К вопросу о христианском просвещении (...оптимистично, весело, с анекдотами!).
Прот. И.Л. Янышев Несветлые стороны нашей церковной жизни Опубликовано: Христианское чтение. 1868. № 1. С. 146-183.
О чтении в церкви и церковной проповеди.
"Разумееши ли яже чтеши?" (Деян. VIII, 30).
При слушании церковного чтения, нам не раз приходилось повторять (про себя, разумеется) вопрос Филиппа евнуху царицы Кандакии: разумееши ли, яже чтеши? Пока поют, вы замечаете еще некоторое внимание в предстоящих. Они еще внимают стройному пению, восхищаются и умиляются им; слушают, пожалуй, и безобразное пение и подсмеиваются, - особенно это можно заметить в людях, именующих себя образованными. Но вот напр., начинается чтение шестопсалмия, - вы видите, что одни начинают перешептываться, заглядывать по сторонам, заглядывать под шляпки и шапки, смотрят на часы - сколько дескать времени продолжится чтение шестопсалмия. Так ведет себя одна половина предстоящих, - это образованный класс. Эти люди мнят про себя, что им давно уже известно все то, что читается в церкви, что они пришли в церковь и не выходят из нее больше для приличия, что они своим присутствием делают честь и украшение церкви. Другая половина, люди простые, люди одной веры, забившись где-нибудь в уголок, просят Бога и святого, которым поставили свечу, просят и благодарят всякий по-своему, о своем и за свое. Начинается чтение "кафизм", - и еще невнимательнее слушают предстоящие это чтение. Так, в настоящее время, в некоторых церквях, при совершении богослужения, можно увидать ту же картину, какую нарисовал собор 1666-67 гг.: "читают и поют в два, в три голоса, разговаривают о суетных и привременных попечениях, кланяется всяк своей иконе" (теперь только из дому не приносят икон) и пр. [далее]Где же в нашей церкви единство, то единство, которого желал Единородный Сын Божий? Где то единомыслие, единство сердца и уст, о чем так постоянно молит православная церковь и к чему приглашает всех православных христиан, предстоящих во храме? Где тот страх и трепет, с которыми должны предстоять в храме православные христиане, когда мы нередко не видим и простого приличия?.. Но здесь виновны не одни предстоящие, а и творящие с небрежением дело Божие. Они не только что оскорбляют Бога, но соблазняют и своего брата. Иной и желал бы помолиться вместе с церковью, да нет возможности: ничего не разберет и не поймет. Тут уже по необходимости всякий будет справлять свою службу. Религиозное чувство всегда так или иначе желает выказаться пред Богом. Те же из предстоящих, которые легко смотрят на церковное богослужение, - еще легче, еще небрежнее начинают относиться к этому делу, когда видят, что сами предстоятели считают церковную службу делом официальным, когда стараются только выполнить так или иначе устав. А другая половина предстоящих, люди верующие в простоте сердца и мнящие достигнуть оправдания и святости одною внешностью, люди принимающие средства к оправданию и освящению за самую цель, - люди эти находят подтверждение своих ложных мнений в таком небрежном совершении богослужения. Хождение в церковь и стояние при неразборчивом и непонятном чтении, а подчас и пении, принимается ими за подвиг благочестия. Они слышат, что нужно ходить в церковь, что без церкви нельзя спастись; они и ходят и стоят там без всякого участия в общих молитвах церкви, и думают, что это-то и есть подвиг и средство ко спасению. При таком убеждении у них очень естественно может родиться и действительно рождается вот какого рода мнение: если самое стояние при чтении от "божественных писаний" ведет ко спасению, то, стало быть, где дольше стоят и больше читают, там скорее можно достигнуть праведности, а пожалуй, и святости. Но где дольше стоят, больше и даже чиннее читают, как не у раскольников? Что читают, это им все равно, лишь бы то было только от "божественных писаний". Такой взгляд давно укоренился в нашем народе. Кроме того, что небрежное чтение служит одною из причин охлаждения к св. церкви, оно же служить одною из причин к поддержанию языческих суеверий в нашем народе. Это, во-первых, вот как бывает: народ наш, участвуя при церковном богослужении и не имея возможности молиться по молитвам церкви, справляет в церкви свою службу. Но всякому известно, что народные молитвы носят на себе языческий характер, более или менее прикрытый христианством, т.