Ирбит. День четвёртый
Из Тюмени - свежий "Старший сын" Александра Вампилова от дипломницы Евгении Никитиной.
Работа, не похожая на студенческую своей традиционностью и серьёзностью. Работа, над которой долго думали и много выстраивали, приглаживая внешнее, но допуская просчёты в, казалось бы, мелочах. Красиво сделанная программка, в которой Вампилова называют "писателелем" и упоминают о его статьях и очерках, забывая о драматургии. Сценография Алексея Паненкова с несколькими ящиками/шкафами, обрастающими дверьми и становящимися входами и выходами - достаточными для того, чтобы разбросать по ним все имеющиеся пространства: двор, подъезд, дом Макарской, дом Сарафановых; однако для эффектности мизансцен входы путаются, и дверь в кухню становится парадной дверью, а комнаты отца и Васеньки (Артём Козлов) меняются местами. Стараются добиться схожести с 60-ми, подбирая одежду, причёски и песни, но зачем-то дают в руки Макарской - Марине Слепнёвой сегодняшний глянцевый журнал; чередуют "те самые" этикетки на водке с современными яркими конфетными коробками. Сильву (Николая Юдина, ужасно не умеющего петь), которого пытаются представить, как и подобает, нахалом, но вполне порядочным и в чём-то благородным, делают современным хамом, "родства не помнящим". Подробно разбирают сильные эмоции и реакции, стараясь придать им повседневную достоверность, но перебарщивают в тонкостях, которые должны идти исподволь: зачем Сергей Калинин так пристально смотрит на свою руку, которой его Бусыгин впервые с робким чувством прикасается к Нине (Евгения Казакова)? зачем Юдин фиглярствует перед зрителем, когда Сильва втихую уносит бутылку со стола?
Радовали опять же мелочи. То, как достоверно пьют и бодро закусывают (хотя и ненатурально пьянеют). То, как всерьёз лупит Нина и младшего, и новоиспечённого старшего брата, стараясь удержать властные позиции в семье. То, как не понимает простодушный Кудимов (Николай Аузин), обнаруживший секретную работу Сарафанова, своей бестактности.
Не получилось той витальной энергии, которая позволяла бы верить в семью и во всеобщую влюблённость друг в друга: откуда ей взяться, если Нина так всерьёз строга, а Макарская так цинична? Молодые актёры именно что актёрствовали, то и дело выпадая из образов, исполняя заданный рисунок и не уходя глубоко в роль. Большинство тюменских актёров почему-то не умеют относиться к себе с иронией, и это не идёт им на пользу. Был Сергей Прокопьевич Кутьмин, отлично проживающий роль Сарафанова - действительно "блаженного", безмерно открытого, в меру грустного, одинокого и не теряющего веры в людей; но одного его на всех не хватает. Ближе к финалу, вместе со слезами Бусыгина, вышли примерно на те интонации, которые, по мне, могли бы и должны бы были слышаться на протяжении всего вечера.
Залу понравилось, критики тоже хвалили. Я снова увидела что-то своё.
Работа, не похожая на студенческую своей традиционностью и серьёзностью. Работа, над которой долго думали и много выстраивали, приглаживая внешнее, но допуская просчёты в, казалось бы, мелочах. Красиво сделанная программка, в которой Вампилова называют "писателелем" и упоминают о его статьях и очерках, забывая о драматургии. Сценография Алексея Паненкова с несколькими ящиками/шкафами, обрастающими дверьми и становящимися входами и выходами - достаточными для того, чтобы разбросать по ним все имеющиеся пространства: двор, подъезд, дом Макарской, дом Сарафановых; однако для эффектности мизансцен входы путаются, и дверь в кухню становится парадной дверью, а комнаты отца и Васеньки (Артём Козлов) меняются местами. Стараются добиться схожести с 60-ми, подбирая одежду, причёски и песни, но зачем-то дают в руки Макарской - Марине Слепнёвой сегодняшний глянцевый журнал; чередуют "те самые" этикетки на водке с современными яркими конфетными коробками. Сильву (Николая Юдина, ужасно не умеющего петь), которого пытаются представить, как и подобает, нахалом, но вполне порядочным и в чём-то благородным, делают современным хамом, "родства не помнящим". Подробно разбирают сильные эмоции и реакции, стараясь придать им повседневную достоверность, но перебарщивают в тонкостях, которые должны идти исподволь: зачем Сергей Калинин так пристально смотрит на свою руку, которой его Бусыгин впервые с робким чувством прикасается к Нине (Евгения Казакова)? зачем Юдин фиглярствует перед зрителем, когда Сильва втихую уносит бутылку со стола?
Радовали опять же мелочи. То, как достоверно пьют и бодро закусывают (хотя и ненатурально пьянеют). То, как всерьёз лупит Нина и младшего, и новоиспечённого старшего брата, стараясь удержать властные позиции в семье. То, как не понимает простодушный Кудимов (Николай Аузин), обнаруживший секретную работу Сарафанова, своей бестактности.
Не получилось той витальной энергии, которая позволяла бы верить в семью и во всеобщую влюблённость друг в друга: откуда ей взяться, если Нина так всерьёз строга, а Макарская так цинична? Молодые актёры именно что актёрствовали, то и дело выпадая из образов, исполняя заданный рисунок и не уходя глубоко в роль. Большинство тюменских актёров почему-то не умеют относиться к себе с иронией, и это не идёт им на пользу. Был Сергей Прокопьевич Кутьмин, отлично проживающий роль Сарафанова - действительно "блаженного", безмерно открытого, в меру грустного, одинокого и не теряющего веры в людей; но одного его на всех не хватает. Ближе к финалу, вместе со слезами Бусыгина, вышли примерно на те интонации, которые, по мне, могли бы и должны бы были слышаться на протяжении всего вечера.
Залу понравилось, критики тоже хвалили. Я снова увидела что-то своё.