1824), командир 1го полка пеших егерей Императорской Гвардии, ветеран всех наполеоновских кампаний, выслужившийся из капралов Севеннского егерского полка (он воевал при Республике в Рейнской и Пиренейской армиях, был в походе 1805 года, при Аустерлице, воевал в Пруссии. Польше, Испании).
Сначала кавалергардскому священнику была предоставлена домовая церковь в уцелевшем особняке генеральши Глебовой-Стрешневой. Там он отслужил молебен, на котором присутствовали офицеры Великой армии (в рапорте о. Михаил писал, что молился (будто бы) «о послании русскому воинству победы над супостатом», но французы (будто бы) ничего не поняли).
Затем барон Гро разместил о. Михаила Гратинского и сопровождавшего его Соколова в доме Лобанова, своей штаб-квартире. Он предоставил священнику несколько комнат. Там же, по ходатайству священника, генерал Гро разместил и других погорельцев, собиравшихся со всей Москвы. По приказу генерала, погорельцам предоставляли ежедневно провинат, хотя его явно не хватало на всех.
Здесь священник пробыл почти две недели. Вокруг него скопилось уже около 200 человек. Тогда 25 (13) сентября, на второй день после открытия Муниципалитета, Соколов нашёл сохранившийся пустуюший дом на улице Мясницкой. Генерал барон Гро отдал и этот дом в распоряжение священника.
Мясницкая, улица стариннейшая, средневековая даже, возникшая ещё при великих князьях, - к северо-востоку от Кремля, словно первая стрелка на карте. нацеленная в сторону Владимира, Казани, и, если угодно, Индии, - в это время превратилась в эпицентр оккупационной военной администрации. Сгорела она примерно на треть, все каменные здания уцелели. Эта улица, к северо-востоку от Кремля, Здесь разместился и штаб генерал-губернатора, и военная комендатура, она же жандармерия (и в этом же здании - импровизированная тюрьма для особо важных пленников). Главный Почтамт на Мясницкой использовался по назначению - как штаб военно-полевой почты. Отсюда начиналась жизненно важная артерия, связывающая Москву через Смоленск, Минск, Вильно и Варшаву - с Парижем. И Муниципалитет был устроен - здесь же.
находилась На этой же улице находилась старая приходская церковь св. Евпла Архидиакона, около Почтамта. О. Михаил занял этот храм. Военный комендант Москвы, дивизионный генерал граф Эдуар Жан-Батист Мийо (Édouard Jean-Baptist Milhaud; 1766 + 1833), видимо, по протекции генерала Гро, выдал ему охранный лист и выделил двух часовых для охраны во время богослужения.
В своих записках аббат Адриан Сюрюг, настоятель храма св. Людовика, - это храм стоял тоже близ Мясницкой, - сообщает: в среде московского духовенства о. Михаила накануне осуждали, стращали, отговаривали: "Один московский протопоп пугал его тем, что его заставят молиться за Наполеона вместо императора Александра и заменят именем папы Святейший Синод, но священник заранее осведомился об этом, и командир разрешил ему не менять ни единого слова в литургии и продолжать молиться за Александра I, своего законного монарха".
27 (15) сентября (в день коронации Императора Александра) протоиерей в первый раз с колокольным звоном отслужил молебен «о даровании победы русскому христолюбивому воинству и об изгнании врага».
Аббат Сюрюг примолвил, к слову: "Это иностранный священник, духовник полка кавалергардов". Возможно, на это соображение его навела по-польски звучащая - для иностранца, - фамилия протоиерея. Но - вряд ли, такие фамилии носили очень многие русские священники. Возможно, аббат приметил, что французы как-то особенно почтительно относились к о. Михаилу Гратинскому, совсем не так, как к прочим русским попам.
С этого времени о. Михаил ежедневно совершал богослужения, и постоянно произносил проповеди. При этом он весьма смело призывал к войне с супостатами, - что, впрочем, опять же известно только из его рапорта. Но, в любом случае, прихожан в этом храме становилось всё больше.
Гратинский беспрепятственно служил в храме св. Евпла все последующие дни, почти месяц, - вплоть до оставления Москвы последними частями Великой Армии, и потом - пока не приехал бежавший приходский священник.