е. языческие понятия прикрываются христианскими именами, лицами и событиями. Так все свойства и качества древних божеств Перуна, Волоса и пр. народ перенес на св. пророка Илию, св. Власия и проч. Далее - народ выхватывает из чтения только отдельные слова и фразы и понимает их по своему полуязыческому воззрению, чего, разумеется, не могло бы быть, если бы народ расслушивал и понимал все прочитанное. Чрез эти полуязыческие понятия получают некоторым образом санкцию на свое существование: народ думает, что самое божественное писание говорить то же самое, что у него на уме. - Это второе. В-третьих: народ, думающий, что спасительная сила находится в самых словах, написанных или произнесенных, не понятых и не усвоенных ни умом, ни сердцем, считает эти слова за некие талисманы, имеющие магическую силу. И чем хитрее, чем непонятнее слово, тем оно кажется сильнее и привлекательнее. Так народ наш привешивает на крест многие тексты из Библии, написанные на лоскутке бумажки, чтобы избавиться от лихой болести, чтобы найти покражу и устигнуть вора, читают "Отче наш" наизворот, т.е. начиная с последнего слова: "от лукавого нас но избави" и проч. Чтобы отомстить своему врагу читают псалом 108: "Боже хвалы моея не премолчи" и до конца. Пожалуй, некоторые скажут, что произнесение священного текста, особенно произнесение некоторых слов, как напр. бож. имени "Иисус", может иметь чудотворную силу: произнесением имени Иисуса Христа изгоняются бесы; внешнее начертание этого достопоклоняемого имени и начертание креста тоже могут иметь спасительное действие. Мы совершенно согласны, что достопоклоняемое имя Иисус и крест Христов могут оказывать сверхъестественную силу; но только тогда, когда произносящий и начертывающий их на себе будет иметь в своем уме правильное понятие о них, когда он имеет их уже начертанными в своем сердце, и воздает им должное чествование не словами только и внешностью, но делами по внутреннему человеку. Мы знаем, что крест начертывался и изображался и прежде распятия Христа и после многими неправоверующими и язычниками. Его изображали и на одеждах и на украшении домашней утвари, на нем распинали - и все это было и прежде и после распятия Христова. Стало быть, может иметь спасительное действие не вообще "крест", но только "крест Христов". Мы знаем также, что достопоклоняемое имя Иисус Христос произносили и произносят, начертывали и теперь изображают многие неверующие в него и многие неправоверующие; но в их устах и начертаниях это имя не имеет никакой спасительной силы ни для них, ни для других; мало того, неверующие и неправоверующие произнесением и начертанием бож. имени Иисус могут себе только вред причинить: потому что в их сердце нет должного внимания и благоговения к этому бож. имени. Мы знаем из книги Деяний Апостольских, что неверующие во Христа иудеи думали было употреблять Его бож. имя для заклинания духов нечистых, думали воспользоваться этим именем, как неким таинственным талисманом, и что же вышло? Когда, скажем словами книги Деяний, "начаша же нецыи от скитающихся иудей заклинателей именовати над имущими духи лукавыя имя Господа Иисуса, глаголюще: заклинаем вы Иисусом, егоже Павел проповедует. ... Отвещав же дух лукавый рече: Иисуса знаю и Павла вем, вы же кто есте? И скочи на них человек, в немже бе дух лукавый, и одолев им, укрепися на них, якоже нагим и ураненым избежати от храма онаго" (Деян. XIX, 13, 15, 16). Стало быть, полезно не одно произнесение имени Иисус, но живая и деятельная вера в Него, как в Богочеловека. Большинство нашего православно-русского народа употребляет и до сих пор некоторые священные изображения и изречения только с внешней стороны, только - как мы сказали - как магические талисманы, заменившие собою древнеязыческие чары кудесников и жрецов. Вы и теперь нередко