Боги как терминаторы
Когда читаешь греческие эпосы и смотришь на то, как ведут себя их греческие боги, понимаешь, каким переворотом в сознании стали этичеcкие религии иудаизма и христианства.
Греческие боги живут своей жизнью. Они не ожидают от людей, чтобы те хорошо себя вели; они хотят, чтобы люди вели себя хорошо по отношению к данному конкретному богу.
У каждого из них есть своя собственная повестка. Афина покровительствует Одиссею, потому что он «хитроумный» - как и она. То есть она натурально чувствует в нём родственную душу. В её отношении к нему иногда даже проглядывает лёгкий эротический оттенок.
Посейдон мстит Одиссею за своего убитого сына, циклопа Полифема. Не потому, что убивать нехорошо, а потому что нехорошо убивать сына Посейдона.
Но занятным образом наличие богов всё-таки заставляет людей вести себя лучше.
Гомеровские боги - в «Одиссеи» Афина - часто принимают облик людей. Иногда абстрактных (просто «маленькая девочка» в столице феакийцев), но обычно совершенно конкретных людей (например, друга Одиссея Ментора). Причём окружающие воспринимают это как нормальное и не особенно редкое явление. Люди часто рассуждают так: не будем обижать этих незнакомцев, вдруг среди них затесался какой-нибудь бог инкогнито. Зачем рисковать, цену может понадобиться заплатить неподъёмную, гораздо проще вести себя прилично.
В сущности, история Одиссея с Полифемом - тоже вариация на этут тему. Одиссей думал, что убивает одноглазого урода-дикаря. А выяснилось, что убил сына бога, и не просто какого-то завалящего бога, а такого, который мог и хотел крепко ему отомстить. Вёл бы себя прилично, давно бы вернулся на Итаку, и не один, а со всей командой.
Но помимо этого неожиданного этического момента, преображение богов в людей оказывается замечательной приправой, которая делает повествование ещё более интересным. Мы все видели фильмы, где протагонист - или, чаще, антагонист - может менять превращаться в других людей. Терминатор 2, скажем. Когда втянешься, начинаешь сидеть на краешке стула, тщательно всматриваясь в каждого персонажа, и нового, и старого: те ли они, кем кажутся. Этого аспекта у Гомера как раз нет: это не триллер, читателю каждый раз сообщают заранее, кто и в кого превращается. Но вот другие действующие лица: они-то ничего наверняка не знают. Обычно они так и остаются в неведении, иногда начинают что-то подозревать по косвенным признакам, иногда делают логические умозаключения, узнав что одного и того же человека видели в друг разных местах. А читатель, хотя и не должен гадать, кто есть кто, вынужден разбираться, что об этом думают остальные.
Очень любопытный аспект поэмы. Мне понравилось.
Кроме этого психологически-головоломного аспекта, иногда появляется ещё и психологический. Когда Телемах решается плыть в Пилос и Спарту искать вестей о пропавшем отце, он сидит в прострации, не зная, как подступиться к организации этого путешествия. Афина принимает облик Телемаха, ходит по городу договаривается с правильными людьми. К вечеру корабль с командой готовы к отплытию. Следуя за Афиной, мы ясно видим, что Телемах вполне мог бы сделать всё это сам: Афина не использует никаких сверхъестественных способностей в организации путешествия. Мог бы, да вот не смог.
Вообще, на одном уровне понимания «Одиссея» представляется мне расширенным психологическим изучением двух проблем: безотцовщины и психологической травмы войны.
Начнём с безотцовщины. Телемаху в поэме около 21 года (уходя на войну, Одиссей оставил его младенцем, а вернулся через двадцать лет), но ведёт он себя как застенчивый подросток. Телемах был первым ребёнком, отец сразу же исчез, поэтому у него нет братьев: ситуация очень необычная. В результате он не был адекватно воспитан; мы видим его психологически и социально незрелым. Подразумевается, что Пенелопа, будучи женщиной, не могла ни служить ему адекватным примером, ни ввести в правильные социальные круги общества Итаки.
Я уверен, что в гомеровской Греции двадцать лет было уже вполне взрослым возрастом. Показательно, что многие женихи Пенелопы были ровесниками Телемаха и вели себя вполне по-взрослому: самоуверенно, раскованно, а то и нагло и манипулятивно.
