"Петрушка Великий", часть 1
Начала смотреть с "Буратино" Магнитогорского театра куклы и актёра "Буратино" (режиссёр Сергей Ягодкин).
Перед началом в фойе начали ходить мимы: то ли персонажи (Дуремар угадывался, хотя в спектакле его почти не было), то ли просто бродячие артисты, в одинаковых комбинезонах и сиротских с чужого плеча плащах. На сцене они же начали вспоминать историю про деревянного мальчика, с самого начала, с запаха дерева и фейерверка стружек. Они работают с деревом как материалом и предметом, долго раскачиваются, пробуя его со всех сторон, играя со слесарными инструментами. Пантомимы идут одна за другой, удачные сами по себе, но необязательные в ткани сюжета.
И наконец появился тот самый мальчик, наконец-то история начала развиваться, но снова с песнями ушла куда-то в сторону. Так будет постоянно, о событиях сказки нам будут напоминать, где-то набегами, где-то с длительными остановками для игры; это постмодернистская вещь для тех детей, которые прекрасно знают и классический толстовский текст, и другую детскую классику - скажем, Кэрролла. Методы игры самые разные: клоунада, пантомима, теневой театр, марионетки, перчаточные и тростевые куклы, много живого плана. Причём клоуны и основные персонажи воспринимаются как дети, Карабас, у которого кукольная только маска и костюм, остаётся большой куклой, а взрослый - только возвышающийся над всеми папа Карло в ботинках на огромной платформе.
Оформление Анвара Гумарова шикарное: местами похоже на "бедный театр", иногда продуманную до мелочей декорацию хочется поместить в музей для длительного разглядывания. Шарманка, она же место для проекции теней, она же холст с нарисованным очагом. Фантазийный домик-чайник Мальвины на дереве под Луной, прицепленный якорем к лужайке. Подводно-водолазная тематика в сцене с Тортиллой (здесь такой мягкой, маленькой и беззащитной, а вовсе не мудрой). Логово Карабаса-Барабаса, где проходят детские представления и есть намёк на вечернюю жизнь для взрослых: лапы краба в театре движутся точь-в-точь как классические "ножки из кабаре". Взрослого ненавязчивого юмора вообще довольно много, для семейного просмотра самое то.
Разнообразное стилевое и жанровое наполнение даёт представление о возможностях театра, и только: каждый новый кусок схвачен на бегу, небрежно, куклы не оживают, тени несуразно дёргаются, сценки обрываются на полуноте и не подхватываются следующими. Ничего плохого, но цельности не было.
Дальше - токийский "genre:Gray" с двойным представлением "История некой птицы", "История некоего лица". Две женщины, ученица (Акэми Китаи) и учитель (Мияко Куротани), каждая со своей философской историей. Кукол в привычном понимании нет, есть предметы, которые детально изучает актриса (скелет и маска птицы, маска лица и кучка тряпья), находит им применение, вписывает в какие-то свои ритуалы, вдыхает в них жизнь на короткое время, познаёт через них свою человеческую сущность. На обоих показах вместо слов - живая музыка. В первом случае это корейский инструмент каягум, который подаёт голос редко, когда тишина уже становится привычной и говорящей; он подхватывает движения девушки, оттеняет их. Во втором джазовый авангардистский пианист Ёриюки Харада берёт инициативу в свои руки, создаёт своё действо (и за его руками, ногами, лицом, позами, рывками смотреть порой интереснее, чем на историю лица), задаёт тон, к которому уже вынуждена подстраиваться актриса - она ведь в этой части танцовщица, а значит, музыка её ведёт.
Постановки настолько абстрактны и метафоричны, что интерпретаций можно придумать сколько угодно. Для меня это считалось как размышления о смерти, о взаимодействии с миром, который будет после нас либо был до нас. Мозг японцев настолько непонятен для меня, словно это существа с другой планеты. Одно могу сказать определённо: захватывает и поглощает внимание целиком.