встретите многих богобоязненных старушек, которые, чтобы избавиться от лихоманки (лихорадка) идут к священнику за тем, чтобы он дал священной золы, или написал бы какое-нибудь мудрое изречение. Если эти средства не отгонят злой болезни, то вы увидите тех же старушек у колдуна (который есть ничто иное, как древне-русский жрец - кудесник), который им дает вместо мудрого библейского изречения какую-нибудь бессмысленную чепуху, вроде "абракадабра", вместо золы из кадила - сушеную змию и проч. Вы тут видите явное сопоставление язычества с христианством и замечаете как, конечно, между прочим, непонятное чтение в церкви поддерживает в народе уверенность в спасительное действие одной обрядовой внешности, и как над этою внешностью, которая по своему значению должна бы изображать наглядно ту или другую христианскую истину и быть средством к освящению и оправданию, как, говорим, под покровом этой внешности доселе дышит язычество. Конечно, не везде читают с небрежением. Мы слышим в некоторых церквах чтение внятное и раздельное, в котором можно расслышать каждое слово. Но и тут невольно является вопрос: разумеют ли, что читают? Многие чтецы, так и чувствуется, что не понимают произносимых ими слов и фраз: останавливаются без всякой запятой, точки прочитывают без всякой остановки, делают логическое ударение на союзах, чувствуют на предлогах. Такое чтение не многим чем удовлетворительнее чтения неразборчивого; такое чтение поймет только тот, кто прежде знаком с его содержанием. Но есть и хорошие чтецы, которые читают со смыслом и понимают. Понимают ли такое чтение предстоящие, православные христиане? "Како могут разуметь, аще не кто наставит" их?.. Все прочитанное понимают не многие, опять те же, которые были прежде знакомы с содержанием известного чтения или с содержанием вообще христианской религии. Большинство же выхватывает только отдельные фразы и понимает их по своему личному воззрению. Один вотяк долгое время прислушивался к воскресному евангелию от Иоанна, 67 зач., и никак не мог понять, что такое там говорится, хотя этот вотяк хорошо говорит по-русски. Вотяка этого звали Семеном Ивановичем. Вот он раз и спрашивает священника: "бачька, что это ты все читать: Семен Иваныч любишь ли меня?!!" Положим, что это вотяк, а русские правильно ли понимают ясное и раздельное чтение? Некоторые слова из церковно-славянского языка стали уже непонятны для русского человека. Многие фразы, подстрочно переведенные с греческого языка, и образованному человеку трудно уразуметь, не то что простолюдину. [...] Поэтому многие из православных не могут объяснить вам, в какого Бога они веруют. Христианский Бог, Бог мира, любви и благости, по народным понятиям, есть только грозный судья и каратель. "Бойся Бога, Бог побьет, боженька накажет" - вот первые и почти единственные понятия о Боге из народного катехизиса. Не только народ не знает свойств и качеств Божества, некоторые из народа не знают, как назвать Бога, не знают сколько у нас богов. Тот же простолюдин, который признавался, что ничего не понимает в церкви, насчитал до четырнадцати богов. "Сколько у нас богов? - Да Бог их знает! - Назови хоть одного? - Саваох. Еще: Господь, Владычица, Казанская, Михаил Архангел, Рождество, Пасха. Святки. - А масляница? - Нет, масляница не Бог, - сказал, подумавши". Мы далеко бы отклонялись от предмета, если бы стали распространяться о народных полуязыческих понятиях, вкравшихся в христианство. Мы выше сказали, что народ при неразборчивом чтении выхватывает только отдельные фразы, понимает их по-своему, и что такие отдельные и непонятные изречения налагают некоторого рода санкцию на существование полуязыческих поверий, - тем именно, что народ слышит (по-своему) в божественных книгах подтверждение своих понятий; но все это может быть и при разборчивом чтении, особенно где встречаются образные выражения. Так напр. в образных выражениях: "солнце праведное, солнце правды", человек понимающий будет уразумевать истинный смысл, а человек неразвитый, никем не наученный, поймет эти образные выражения в буквальном смысле, и