Телемах же в начале поэмы пребывает в бесконечной прострации; что-то сделать он в состоянии только по настоятельному совету Афины. Да и то: когда он по её совету созывает совет старейшин, то не может удержаться от слёз, срывается в плач - в общем, детский сад какой-то.
Зато вот матери хамить он может, знает, что это безопасно:
Но удались: занимайся, как должно, порядком хозяйства,
Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабыни прилежны в работе
Были своей: говорить же не женское дело, а дело
Мужа, и ныне мое: у себя [т.е. у себя дома] я один повелитель.
По прибытии в Пилос к царю Нестору, Афина в образе Ментора говорит Телемаху, что тут-то он наконец должен говорить самостоятельно. Телемах в ступоре: «Как подойти мне? Какое скажу я приветствие, Ментор? // Мало ещё в разговорах разумных с людьми я искусен; // Также не знаю, прилично ли младшим расспрашивать старших?»
Оттуда Телемах с сыном Нестора Писистратом (тоже своим ровесником), но уже без Афины-Ментора, отправляется по суше к царю Спарты Менелаю, мужу той самой Елены Прекрасной, без которой ничего не было бы. И в отсутствии Афины он опять впадает в полный паралич, при первой встрече с Менелаем и Еленой буквально не в состоянии произнести ни слова, только плачет. Говорит за него Писистрат - хорошо говорит, по-взрослому, за что получает демонстративную похвалу Менелая.
В «Одиссее» многократно - а значит, не случайно - рассказывается и упоминается история Клитемнестры, жены Агамемнона (первый раз - прямо на первой странице). Пока Агамемнон был на Троянской войне, Клитемнестра изменила ему с его двоюродным братом Эгистом. Когда Агамненон вернулся с войны, любовники убили его и узурпировали микенский трон. Впоследствии Орест, сын Агамемнона, отомстил за отца и убил Эгиста.
Разные герои поэмы делают из этой истории разные выводы. Зевс - неожиданно - что человеческой глупости и любви к страданиям нет предела. Сидел себе Эгист, не убивал бы брата, и сам бы жив остался.
Одиссей - что оставленным дома жёнам доверять нельзя. И потому он тщательно тестирует Пенелопу, проверяет на верность.
А Телемах понимает, что он должен вести себя как Орест. Но он не может. И ему горько и стыдно.
В конце Одиссей возвращается, убивает женихов и поручает Телемаху мужское дело: убить своих рабынь, которые спали с женихами. Телемах рад отличиться перед обретённым отцом. Я, говорит, ещё круче поступлю. Не зарежу их, как ты мне велел, а повешу. И вешает.
Молодец, Телемах, нечего сказать. Годами сидел, стеснялся заговорить с незнакомцами. А вот убить рабынь, молодых девушек, не могущих никак не защититься, да как бы пожёстче убить, это он может. Чтобы отец уважал.
Ну и наконец, сам отец. Почему его уважения надо добиваться таким странным образом?
А сам отец, сам Одиссей был на войне явным образом, фигурально выражаясь, контужен в голову. В наши дни это назвали бы PTSD, посттравматическим синдромом.
У нас нет оснований думать, что он всегда был таким кровожадным. Наоборот, он совершенно не хотел участвовать в Троянской войне: у него была народная любовь, красавица-жена и младенец-сын. До того не хотел, что когда за ним пришли, он симулировал безумие. Но откосить не удалось, Одиссея забрали на войну, и, собственно, если бы ни его хитроумная выдумка с деревянным конём, война была бы проиграна. К слову, за коня Данте поместил его в восьмом круге ада, но сам-то Одиссей этим очень гордился.
И вот с войны Одиссей вышел другим человеком, и по сюжету это проявляется сразу же. Отплыв из Трои (Илиона), корабли Одиссея попадают в шторм и оказываются в стране киконов: «Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов, // Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили». Это прямая речь из рассказа Одиссея, и никакого объяснения своим действиям он не даёт. Для него это теперь естественное поведение по приплытии в чужую страну. В общем, и объяснений тут никаких не нужно. Корабли полны бойцами (мы бы сказали, морскими пехотинцами), возвращающимися с победоносной войны. Естественно, почему бы не повоевать ещё.
Дальше в жизни Одиссея происходит много событий, включая упомянутый эпизод с Полифемом, который, в конечном счёте, был убит исключительно потому, что повстречался Одиссеею.