Итальянский город Лечче, театр "Koreja" (режиссёр Энзо Тома) представил свой взгляд на кукольный мир в "Паладинах Франции".
Правителей не раз сравнивали с кукловодами, бросающими марионеток на войну. На игрушечные войны людей, не вольных над собой и не понимающих своей судьбы. Здесь эта метафора дана буквально. Кукол как таковых на сцене нет, но все четыре участника - куклы. Чёрные трико и водолазки, белый грим на всех, универсальная ноль-позиция. Но мы видим две вешалки с костюмами-доспехами, над каждым крест-вага, с помощью которого можно управлять марионеткой. Актёр "входит" в костюм, принимает нужный образ и становится то тем, то другим героем, то женщиной, то мужчиной. Меняться ролями довольно легко, всё гротескно и карикатурно. Психологического разбора нет, сюжет и характеры можно взять из самого текста, который иногда идёт вразрез с видимым. Действительно, марионетки: одинаковые, пустые, взаимозаменяемые, чувства обозначаются, но не проживаются. Нелепые поступки влекут за собой нелепые последствия, бесполезные нелепые смерти. Надо всем и всеми высится франкский король Карл Великий, о существовании которого напоминает только грозный голос издалека.
В финале "кукол" снова развесили по местам до следующего представления.
Казалось бы, грустно, но это смешно. Здесь полно весёлого идиотизма (это комплимент, если что) типа дуэли из лёгкого подпрыгивания и постукивания тупыми мечами. Все костюмы сделаны из самых бытовых вещей, кухонной утвари: рыцарские доспехи и щиты из металлических тарелок, крышек от кастрюлек, нашитых на ткань вилок-ложек. Красавицу из Катая нарядили в циновку и дали в руку два больших мятых веера. Задействованы мухобойки, корзины и кастрюли в качестве головных уборов... Смотрится стильно, кстати.
Добротная комедия с говорливыми, как обычно, итальянцами (многословные тирады содержат подтексты, интертексты и комментарии тут же, переплетая восьмой век с двадцать первым) - не больше.
Перед началом в фойе начали ходить мимы: то ли персонажи (Дуремар угадывался, хотя в спектакле его почти не было), то ли просто бродячие артисты, в одинаковых комбинезонах и сиротских с чужого плеча плащах. На сцене они же начали вспоминать историю про деревянного мальчика, с самого начала, с запаха дерева и фейерверка стружек. Они работают с деревом как материалом и предметом, долго раскачиваются, пробуя его со всех сторон, играя со слесарными инструментами. Пантомимы идут одна за другой, удачные сами по себе, но необязательные в ткани сюжета.
И наконец появился тот самый мальчик, наконец-то история начала развиваться, но снова с песнями ушла куда-то в сторону. Так будет постоянно, о событиях сказки нам будут напоминать, где-то набегами, где-то с длительными остановками для игры; это постмодернистская вещь для тех детей, которые прекрасно знают и классический толстовский текст, и другую детскую классику - скажем, Кэрролла. Методы игры самые разные: клоунада, пантомима, теневой театр, марионетки, перчаточные и тростевые куклы, много живого плана. Причём клоуны и основные персонажи воспринимаются как дети, Карабас, у которого кукольная только маска и костюм, остаётся большой куклой, а взрослый - только возвышающийся над всеми папа Карло в ботинках на огромной платформе.
Оформление Анвара Гумарова шикарное: местами похоже на "бедный театр", иногда продуманную до мелочей декорацию хочется поместить в музей для длительного разглядывания. Шарманка, она же место для проекции теней, она же холст с нарисованным очагом. Фантазийный домик-чайник Мальвины на дереве под Луной, прицепленный якорем к лужайке. Подводно-водолазная тематика в сцене с Тортиллой (здесь такой мягкой, маленькой и беззащитной, а вовсе не мудрой). Логово Карабаса-Барабаса, где проходят детские представления и есть намёк на вечернюю жизнь для взрослых: лапы краба в театре движутся точь-в-точь как классические "ножки из кабаре". Взрослого ненавязчивого юмора вообще довольно много, для семейного просмотра самое то.