притом же, у него уже есть готовые понятия о солнце, как Боге (Дажъ-богъ), Еще доселе мы можем слышать от детей молитвенное обращение в солнцу: "солнышко, солнышко! выгляни в окошечко, твои детки плачут, пить есть просят". Равносильные выражения, прилагаемые в Иоанну Крестителю: "Предтеча солнца, денница солнца", народ понимает по-своему. Недаром в русском народе почти повсеместно помнится Иван-Купала (древнее обоготворение высшего развития и проявления оплодотворяющей силы солнца, с которым слился в народных понятиях Иоанн Креститель). В самых иконах народ видит (по-своему) подтверждение своих ложных мнений. Так напр., на иконах Флора и Лавра часто рисуются лошади, и народ говорит, что "Хлор Лавер коневий бог". Св. Илия пророк рисуется на огненной колеснице. везомой огненными крылатыми конями; народ говорит что Илья пророк и доселе еще ездит по небу и производит гром и молнию. Так что же, скажут пожалуй, вы говорите о вреде дурного чтения в церкви?.. - на это давно обратили внимание. Вы говорите, что и хорошее чтение непонятно для простого народа, вследствие подстрочного перевода наших книг с греческих и вследствие образного выражения, - так, по-вашему, не перевести ли вновь богослужебные книги на русский язык и не ввести ли его в церковное употребление? Не следует ли выбросить образные выражения и оставить некоторые иконы, так как, по-вашему, народ находит в том и другом поддержку своим ложным воззрениям? Совершенно мы имеем в виду другие следствия. Мы только желали бы и смеем думать, что от этого будет большая польза, - если бы священники, объясняя в проповеди св. писание, объясняли и значение предметов находящихся в церкви и содержание церковного чтения и пения. Чрез это люди простые, люди внешности, будут уразумевать истинный смысл христианского богослужения, они уже не будут считать одну внешность достаточным средством для спасения, так как усвоение внутреннего содержания христианского богослужения требует не внешнего только участия в молитвах церкви, но более всего - принятия известной истины умом и усвоения сердцем. Народные полуязыческие понятия, которые суть не что иное, как непонятное благоговение пред таинственными силами природы и олицетворение этих сил под различными внешними символами, падут сами собой, когда народ уразумеет истинного Творца и Правителя видимой природы. [...] Но позвольте, скажут мои собратия, чтобы объяснить все предметы находящиеся в церкви и употребляемые при богослужении и все содержание богослужения: чтения и пения на все праздники, на все дни во весь год, - да для этого не достанет времени и десяти лет! Мы не говорим, что в год можно все сделать; мы знаем только, что некоторые священники священствуют в одном и том же приходе по 15 - 20 - 40 лет, - и все-таки не успевают объяснить ни одной церковной песни, ни содержания какого-нибудь священного изображения; а между тем некоторые из таковых священников очень часто говорят к народу поучения. Мы не намерены распространяться о достоинстве и недостатках наших проповедей; об этом уже довольно было говорено и писано в духовных и даже в светских журналах. Говорили, что в большей части наших проповедей, написанных на известные темы и по известному всем семинаристам плану, нравственные выводы бывают натянуты, чувства поддельны, - что чувства эти испаряются еще в то время, когда автор пишет и выдумывает, как бы почувстчительнее и порезче задеть за живое слушателей, - испаряются и тогда, когда проповедник заучивает свое произведение, - что очень многие проповеди "сшиты", т.е. приступ списан из одной проповеди, объяснение текста из другой, нравственное приложение - из третьей, - что нравственные приложения неприложимы к современной народной жизни, так как они выписываются большей частью из греческих отцов, - что и самые лучшие проповеди, писанные людьми образованными и для образованного класса, страдают логической сухостью, что проповеди эти больше годны для аудиторий, а не для церкви, где истины христианские, принимаемые умом, больше всего должны пониматься и усвояться сердцем и проч. [...]