"Человек театра", день 3-2
Следующий Достоевский - атмосферный. Сербский театр «Добрица Милутинович» представил свой «Раскол Родиона Романовича» (режиссёр Драган Йовичич-Йович) сильно «по мотивам».
Для меня (не буду пересказывать обсуждение, чтобы не говорить о том, чего сама не ухватила) действо так и осталось спектаклем формы, по большей части внешне выражаемой концентрацией представлений о Раскольникове и Соне.
Сцена перегорожена грязным полотнищем, по одну сторону которого - актёр, по другую - актриса. С каждой стороны сидят зрители и смотрят свой короткий спектакль, потом - легко угадываемый ход - стороны меняются (в этот момент спектакль для меня сломался, потому что работники принимающего театра громко расхаживали и рассаживали, работники сцены поправляли материальное и зажигали свечи, и атмосфера ушла), и всё повторяется снова.
Сначала увидела Раскольникова: грязный матрас, тазик с водой, кувшины, рука в крови (слишком правдоподобная, вроде бы даже от случайного пореза, но играющая на образ), топор на полу, огарок свечи. И мужчина, словно просветлённый в своём безумии, мысли его не материальны, устремлены внутрь и вверх. Внешность актёра почти иконографична в том смысле, что он видится бесплотным, лишённым земных индивидуальных черт, и взгляд обращён так, что никто не может его уловить, хотя вроде бы и смотрит на каждого. За спиной, на занавеске - тень происходящего по ту сторону, мираж женщины, слышны отголоски её смеха, молитв и песен. Минутно возникает проекция глаз актёра, и взгляд уже более ощутимый и жуткий.
На стороне Сони такой же грязный матрас, книга, свечи, тазик с водой. Она считает добытую из-под лежанки мелочь, смеётся чему-то, чего мы не видим (или что видели за занавесом), умывает лицо и тело, обтирается, и на простыне-полотенце проявляется взгляд мужчины. Рисует водой на полу классики, зачем-то бросает на пол Библию и прыгает до неё. Наносит на лицо яичный желток, разговаривает с духом за занавеской, и он сквозь эту занавеску говорит с ней, хватает её лицо в ожесточении или любовной страсти. Соня читает отрывок из Библии, сдвигает перегородку и протягивает руку Раскольникову, вроде бы всё просто.
Пока смотришь первую часть, пытаешься угадать по теням и звукам, что происходит по ту сторону. На второй части припоминаешь первую, сопоставляешь и удивляешься синхронности работы, почти ансамблевости существования артистов, которые не имеют возможности видеть друг друга.
Для меня (не буду пересказывать обсуждение, чтобы не говорить о том, чего сама не ухватила) действо так и осталось спектаклем формы, по большей части внешне выражаемой концентрацией представлений о Раскольникове и Соне.
Сцена перегорожена грязным полотнищем, по одну сторону которого - актёр, по другую - актриса. С каждой стороны сидят зрители и смотрят свой короткий спектакль, потом - легко угадываемый ход - стороны меняются (в этот момент спектакль для меня сломался, потому что работники принимающего театра громко расхаживали и рассаживали, работники сцены поправляли материальное и зажигали свечи, и атмосфера ушла), и всё повторяется снова.
Сначала увидела Раскольникова: грязный матрас, тазик с водой, кувшины, рука в крови (слишком правдоподобная, вроде бы даже от случайного пореза, но играющая на образ), топор на полу, огарок свечи. И мужчина, словно просветлённый в своём безумии, мысли его не материальны, устремлены внутрь и вверх. Внешность актёра почти иконографична в том смысле, что он видится бесплотным, лишённым земных индивидуальных черт, и взгляд обращён так, что никто не может его уловить, хотя вроде бы и смотрит на каждого. За спиной, на занавеске - тень происходящего по ту сторону, мираж женщины, слышны отголоски её смеха, молитв и песен. Минутно возникает проекция глаз актёра, и взгляд уже более ощутимый и жуткий.
На стороне Сони такой же грязный матрас, книга, свечи, тазик с водой. Она считает добытую из-под лежанки мелочь, смеётся чему-то, чего мы не видим (или что видели за занавесом), умывает лицо и тело, обтирается, и на простыне-полотенце проявляется взгляд мужчины. Рисует водой на полу классики, зачем-то бросает на пол Библию и прыгает до неё. Наносит на лицо яичный желток, разговаривает с духом за занавеской, и он сквозь эту занавеску говорит с ней, хватает её лицо в ожесточении или любовной страсти. Соня читает отрывок из Библии, сдвигает перегородку и протягивает руку Раскольникову, вроде бы всё просто.
Пока смотришь первую часть, пытаешься угадать по теням и звукам, что происходит по ту сторону. На второй части припоминаешь первую, сопоставляешь и удивляешься синхронности работы, почти ансамблевости существования артистов, которые не имеют возможности видеть друг друга.