Рождение мракобесия из чрезмерного скептицизма
Эпоха эллинизма печально известна засильем самых разных сект и учений, христианство было лишь одной из многих. В их популярности виноваты философы-скептики, а также широкое распространение учёности само по себе. Сомневаться часто легко, но не всегда полезно, а порой даже очень вредно. Скепсисом древние баловаться начали очень рано, Гекатей уже в VI веке пришёл к выводу, что мифология, без сомнения, является пустой выдумкой, а Демокрит веком позднее постановил, что богов и посмертие выдумывают люди с жалкой жизнью и из-за страха смерти; а если уж на то пошло, то над верой в богов потешался уже Гомер. В Афинах эпохи Перикла все образованные люди так или иначе находились под влиянием софистов, учивших, что необходимо принимать реальность такой, какая она есть, а не выдумывать то, какой она должна быть, как делают многие. Впоследствии эта точка зрения вызвала резкую неприязнь Сократа и Платона, которые как раз любили поступать противоположным образом; более того, эти философы объявили наш мир, который можно наблюдать, иллюзией, а истину поместили в заведомо недостижимое место. Именно за это Ницше поносит их последними словами и объявляет предтечами жизнеотрицающей религии, известной как христианство. Не спорят с этими и сами христиане, объявляющие Сократа и Платона «христианами до Христа».
Однако до него ещё было далеко, первая волна реакции сгладилась. Софистов позднее называли первыми скептиками; теперь же появились собственно скептики, настоящие. Они утвердили мнение, что реальность в принципе непознаваема, не следует даже и пытаться. Даже утверждение Сократа о том, что он знает только, что ничего не знает, Пиррон полагал чрезмерно смелым. Правильным, по их мнению, поведением, будет ἐποχή, подавление склонности рассуждать, тогда и только тогда будет достигнута ἀταραξία, безмятежность. Впоследствии скептики всё-таки обозначили условия, при которых исследование мира всё-таки может считаться объективным, в их числе была повторяемость; тем самым был открыто понятие эксперимента. Однако вред уже был нанесён. Б.Рассел отмечает, что скептицизм сумел «посеять ... неудовлетворенность государственными религиями, но не обладал ничем позитивным даже в чисто интеллектуальной сфере, что он мог бы предположить взамен ее ... Не ответив на аргументы скептиков, старый мир отвернулся от них. Поскольку олимпийцы были дискредитированы, открылась дорога для нашествия восточных религий, которые соревновались в суеверии вплоть до триумфа христианства». Из всего этого следует, что сомневаться, конечно, здорово, но необходимо знать в этом известную меру.
Закончилась Античность величайшим регрессом мышления, надорвавшись в самом прямом смысле. Классический дискурс не знал теологии в каком-либо виде, и, более того, в любых размышлениях на религиозную тему божества обязаны были подчиняться причинно-следственной связи. Даже из мифологии следовало, что сам Зевс в руках мойр, а позднее Питтак из семерых мудрецов сказал, что «с неизбежностью и боги не спорят». Из этого мышления родилась наука, этого мнения придерживается и всё тот же Рассел: «[греческая] идея судьбы ... возможно, была одним из источников, из которых наука извлекла свою веру в естественный закон». Учёные греки не были верующими людьми в сколько-нибудь широком смысле, к самому понятию веры относясь с изрядной долей презрения. Вместо этого они доверяли разуму, что с досадой отмечает Библия: в то время, как «иудеи требуют чудес, еллины ищут мудрости». Некоторые современные христианские исследователи отмечают, что для греков, даже поздних, в частности, Плотина, «было бы верхом безумия предоставить решение столь важного вопроса ... не разуму, а вере ... [он] ищет "научного", строго доказанного пути». По сравнению со всем этим христианство представляет собой ни много ни мало биоэнергетику и экстрасенсорику, там происходит призыв к слепой вере, которая выставляется как великое достоинство личности. Хуже того, это подаётся как образ жизни, который вели наши предки, как традиция, к которой следует вернуться, если мы хотим достичь утраченного величия. В действительности, естественно, всё обстоит с точностью до наоборот.
Нечто подобное античному скептицизму, как можно заметить, очень широко распространено и сейчас, в наши дни. Он интуитивно соответствует мировоззрению широких масс, живущих во времена любого упадка, а сейчас как раз такой. Скептицизм предлагает противоядие от всяких тревог, ведь ничто не имеет значения, но что ещё важнее, он даёт оправдание необразованности, легитимизирует самоустранение от познания истины, которое объявляет делом невозможным ни при каких условиях. Нынешние т.н. «популяризаторы науки» учат скептицизму, с помощью которого борются, как они полагают, с псевдонаукой; однако они не понимают, что обыватель не способен быть умеренным хоть в чём-то. Начав сомневаться, он уже не может остановиться. Скептик, даже знакомый со многими отраслями знания, ни с чем изученным не соглашается, поскольку полагает, что придерживаться взглядов и иметь позицию может только наивный человек. Проиграть, быть обманутым скептик боится более всего на свете, и потому миру он сопротивляется с помощью изощрённого цинизма, напускной усталости от жизни, хотя её он чаще всего и в глаза не видел. Неудивительно, что на подобное поведение вновь, как и в былые времена, стало модно отвечать слепой, безоговорочной верой в Бога, вкупе с отрицанием науки. Даже этот обскурантизм кажется им лучше полной пустоты, тут есть хотя бы что-то. Нас ждут новые Тёмные века.