Я английского языка не знаю совсем, но все равно поперлась на спектакль. На Шекспира!
Те сорок шесть процентов, которые показывает мне Duolingo, конечно, льстят моему самолюбию, но совершенно не отражают реальности, в которой я могу сказать только «эмэйзинг шоу», «сэнкью» и «хеллоу» и не разобрать в ответ ничего.
Поэтому я сто раз прослушала Гамлета на английском и заучила слова-маркеры, чтобы хотя бы немного ориентироваться в Эльсиноре.
Идея с маркерами сработала, я очень даже себе разобралась в режиссерских задумках и даже смогла понять, что выкинули и что куда переставили.
Во всяком случае, я так думаю.
Правда, от самого спектакля меня сильно отвлекал сам Принц, которого я лицезрела с четвертого ряда, а это практически рядом, руку протянуть только.
Половину действия Принц простоял с нашей правой стороны сцены в одной футболке, демонстрируя бицепсы, трицепс (о, этот трицепс, даже если бы спектакль был на русском языке, я бы все равно ничего не поняла в этот момент), и прочие достоинства своей офигенной (да, именно так) фигуры. На то, как он легко и непринужденно заскакивает на стол, можно смотреть бесконечно, как на работающий печатный станок.
А уж когда он, слушая Актера, присел на корточки, спиной к нам в своих узеньких джинсах, то остановись мгновение, ты прекрасно, простонала вся правая половина партера.
Принц, видимо, что-то заподозрил и на втором нашем спектакле, он уже не присаживался, а слушал Актера стоя.
Большое разочарование.
Так, собственно, теперь о высоком.
Бенедикт - гениальный актер. На его Гамлета хотелось смотреть, ему сопереживалось, ему хотелось помочь и вообще, обнять, пожалеть и соврать, сказав, что все будет хорошо.
И как же было обидно, обидно до злости, что все это добро пропадает в слепленном из кусков самодеятельном спектакле, играемом в, безусловно, роскошных, но абсолютно дурацких декорациях.
А каким еще словом можно назвать декорации, которые построены так, что половина действия не видна тем, кто не сидит посередине зала?
Больше всего обидно за финальную сцену Офелии, которая по словам очевидцев, видевших ее, была очень сильной. Офелия - единственная из персонажей (кроме Гамлета, разумеется), кто мне понравился. У нее был цельный образ, и фотоаппарат, с которым она все время ходила, в результате был теперь единственным ружьем, которое выстрелило.
И как еще, как не самодеятельным, можно назвать спектакль, в котором совершенно нечитаемы характеры персонажей?
Совершенно невнятный Клавдий, который свою знаковую речь на свадьбе произносит, как доклад о надоях на селекторном совещании в совхозе. Плюс ко всему у него лапоть во рту и какой-то серый несценический тембр голоса.
Гертруда что была на сцене, что не была - погода в Эльсиноре на нее ни разу не отреагировала. Актриса хорошо отыграла сцену разговора с Гамлетом, но все время ей - по великой задумке режиссера - пришлось ползать на коленках в длинном шелковом платье, и это выглядело нелепо.
Но еще более нелепо выглядела Гертруда, когда ей надо было ломануться за уходящей куда-то вдаль (нам не видно) Офелией, а у Гертруды туфли за платье каблуками зацепились и не отцеплялись. Скинь их уже в конце концов, хотелось крикнуть мне ей, но мои сорок шесть процентов и воспитание в приличной семье не позволили мне дать актрисе этот ценный совет.
И даже момент ее смерти прошел незаметно, скомкано. Если бы я не следила за ней в это время - а я просто ждала фразу «Не пей вина, Гертруда», то так бы и не заметила, как она там тихо сама себе упала где-то в уголочке с какой-то, опять же, непонятной напасти. Никто и внимания не обратил.
И вообще, я бы назвала этот спектакль чемпионом по заваливанию знаковых и значимых сцен. Все, абсолютно все завалено и даже не побоюсь этого слова - похерено.