Но мы остановимся на заключительных эпизодах. Сначала на хладнокровном истреблении женихов. Наши герои заперли их в доме Одиссея и спрятали их оружие; как и в случае с киконами, и с Полифемом, кстати, гораздо проще нападать на безоружного, не ожидающего нападения противника. При этом главным грехом женихов, вменяемым им в вину, было то, что они регулярно пировали в доме Одиссея и тем самым расточали его богатство. Естественно, как за это не убить.
Потом ужасный эпизод с убийством неблагонадёжных рабов и рабынь.
А потом жители Итаки, узнав что их так называемый царь, едва вернувшись, вырезал сто детей из лучших семей, собираются мстить. И царь не предпринимает никаких попыток вступить в переговоры, решить дело миром. Он прекрасно понимает, чтó он только что сделал, и это его вполне устраивает. Одиссей вооружает всех, кто на его стороне, включая старика-отца Лаэрта, и готовится к бою. Телемах бахвалится, какой он крутой, и Лаэрт замечает: как я счастлив, что дожил до того, что мой сын и внук спорят, кто из них круче. Честно говоря, не уверен, всерьёз он это говорит или саркастически.
Боя удаётся избежать благодаря вмешательству Афины, и на этом поэма кончается. Но, как мы уже обсуждали, как бы намекает нам, что цикл насилия закрутился и будет продолжаться. Такой уж теперь человек Одиссей.
При этом читателю дают ясно понять, что такой оборот вовсе не неизбежен. Два других ветерана в поэме - пилосский царь Нестор и спартанский царь Менелай - живут себе вполне мирно и счастливо. Нет никаких указаний на то, что они устраивали кровавую баню по дороге домой. Наоборот, Менелай досаточно подробно рассказывает Телемаху о своих собственных приключений по дороге из Трои домой. С ним тоже много чего приключилось: и штормом отбросило аж до самого Египта, и на острове застрял, и укротил местного бога Протея. Но ни разу при этом Менелай и его спутники никого не убили и даже оружия не использовали.
Нам показывают два варианта развития событий. Нестор и Менелай не сломались. Одиссей - интеллектуал, гордящийся тем, что из любой ситуации может найти выход хитростью - сломался. Не смог вернуться к гражданской жизни.
Война упоминается в «Одиссее» только в прошедшем времени. Но ужасы войны здесь показаны ничем не меньше, чем в «Илиаде».
Греческие боги живут своей жизнью. Они не ожидают от людей, чтобы те хорошо себя вели; они хотят, чтобы люди вели себя хорошо по отношению к данному конкретному богу.
У каждого из них есть своя собственная повестка. Афина покровительствует Одиссею, потому что он «хитроумный» - как и она. То есть она натурально чувствует в нём родственную душу. В её отношении к нему иногда даже проглядывает лёгкий эротический оттенок.
Посейдон мстит Одиссею за своего убитого сына, циклопа Полифема. Не потому, что убивать нехорошо, а потому что нехорошо убивать сына Посейдона.
Но занятным образом наличие богов всё-таки заставляет людей вести себя лучше.
Гомеровские боги - в «Одиссеи» Афина - часто принимают облик людей. Иногда абстрактных (просто «маленькая девочка» в столице феакийцев), но обычно совершенно конкретных людей (например, друга Одиссея Ментора). Причём окружающие воспринимают это как нормальное и не особенно редкое явление. Люди часто рассуждают так: не будем обижать этих незнакомцев, вдруг среди них затесался какой-нибудь бог инкогнито. Зачем рисковать, цену может понадобиться заплатить неподъёмную, гораздо проще вести себя прилично.
В сущности, история Одиссея с Полифемом - тоже вариация на этут тему. Одиссей думал, что убивает одноглазого урода-дикаря. А выяснилось, что убил сына бога, и не просто какого-то завалящего бога, а такого, который мог и хотел крепко ему отомстить. Вёл бы себя прилично, давно бы вернулся на Итаку, и не один, а со всей командой.
Но помимо этого неожиданного этического момента, преображение богов в людей оказывается замечательной приправой, которая делает повествование ещё более интересным. Мы все видели фильмы, где протагонист - или, чаще, антагонист - может менять превращаться в других людей. Терминатор 2, скажем. Когда втянешься, начинаешь сидеть на краешке стула, тщательно всматриваясь в каждого персонажа, и нового, и старого: те ли они, кем кажутся. Этого аспекта у Гомера как раз нет: это не триллер, читателю каждый раз сообщают заранее, кто и в кого превращается. Но вот другие действующие лица: они-то ничего наверняка не знают. Обычно они так и остаются в неведении, иногда начинают что-то подозревать по косвенным признакам, иногда делают логические умозаключения, узнав что одного и того же человека видели в друг разных местах. А читатель, хотя и не должен гадать, кто есть кто, вынужден разбираться, что об этом думают остальные.
