Гость и Шёлк, виолончель.
Прописали мы неделю назад в Гостя миди-виолончель, да и призадумались: понятно, что все равно лучше, чем без нее - но вот с этим ревнюковским басом химическая виолончель звучит так... так, не знаю, как будто бы вы запрягли чистокровного скакового, горячего и нервного, чемпиона всех на свете дерби, - в телегу с пыльными мешками. Как-то совсем, совсем несообразно.
Ладно, плакал наш бюджет.
И приходит к нам вчера Петр Кондрашин.
Ну, и дальше, друзиа, три часа чистого счастья - потому что, как выяснилось, от звуков виолончели я не просто теряю волю, я ее теряю совсем. Хуже, чем от баса. Бас я все-таки способна ещё как-то ещё оценить: здесь вот так сыграл, здесь вот так, подлец, нажал: красиво, не могу.
А от виолончели, которая поёт таким густым, благородным, полнозвучным, медовым таким или шоколадным голосом, так ласкает, так утешает - от виолончели у меня сразу просто делаются косые глаза - и все. Все.
Как она выпевает свои партии в Шёлке. Она забрала твою бессмертную душу - а ты этого даже не заметил, сидишь с косыми глазами, или вовсе их закрыл и качешься в такт, и тебе так хорошо . Сколько в ней любви, нежности, печали, смирения и все-таки тихой такой надежды, - в общем, думаю, эту запись можно будет поместить на альбом, в качестве бонуса, прямо как минусовку, без вокала: она и так там за меня сказала всё.
Итак, в Госте и в Шёлке теперь срослось все: из разрозненной кучи запчастей вдруг возникли два таких вполне себе звездолёта, - кроме моего вокала пока что; но тут тоже баснословная удача: кто-то отказался от трех смен на той неделе, и я тут же, тут же их алчно застолбила, и теперь надеюсь все успеть - безо всякой истерики, без этого, знаете, спорта высоких достижений, когда у тебя есть раз в четыре года только эти три попытки, и если сбил планку на третий раз - до свидания, домой без медалей, пакуй чемодан, презренный лузер. Нетушки, фигушки. Все-таки запись альбома не должна быть совсем уж такой Олимпиадой, это ж не спорт в самом деле.
Я беру паузу, мини-отпуск; меня отпустило; тряска и лихоманка прошлой недели утихла, я снова могу есть и спать. Погода - лучшая на свете, не Багдад, конечно, но тоже ничего, ведь это же лето, ребята - а лето в моем словаре переводится как "чистое счастье", "радость каждую минуту", как "господи, наконец-то тепло".
Жалко только, сегодня тучки. Не позагораешь.
Ладно, плакал наш бюджет.
И приходит к нам вчера Петр Кондрашин.
Ну, и дальше, друзиа, три часа чистого счастья - потому что, как выяснилось, от звуков виолончели я не просто теряю волю, я ее теряю совсем. Хуже, чем от баса. Бас я все-таки способна ещё как-то ещё оценить: здесь вот так сыграл, здесь вот так, подлец, нажал: красиво, не могу.
А от виолончели, которая поёт таким густым, благородным, полнозвучным, медовым таким или шоколадным голосом, так ласкает, так утешает - от виолончели у меня сразу просто делаются косые глаза - и все. Все.
Как она выпевает свои партии в Шёлке. Она забрала твою бессмертную душу - а ты этого даже не заметил, сидишь с косыми глазами, или вовсе их закрыл и качешься в такт, и тебе так хорошо . Сколько в ней любви, нежности, печали, смирения и все-таки тихой такой надежды, - в общем, думаю, эту запись можно будет поместить на альбом, в качестве бонуса, прямо как минусовку, без вокала: она и так там за меня сказала всё.
Итак, в Госте и в Шёлке теперь срослось все: из разрозненной кучи запчастей вдруг возникли два таких вполне себе звездолёта, - кроме моего вокала пока что; но тут тоже баснословная удача: кто-то отказался от трех смен на той неделе, и я тут же, тут же их алчно застолбила, и теперь надеюсь все успеть - безо всякой истерики, без этого, знаете, спорта высоких достижений, когда у тебя есть раз в четыре года только эти три попытки, и если сбил планку на третий раз - до свидания, домой без медалей, пакуй чемодан, презренный лузер. Нетушки, фигушки. Все-таки запись альбома не должна быть совсем уж такой Олимпиадой, это ж не спорт в самом деле.
Я беру паузу, мини-отпуск; меня отпустило; тряска и лихоманка прошлой недели утихла, я снова могу есть и спать. Погода - лучшая на свете, не Багдад, конечно, но тоже ничего, ведь это же лето, ребята - а лето в моем словаре переводится как "чистое счастье", "радость каждую минуту", как "господи, наконец-то тепло".
Жалко только, сегодня тучки. Не позагораешь.