И убийство Полония (в этой сцене очень хорошо, правда, отыграл Бенедикт, его Гамлет был единственный из всех виденных мною, кто остался неравнодушен к смерти Полония, он проверил пульс и послушал дыхание, это было так трогательно), и реакция Клавдия на Убийство Гонзаго, и финальная сцена.
Одно лишь сумасшествие Офелии мне очень понравилось (из того, что нам было видно). Но на общем фоне скомканности и урезанности сцен спетая вся целиком песня Офелии показалось вдруг затянутой.
А уж во что превратили финальную сцену - так я вообще слов не подберу. Про падающую саму по себе Гертруду я уже говорила. Но что мне та Гертруда, когда бой Гамлета с Лаэртом превратили в балаган, который - вдруг не всем понятно, что это балаган - решили еще шлифануть слоу мо (замедленным действием).
Для чего вообще это слоу мо делали в спектакле? Оно не выглядит эффектным зрелищем, каковым должно быть и для чего вообще, как по мне, делаются спецэффекты.
На первом просмотре я их вообще не видела, слоу мо эти. На втором специально обращала внимание и зря. Потому что смешно. Особенно когда охранники, конвоирующие Гамлета, типа расстреливают - как детский сад-штаны на лямках, тра-та-та - что-то в горе пепла, крысу что ли, как сказал кто-то из наших.
Ужасный, ужасный Лаэрт. Мало того, что он негр, и я пытаюсь понять эту игру в толерантность, но даже негру надо уметь играть, раз пошел в артисты. Эмоции у Лаэрта выражались бешеным вращанием белков и надрывным криком, а пистолет в его руках, когда он прибежал бить морду Зинке, то есть выяснять отношения с Клавдием за смерть Полония, выглядел смешно и опять же детской игрой в войнушку.
Еще одна угробленная сцена. Клавдий все время валяется на полу, зрители в центральных рядах видят только его затылок.
Вообще много в спектакле сцен задом. А еще много таких мизансцен, где актеры стоят так удачно, что весь диалог видишь только одного актера и, естественно, задом. Причем, если в сцене участвуют три актера, то они так грамотно расставлены по одной прямой, что виден все равно только зад одного.
Хорошо, если это зад Гамлета. Но не всегда было такое везение.
Ну, и апофеоз самодеятельности для меня - это Горацио, я бы даже сказала - Хорэйшио.
Объяснить наличие присутствие рюкзака за его спиной во всех сценах - не могу. Необъяснимо. Зачем он таскал это здоровое ружжо, которое так и не выстрелило? Ладно бы у всех были какие-то такие примочки и фишечки. Так нет же, один Горацио, как дурень с дверями.
И когда он в конце, чтобы оплакивать Гамлета, наконец, снял рюкзак, я чуть не зааплодировала, несмотря на скорбность сцены и красивый бэкплан Принца на полу.
Неновая идея с актерами второстепенных ролей, которые играют нескольких персонажей, в спектакле на этот раз заиграла новыми красками. Думаю, роли, кто кого будет играть, тянули из шляпы. Потому Бернардо и Марцелл играют потом конвоиров Гамлета, Призрак отца Гамлета играет могильщика, а одна шустрая невысокая крепенькая тетенька подсуетилась, видимо, и вытянула бумажки четыре, не меньше. Потому как она и за Вольтиманда, и за Озрика, и за всех почти придворных отдувалась. И во всех ипостасях она стояла бравым офицером, сцепив руки за спиной в замок, широко расставив ноги, как на плацу, текст читала тоже, как бухгалтерский отчет. Дать бы ей плеть, была б доминантка.
И вот, когда я высказалась про то, что мне не понравилось, вот теперь я хочу сказать, что спектакль мне понравился.
Возможно, есть некое противоречие в моих словах, но нет.
Это был настоящий Театр. Это было настоящее Зрелище.
Но.
Спектакль вытянул Бенедикт.
Он сверкал, блистал и искрился. Бенедикт, конечно.
И неудачная оправа этот его свет не смогла погасить.