Очень любопытный аспект поэмы. Мне понравилось.
Кроме этого психологически-головоломного аспекта, иногда появляется ещё и психологический. Когда Телемах решается плыть в Пилос и Спарту искать вестей о пропавшем отце, он сидит в прострации, не зная, как подступиться к организации этого путешествия. Афина принимает облик Телемаха, ходит по городу договаривается с правильными людьми. К вечеру корабль с командой готовы к отплытию. Следуя за Афиной, мы ясно видим, что Телемах вполне мог бы сделать всё это сам: Афина не использует никаких сверхъестественных способностей в организации путешествия. Мог бы, да вот не смог.
Вообще, на одном уровне понимания «Одиссея» представляется мне расширенным психологическим изучением двух проблем: безотцовщины и психологической травмы войны.
Начнём с безотцовщины. Телемаху в поэме около 21 года (уходя на войну, Одиссей оставил его младенцем, а вернулся через двадцать лет), но ведёт он себя как застенчивый подросток. Телемах был первым ребёнком, отец сразу же исчез, поэтому у него нет братьев: ситуация очень необычная. В результате он не был адекватно воспитан; мы видим его психологически и социально незрелым. Подразумевается, что Пенелопа, будучи женщиной, не могла ни служить ему адекватным примером, ни ввести в правильные социальные круги общества Итаки.
Я уверен, что в гомеровской Греции двадцать лет было уже вполне взрослым возрастом. Показательно, что многие женихи Пенелопы были ровесниками Телемаха и вели себя вполне по-взрослому: самоуверенно, раскованно, а то и нагло и манипулятивно.
Телемах же в начале поэмы пребывает в бесконечной прострации; что-то сделать он в состоянии только по настоятельному совету Афины. Да и то: когда он по её совету созывает совет старейшин, то не может удержаться от слёз, срывается в плач - в общем, детский сад какой-то.
Зато вот матери хамить он может, знает, что это безопасно:
Но удались: занимайся, как должно, порядком хозяйства,
Пряжей, тканьем; наблюдай, чтоб рабыни прилежны в работе
Были своей: говорить же не женское дело, а дело
Мужа, и ныне мое: у себя [т.е. у себя дома] я один повелитель.
По прибытии в Пилос к царю Нестору, Афина в образе Ментора говорит Телемаху, что тут-то он наконец должен говорить самостоятельно. Телемах в ступоре: «Как подойти мне? Какое скажу я приветствие, Ментор? // Мало ещё в разговорах разумных с людьми я искусен; // Также не знаю, прилично ли младшим расспрашивать старших?»
Оттуда Телемах с сыном Нестора Писистратом (тоже своим ровесником), но уже без Афины-Ментора, отправляется по суше к царю Спарты Менелаю, мужу той самой Елены Прекрасной, без которой ничего не было бы. И в отсутствии Афины он опять впадает в полный паралич, при первой встрече с Менелаем и Еленой буквально не в состоянии произнести ни слова, только плачет. Говорит за него Писистрат - хорошо говорит, по-взрослому, за что получает демонстративную похвалу Менелая.
В «Одиссее» многократно - а значит, не случайно - рассказывается и упоминается история Клитемнестры, жены Агамемнона (первый раз - прямо на первой странице). Пока Агамемнон был на Троянской войне, Клитемнестра изменила ему с его двоюродным братом Эгистом. Когда Агамненон вернулся с войны, любовники убили его и узурпировали микенский трон. Впоследствии Орест, сын Агамемнона, отомстил за отца и убил Эгиста.
Разные герои поэмы делают из этой истории разные выводы. Зевс - неожиданно - что человеческой глупости и любви к страданиям нет предела. Сидел себе Эгист, не убивал бы брата, и сам бы жив остался.
Одиссей - что оставленным дома жёнам доверять нельзя. И потому он тщательно тестирует Пенелопу, проверяет на верность.
А Телемах понимает, что он должен вести себя как Орест. Но он не может. И ему горько и стыдно.