** Все свидетельства сводятся к тому, что приблизительно первые две недели из пятинелельной истории Наполеоновской Москвы (с 14 (2) сентября) - военные власти не обращали никаког внимания на то, что творилось в храмах и монастырях.
Во время пожара церкви горели, как и вся Москва, очень многие из храмов превратились в обугленные руины и восстаналивались потом очень медленно; некоторые стояли. Напоминанием о великом наполеоновском пожаре, ещё в 1840х.
В это время солдаты Великой Армии громили и грабили храмы - может быть, даже особо целеустремлённо; какой-то мистической вражды в этом не было: солдаты ошалели - и от апокалитптического пожара, и - от предполагаемых азиатских богатств, доставшимся им в руки - нужно было только отыскать тайники, с этими сокровищами, и они мерещились везде; а главное - зияющая пустота оставленного города подталкивала французов, немцев, итальянцев, поляков, испанцев - к грани безумия.
Грабили именно солдаты, вырывавшиеся из-под власти командиров, об этом свидетели утверждают - согласным хором. Офицеры повсеместно защищали храмы, как могли. А высшее командование поневоле оказалось в положении защитников Православия.
Если какой-либо генерал или, тем более, Маршал Франции, останавливалсь в монастыре или неподалёку от храма - это было спасением и для священника, и для монашествующих, и для церковного имущества.
** Но всё изменилось после учреждения Муниципалитета, 24 сентября. А с 27 (15) сентября - произошёл некий отчётливый перелом в религиозной политике Протектората Великой Армии.
В этот день (тезоименитный: празднование коронации Александра I) - началась служба в храме св. Евпла, в центре Москвы. Протоиерей Михаил Гратинский получил на это разрешение военного коменданта графа Мийо, у храма был выставлен военный караул.
В этот же день интендант Бартелеми де Лессепс лично приехал в Знаменский мужской монастырь и приказал возобновить богослужение в нижнем храме Знаменского собора. В монастыре была оставлена охрана. Примерно тогда же было возобновлено служение в Страстном женском монастыре - и об этом отдал прямое распоряжение некий «неприятельский чиновник». Скорее всего - это сам де Лессепс, только у него были подобные полномочия; или - некто, прибывший по его поручению.
«Игумении позволили жить на паперти, а через несколько дней дали келью. Церковь неприятели заперли, и никого в оную целые две недели не впускали. Потом неприятельский чиновник прислал от себя парчевые ризы и прочее, нужное для служения, присовокупив от себя 6 бутылей красного вина, муки крупичатой и свеч восковых, и, отдав ключи, позволил совершать в церкви священнослужение, которое совершалось оставшимся монастырским священником Андреем Герасимовым».
(См.. Московские монастыри во время нашествия Французов. «Русский Архив», 1869 кн. 7-12, с 1398).
Солдаты ворвались в Страстной монастырь в первый же день, 16 (4) сентября. Храм открылся через две недели - стало быть, 30 (18) сентября. Хотя, вполне возможно, это произошло чуть раньше, 27 или 28го. "Неприятельский чиновник", проявивший трогательную заботу - это, несомненно, тот же де Лессепс.
В Рождественском женском монастыре храм открылся тоже - после того, как начал работать Муниципалитет.
«По учреждении муниципального правления в монастыре остановился какой-то генерал, и трапезу в церкви Божия Матери употребил для конюшни. Впрочем, с сего времени священник сего монастыря Александр Васильев в Златоустовской церкви совершал священнослужение, и неприятели беспокойства не делали. В монастыре укрывалось много обывателей».
** Остались свидетельства: когда православные священники выезжали на требы, им выделяли для охраны конвой. Так, коллежский асессор Сокольский, переживший московскую наполеониану, писал в своём известном письме:
"В 2 с 1/2 часа притащились опять ко священнику, который, не могши всего перенести, вынесен был мертвый в церкву, лежавши непогребенный 4 или 5 дней. Здесь опять должно было вооружиться новым терпением, сносить новые грубости, но для погребения старика привезен [был] поп из запасного дворца под французским караулом, которому должно было заплатить". Это произошло 17 (29) сентября.