Ирбит. День пятый
Нижнетагильский драматический театр показал "Дикое счастье" по Олегу Богаеву по Мамину-Сибиряку. К масштабной постановке Валерия Пашнина (с масштабной же, предельно ясной и функциональной сценографией Александра Кузнецова) осталось много вопросов, но преимущества для меня преобладают.
После первого акта думала, что, живи я в Нижнем Тагиле, пересматривала бы эту вещь раз пять, не меньше. Второй акт затянули, его бы урезать и по времени, и по сюжету, в особенности хочется купировать монологи-нравоучения и религиозную составляющую, позиция которой ясна и без проговаривания. Современно "нарезанный" текст сочетается с по-хорошему традиционным, качественным психологическим театром. Не всегда, с оговорками, но всё же. В то время как к отдельным актёрам, образам и решениям можно придираться и придираться, общий эффект достигается, внимание не угасает ни на минуту, хотя сюжет знакомый.
Да, цыгане дурные, с идиотскими париками, но вместе с их появлением утвердилось ощущение страшной стихии, в которую засасывает Гордея Брагина (Игорь Булыгин). Да, городские дамочки совсем проходные, но и их минутные вставки нужны для воссоздания городского калейдоскопа перед деревенским свежеразбогатевшим мужиком. Да, разбойники совсем уж нелепые, но и они подходят для контраста с последующим серьёзным куском. Да, Татьяна Власьевна (Любовь Новосёлова) с самого начала играет в античную трагедию и напускает пафоса, но и это можно оправдать, потому что есть другое, живое и важное.
Симпатичный в общем-то поначалу персонаж, Гордей Евстратыч на наших глазах меняется, меняется серьёзно, глубоко, последовательно. Сложная работа Булыгина, в которой много нюансов, несколько стадий перевоплощения и практически нет возможности быть не на виду. Все перемены в реальном времени, и вся последовательность выстраивается логически и позволяет сопереживать уже преображённому, зачерствевшему и озлобившемуся герою "по старой памяти". За него страшно, неловко, больно.
Семья и мужская дружба постепенно перестают быть ценностями, а именно их атмосферу получилось передать как нельзя лучше и теплее (и именно этого не хватало накануне тюменцам). Потому и персонажи, казавшиеся поначалу важными, показанные подробно, всё больше отходят на второй план, становятся эпизодическими картинками, уступая место Гордею и его преображениям. Крупный план становится фоном, и это тоже хорошо и правильно.
Однако даже в эпизодах актёры не перестают проживать свою роль, честно реагируя на реплики, даже когда они направлены не к ним конкретно (такой индивидуальной проработки опять же хотелось в "Старшем сыне", где артисты замирали в красивой мизансцене, ожидая следующих обращённых к ним слов).
Верилось любящей и страдающей за мужа Дарье (Ирина Цветкова), смиренному отцу Кондрату (Василий Саргин) с вполне светской молодостью и тянущимся в молчании шлейфом прошлого, радеющему за друга крепкому семейственному Фёдору (Валерий Каратаев), ищущей выгоду и жалеющей дочку Прасковье (Елена Макарова), простоватой влюблённой Алёнке (Екатерина Сысоева), трепетно любящему Михалке, почитающему и спасающему отца, достоверно воспроизводящему внутренний бунт от покорности до отчаяния (Данил Зинеев с удивительно юным открытым лицом, которого наверняка эксплуатируют в качестве сказочных принцев).
В особенности же на восприятии сказывалась массовая энергия многолюдных сцен, несущих несомненный смысл и разобранных на людей в толпе, а не на массы. Крестный ход, странный, тяжёлый единый путь столь разных людей с разными целями. Городские гулянья, в которых человек теряет и деньги, и лицо, и личность, забывает себя и родных в денежном дурмане. Надсадная тупая работа на прииске, где постоянный страх и запах смерти неразлучны с жаждой наживы. Спасение от затопления, где рабочие слаженно, верно, точно делают всё, чтобы спасти себя и хозяина. Тушение пожара, где холодная вода из вёдер не случайно окатывает сначала Гордея, выводя его из долгого дурмана.
