Ирбит. День шестой
Вчера на фестивале была сделана первая попытка подойти к современному театру: Шадринский драматический театр, "Ревизор, или удачный день господина Х", режиссёр Юлия Батурина.
Получилась жуткая разношёрстность по всем фронтам.
Сценография Алексея Унесихина: столики, палатки, лес, двухспальная кровать гостиницы в первом акте и пафосно-бордово-золотые, многозначительно и безлико свисающие с "потолка" полосы-зеркала, круглое ложе со множеством подушек в центре во втором.
Музыка: смесь Стаса Михайлова, группы "Ленинград", какого-то русского шансона и какого-то русского рэпа, зенитовских кричалок и не пойми чего ещё.
Костюмы: в первой сцене, дающей надежды на хороший задел, вполне современное охотничье снаряжение. Осип (Ося, как называет его Хлестаков) в костюме телохранителя с неотъемлемой кобурой под пиджаком. Сам Хлестаков - что-то вроде стиляги с повадками гопника и речью рэпера. Анна Андреевна то в домашнем шёлковом кимоно, то в люрексовом платье. Марья Антоновна с вечными наушниками в ушах и напоминающая раскрашенную эмо-девочку (более точного определения не подыскивается). Городничий и свита в пыльных стандартно-гоголевских зелёных сюртуках, хотя на почтмейстере, Бобчинском и Добчинском костюмы вполне современные.
Речь: в Гоголя добавили отсебятины, пересказывают его порой своими словами, снабжая вставками типа "блин", "нифига", "ну чё", "зоопарк". При этом оставляют явные анахронизмы, никак их не оправдывая.
Время действия: опять-таки анахронизмы из девятнадцатого века. Пионеры, вышедшие в зал с конфетами. Телевизор с видеомагнитофоном (изображениями ужастика с которого нас кормили минуты две, не меньше) в номере гостиницы. Разгадывающий сканворды Осип. Женские нейлоновые чулки в кармане Луки Лукича. Кальян вместо сигары у Хлестакова. Слова про вай-фай, который в трактире не ловит. Бобчинский и Добчинский, снимающие унижающегося городничего на мобильные, и тут же городничий, пишущий записку на счёте, в котором "рубль двадцать пять копеек". Хлестаков, принимающий взятки современными тысячными купюрами.
С образами и игрой примерно так же: кто пытается быть предельно сегодняшним, кто застрял в своём люрексе и "братковских" повадках, кто остаётся в классически-штампованном спектакле по Гоголю. Продолжать можно долго, смысла нет.
Да, есть традиционный неплохой городничий (Владимир Баранов), который вытянул финальный монолог в верную сторону несмотря на то, что режиссёр заставил его сначала вешаться на собственном ремне, а потом сидеть в смирительной рубашке. Есть плюс-минус традиционный Хлестаков (точнее, Александр Карпов, теоретически могущий быть неплохим Хлестаковым). Есть живой, хорошо подошедший к предлагаемым условиям Земляника (Сергей Балашов, за живостью и обаянием которого видится двойное дно и возможность более сложных задач). Пожалуй, и всё.
Получилась жуткая разношёрстность по всем фронтам.
Сценография Алексея Унесихина: столики, палатки, лес, двухспальная кровать гостиницы в первом акте и пафосно-бордово-золотые, многозначительно и безлико свисающие с "потолка" полосы-зеркала, круглое ложе со множеством подушек в центре во втором.
Музыка: смесь Стаса Михайлова, группы "Ленинград", какого-то русского шансона и какого-то русского рэпа, зенитовских кричалок и не пойми чего ещё.
Костюмы: в первой сцене, дающей надежды на хороший задел, вполне современное охотничье снаряжение. Осип (Ося, как называет его Хлестаков) в костюме телохранителя с неотъемлемой кобурой под пиджаком. Сам Хлестаков - что-то вроде стиляги с повадками гопника и речью рэпера. Анна Андреевна то в домашнем шёлковом кимоно, то в люрексовом платье. Марья Антоновна с вечными наушниками в ушах и напоминающая раскрашенную эмо-девочку (более точного определения не подыскивается). Городничий и свита в пыльных стандартно-гоголевских зелёных сюртуках, хотя на почтмейстере, Бобчинском и Добчинском костюмы вполне современные.
Речь: в Гоголя добавили отсебятины, пересказывают его порой своими словами, снабжая вставками типа "блин", "нифига", "ну чё", "зоопарк". При этом оставляют явные анахронизмы, никак их не оправдывая.
Время действия: опять-таки анахронизмы из девятнадцатого века. Пионеры, вышедшие в зал с конфетами. Телевизор с видеомагнитофоном (изображениями ужастика с которого нас кормили минуты две, не меньше) в номере гостиницы. Разгадывающий сканворды Осип. Женские нейлоновые чулки в кармане Луки Лукича. Кальян вместо сигары у Хлестакова. Слова про вай-фай, который в трактире не ловит. Бобчинский и Добчинский, снимающие унижающегося городничего на мобильные, и тут же городничий, пишущий записку на счёте, в котором "рубль двадцать пять копеек". Хлестаков, принимающий взятки современными тысячными купюрами.
С образами и игрой примерно так же: кто пытается быть предельно сегодняшним, кто застрял в своём люрексе и "братковских" повадках, кто остаётся в классически-штампованном спектакле по Гоголю. Продолжать можно долго, смысла нет.
Да, есть традиционный неплохой городничий (Владимир Баранов), который вытянул финальный монолог в верную сторону несмотря на то, что режиссёр заставил его сначала вешаться на собственном ремне, а потом сидеть в смирительной рубашке. Есть плюс-минус традиционный Хлестаков (точнее, Александр Карпов, теоретически могущий быть неплохим Хлестаковым). Есть живой, хорошо подошедший к предлагаемым условиям Земляника (Сергей Балашов, за живостью и обаянием которого видится двойное дно и возможность более сложных задач). Пожалуй, и всё.