Разнообразное стилевое и жанровое наполнение даёт представление о возможностях театра, и только: каждый новый кусок схвачен на бегу, небрежно, куклы не оживают, тени несуразно дёргаются, сценки обрываются на полуноте и не подхватываются следующими. Ничего плохого, но цельности не было.
Дальше - токийский "genre:Gray" с двойным представлением "История некой птицы", "История некоего лица". Две женщины, ученица (Акэми Китаи) и учитель (Мияко Куротани), каждая со своей философской историей. Кукол в привычном понимании нет, есть предметы, которые детально изучает актриса (скелет и маска птицы, маска лица и кучка тряпья), находит им применение, вписывает в какие-то свои ритуалы, вдыхает в них жизнь на короткое время, познаёт через них свою человеческую сущность. На обоих показах вместо слов - живая музыка. В первом случае это корейский инструмент каягум, который подаёт голос редко, когда тишина уже становится привычной и говорящей; он подхватывает движения девушки, оттеняет их. Во втором джазовый авангардистский пианист Ёриюки Харада берёт инициативу в свои руки, создаёт своё действо (и за его руками, ногами, лицом, позами, рывками смотреть порой интереснее, чем на историю лица), задаёт тон, к которому уже вынуждена подстраиваться актриса - она ведь в этой части танцовщица, а значит, музыка её ведёт.
Постановки настолько абстрактны и метафоричны, что интерпретаций можно придумать сколько угодно. Для меня это считалось как размышления о смерти, о взаимодействии с миром, который будет после нас либо был до нас. Мозг японцев настолько непонятен для меня, словно это существа с другой планеты. Одно могу сказать определённо: захватывает и поглощает внимание целиком.
Итальянский город Лечче, театр "Koreja" (режиссёр Энзо Тома) представил свой взгляд на кукольный мир в "Паладинах Франции".
Правителей не раз сравнивали с кукловодами, бросающими марионеток на войну. На игрушечные войны людей, не вольных над собой и не понимающих своей судьбы. Здесь эта метафора дана буквально. Кукол как таковых на сцене нет, но все четыре участника - куклы. Чёрные трико и водолазки, белый грим на всех, универсальная ноль-позиция. Но мы видим две вешалки с костюмами-доспехами, над каждым крест-вага, с помощью которого можно управлять марионеткой. Актёр "входит" в костюм, принимает нужный образ и становится то тем, то другим героем, то женщиной, то мужчиной. Меняться ролями довольно легко, всё гротескно и карикатурно. Психологического разбора нет, сюжет и характеры можно взять из самого текста, который иногда идёт вразрез с видимым. Действительно, марионетки: одинаковые, пустые, взаимозаменяемые, чувства обозначаются, но не проживаются. Нелепые поступки влекут за собой нелепые последствия, бесполезные нелепые смерти. Надо всем и всеми высится франкский король Карл Великий, о существовании которого напоминает только грозный голос издалека.
В финале "кукол" снова развесили по местам до следующего представления.
Казалось бы, грустно, но это смешно. Здесь полно весёлого идиотизма (это комплимент, если что) типа дуэли из лёгкого подпрыгивания и постукивания тупыми мечами. Все костюмы сделаны из самых бытовых вещей, кухонной утвари: рыцарские доспехи и щиты из металлических тарелок, крышек от кастрюлек, нашитых на ткань вилок-ложек. Красавицу из Катая нарядили в циновку и дали в руку два больших мятых веера. Задействованы мухобойки, корзины и кастрюли в качестве головных уборов... Смотрится стильно, кстати.
Добротная комедия с говорливыми, как обычно, итальянцами (многословные тирады содержат подтексты, интертексты и комментарии тут же, переплетая восьмой век с двадцать первым) - не больше.