И финал, перекликающийся с началом: ещё один вознёсшийся в гордыне человек, убивший другого из-за денег, наложил на себя обет и проходит огромный путь на коленях. Может быть и скорее всего, излишний. Но и он работает.
После первого акта думала, что, живи я в Нижнем Тагиле, пересматривала бы эту вещь раз пять, не меньше. Второй акт затянули, его бы урезать и по времени, и по сюжету, в особенности хочется купировать монологи-нравоучения и религиозную составляющую, позиция которой ясна и без проговаривания. Современно "нарезанный" текст сочетается с по-хорошему традиционным, качественным психологическим театром. Не всегда, с оговорками, но всё же. В то время как к отдельным актёрам, образам и решениям можно придираться и придираться, общий эффект достигается, внимание не угасает ни на минуту, хотя сюжет знакомый.
Да, цыгане дурные, с идиотскими париками, но вместе с их появлением утвердилось ощущение страшной стихии, в которую засасывает Гордея Брагина (Игорь Булыгин). Да, городские дамочки совсем проходные, но и их минутные вставки нужны для воссоздания городского калейдоскопа перед деревенским свежеразбогатевшим мужиком. Да, разбойники совсем уж нелепые, но и они подходят для контраста с последующим серьёзным куском. Да, Татьяна Власьевна (Любовь Новосёлова) с самого начала играет в античную трагедию и напускает пафоса, но и это можно оправдать, потому что есть другое, живое и важное.
Симпатичный в общем-то поначалу персонаж, Гордей Евстратыч на наших глазах меняется, меняется серьёзно, глубоко, последовательно. Сложная работа Булыгина, в которой много нюансов, несколько стадий перевоплощения и практически нет возможности быть не на виду. Все перемены в реальном времени, и вся последовательность выстраивается логически и позволяет сопереживать уже преображённому, зачерствевшему и озлобившемуся герою "по старой памяти". За него страшно, неловко, больно.
Семья и мужская дружба постепенно перестают быть ценностями, а именно их атмосферу получилось передать как нельзя лучше и теплее (и именно этого не хватало накануне тюменцам). Потому и персонажи, казавшиеся поначалу важными, показанные подробно, всё больше отходят на второй план, становятся эпизодическими картинками, уступая место Гордею и его преображениям. Крупный план становится фоном, и это тоже хорошо и правильно.
Однако даже в эпизодах актёры не перестают проживать свою роль, честно реагируя на реплики, даже когда они направлены не к ним конкретно (такой индивидуальной проработки опять же хотелось в "Старшем сыне", где артисты замирали в красивой мизансцене, ожидая следующих обращённых к ним слов).
Верилось любящей и страдающей за мужа Дарье (Ирина Цветкова), смиренному отцу Кондрату (Василий Саргин) с вполне светской молодостью и тянущимся в молчании шлейфом прошлого, радеющему за друга крепкому семейственному Фёдору (Валерий Каратаев), ищущей выгоду и жалеющей дочку Прасковье (Елена Макарова), простоватой влюблённой Алёнке (Екатерина Сысоева), трепетно любящему Михалке, почитающему и спасающему отца, достоверно воспроизводящему внутренний бунт от покорности до отчаяния (Данил Зинеев с удивительно юным открытым лицом, которого наверняка эксплуатируют в качестве сказочных принцев).
В особенности же на восприятии сказывалась массовая энергия многолюдных сцен, несущих несомненный смысл и разобранных на людей в толпе, а не на массы. Крестный ход, странный, тяжёлый единый путь столь разных людей с разными целями. Городские гулянья, в которых человек теряет и деньги, и лицо, и личность, забывает себя и родных в денежном дурмане. Надсадная тупая работа на прииске, где постоянный страх и запах смерти неразлучны с жаждой наживы. Спасение от затопления, где рабочие слаженно, верно, точно делают всё, чтобы спасти себя и хозяина. Тушение пожара, где холодная вода из вёдер не случайно окатывает сначала Гордея, выводя его из долгого дурмана.
И финал, перекликающийся с началом: ещё один вознёсшийся в гордыне человек, убивший другого из-за денег, наложил на себя обет и проходит огромный путь на коленях. Может быть и скорее всего, излишний. Но и он работает.