В конце Одиссей возвращается, убивает женихов и поручает Телемаху мужское дело: убить своих рабынь, которые спали с женихами. Телемах рад отличиться перед обретённым отцом. Я, говорит, ещё круче поступлю. Не зарежу их, как ты мне велел, а повешу. И вешает.
Молодец, Телемах, нечего сказать. Годами сидел, стеснялся заговорить с незнакомцами. А вот убить рабынь, молодых девушек, не могущих никак не защититься, да как бы пожёстче убить, это он может. Чтобы отец уважал.
Ну и наконец, сам отец. Почему его уважения надо добиваться таким странным образом?
А сам отец, сам Одиссей был на войне явным образом, фигурально выражаясь, контужен в голову. В наши дни это назвали бы PTSD, посттравматическим синдромом.
У нас нет оснований думать, что он всегда был таким кровожадным. Наоборот, он совершенно не хотел участвовать в Троянской войне: у него была народная любовь, красавица-жена и младенец-сын. До того не хотел, что когда за ним пришли, он симулировал безумие. Но откосить не удалось, Одиссея забрали на войну, и, собственно, если бы ни его хитроумная выдумка с деревянным конём, война была бы проиграна. К слову, за коня Данте поместил его в восьмом круге ада, но сам-то Одиссей этим очень гордился.
И вот с войны Одиссей вышел другим человеком, и по сюжету это проявляется сразу же. Отплыв из Трои (Илиона), корабли Одиссея попадают в шторм и оказываются в стране киконов: «Ветер от стен Илиона привел нас ко граду киконов, // Исмару: град мы разрушили, жителей всех истребили». Это прямая речь из рассказа Одиссея, и никакого объяснения своим действиям он не даёт. Для него это теперь естественное поведение по приплытии в чужую страну. В общем, и объяснений тут никаких не нужно. Корабли полны бойцами (мы бы сказали, морскими пехотинцами), возвращающимися с победоносной войны. Естественно, почему бы не повоевать ещё.
Дальше в жизни Одиссея происходит много событий, включая упомянутый эпизод с Полифемом, который, в конечном счёте, был убит исключительно потому, что повстречался Одиссеею.
Но мы остановимся на заключительных эпизодах. Сначала на хладнокровном истреблении женихов. Наши герои заперли их в доме Одиссея и спрятали их оружие; как и в случае с киконами, и с Полифемом, кстати, гораздо проще нападать на безоружного, не ожидающего нападения противника. При этом главным грехом женихов, вменяемым им в вину, было то, что они регулярно пировали в доме Одиссея и тем самым расточали его богатство. Естественно, как за это не убить.
Потом ужасный эпизод с убийством неблагонадёжных рабов и рабынь.
А потом жители Итаки, узнав что их так называемый царь, едва вернувшись, вырезал сто детей из лучших семей, собираются мстить. И царь не предпринимает никаких попыток вступить в переговоры, решить дело миром. Он прекрасно понимает, чтó он только что сделал, и это его вполне устраивает. Одиссей вооружает всех, кто на его стороне, включая старика-отца Лаэрта, и готовится к бою. Телемах бахвалится, какой он крутой, и Лаэрт замечает: как я счастлив, что дожил до того, что мой сын и внук спорят, кто из них круче. Честно говоря, не уверен, всерьёз он это говорит или саркастически.
Боя удаётся избежать благодаря вмешательству Афины, и на этом поэма кончается. Но, как мы уже обсуждали, как бы намекает нам, что цикл насилия закрутился и будет продолжаться. Такой уж теперь человек Одиссей.
При этом читателю дают ясно понять, что такой оборот вовсе не неизбежен. Два других ветерана в поэме - пилосский царь Нестор и спартанский царь Менелай - живут себе вполне мирно и счастливо. Нет никаких указаний на то, что они устраивали кровавую баню по дороге домой. Наоборот, Менелай досаточно подробно рассказывает Телемаху о своих собственных приключений по дороге из Трои домой. С ним тоже много чего приключилось: и штормом отбросило аж до самого Египта, и на острове застрял, и укротил местного бога Протея. Но ни разу при этом Менелай и его спутники никого не убили и даже оружия не использовали.
Нам показывают два варианта развития событий. Нестор и Менелай не сломались. Одиссей - интеллектуал, гордящийся тем, что из любой ситуации может найти выход хитростью - сломался. Не смог вернуться к гражданской жизни.
Война упоминается в «Одиссее» только в прошедшем времени. Но ужасы войны здесь показаны ничем не меньше, чем в «Илиаде».