«Суперлото»
«Город спал и видел сны, в которых копошились полуночные личинки страха….»
Маркиз де Сад
В редакции «Красного Бобруйска» с утра было непривычно тихо. Вечером мы сдавали номер в печать, и теперь, когда осень стучалась каплями в стекла, а под желтыми болезными листьями дремали полуночные бомжи, редакция завернулась в сонный кокон в ожидании солнечного света планерки.
Наш ответственный секретарь Галина раскладывала пасьянс-косынку на компьютере. Ее полные маникюрные пальцы стучали по клавиатуре. Звук клавиш отдавался набатом в моей тяжелой, не успевшей опохмелиться голове.
Всю последнюю неделю новости были ни к черту. 24 ноября бобруйские спасатели вытаскивали лошадь, которую каким-то незаурядным образом угораздило провалиться в металлическую бочку.
Это была бесспорно безумная, глупая лошадь, нашедшая приключения на свое седалище. Старуха, которая запрягла лошадь в плуг, и решила перекопать огород, давно выжила из ума на теме овощной лихорадки перед зимне-закаточным сезоном. Так что, выражаясь аллегорически, одна кляча подставила другую.
Но что поделаешь - именно такие повседневные бытовые конфузы пользуются популярностью у читателей пожелтевшей «районки».
Православный Бобруйск жил в ожидании возведения новой часовни на станции техобслуживания № 152. Для слуг божиих - это было СОБЫТИЕМ. Для работников станции техобслуживания - поводом побухать. Для нас, журналистов, - эпизодом, которому самое место в «подвале» на предпоследней полосе по соседству с некрологом. Однако после того как секретарь Бобруйской епархии протоиерей Сергий Коровинский позвонил в редакцию 114 раз, мы сошлись на второй полосе, из-за чего пришлось «переселить» интервью с поэтом Костровым на 12-ю.
Новости были неинтересными и абсолютно глупыми. Из РОВД поступали очередные сюжеты-ералаши, которые, по задумке местного милицейского начальства, должны были научить читателя легкости бытия и позабавить начальство вышестоящее.
Какая-то восемнадцатилетняя кочерыжка из профессионально-технического колледжа похитила у своей 73-летней бабушки 1 300 долларов и 3 миллиона рублей. Деньги ей, как отчиталось РОВД, понадобились на «погулять». Но после десятка лет в профессии и увиденных внутренностей событий лично я не доверял (и не доверяю) ни одному пресс-рапорту человека с погонами, вшитыми в плечи.
Галина стучала по клавиатуре, в голове пульсировало, за окном моросило. Было пакостно как на душе, так и в природе. Спецкор Эдуард Синявский рисовал в ежедневнике красную корову - таким изощренным способом он планировал свою работу на неделю, угадывая в вымени темы своих будущих статей.
Остальные - как всегда задерживались, разгребаясь с ушными и дорожными пробками. До планерки оставалось еще сорок минут, и я решил пройтись, обмыть лицо от вчерашнего вина в дожде.
******
Я остановился возле ледового дворца «Бобруйск-Арена», чтобы посмотреть, как двое молодчиков пинают ногами заросшего мужика с порванной штаниной, и заодно покурить. В пачке оставалось две сигареты, и я понимал, что нужно дотянуть до киоска.
Я шел по улице Карбышева в окружении красных плакатов с лозунгами и социальной рекламой. Один из плакатов гласил: «С Днем освобождения, дорогие бобруйчане! Председатель городского исполнительного комитета Дмитрий Бохонов». Рядом с надписью был нарисован зеленый танк, который в тот момент почему-то напомнил мне собачью какашку. Я отхаркался и плюнул на свежеуложенную тротуарную плитку.
Улица тянулась вдаль потенциальной бесконечности, имплицитно содержащей в себе «скрытый стебель». Вечность несла на своих волнах состязание диалектов, говоров, жаргонов и специальных языков. В висках пульсировало. Люди плыли в своих семантических лодках, отталкиваясь веслом от магнитных волн. Но в самой сердцевине бытия не было не только единства семантического центра, но и центрирующего единства кода, который бы открывал замок в мир теней.
Идея городского сюжета таяла на глазах, лишь обрывистые линии представали из глубин природы как носители фиксированных точек созерцаемых событий. Сравнительные скорости течений вдоль этих линий порождали феномены относительной задержки, торможения и внезапной стремительности. Восковые старушки стекали по вертикали свечи в блюдце равновесия. Город оставался перманентно подвижным…
- Папаша, дай прикурить, -- послышалось за моей спиной.
Я обернулся и увидел курносого пацаненка с конопушками на щеках. Он крутил в руках толстую металлическую цепь и насвистывал какую-то песенку дворовой босоты. Погода не располагала учить сорванца уму-разуму, и я протянул ему пачку с двумя сигаретами.
- Извиняй, дядя, -- осекся парень, -- но ты не понял: сигарету дай!
Пацан повысил голос. Я видел, как кулак, обернутый в цепь, летит мне в лицо. Еще мгновенье бездействия и мне пришлось бы искать зубы под фонарным столбом, но встречный хук остановил мальца и заставил его унять пыл.
Мальчишка лежал на свежеуложенной тротуарной плитке и держался за искривленную перегородку. Напоследок я пнул его ногой под дых, надеясь найти в его брюшине кнопку гуманизма, и направился в поисках открытого киоска.
******
Сложно отстаивать свою правду, когда тебе уже не двадцать. Сложно вести за собой массу к призрачному облику бога собственной харизмы. В таком возрасте главное - держать удар, и не давать повода всякому рванью задвигать тебя в темный угол цивилизации.
Перед глазами стоял образ старика, который приходил в нашу редакцию в конце сентября. Он сидел напротив меня и трясся со страху, постоянно оборачивался, словно опасаясь получить сзади бутылкой по голове. Между нами была небольшая разница в возрасте - каких-нибудь 15 лет. Но я был молод, а он напоминал комок теста, больше не способного превратиться в теплую сдобу.
Старик принес статью - воспоминания о своей буйной трудовой молодости. Статью, которая показывала всю нелепость и безысходность человеческих амбиций перед черной дверью, ведущей в обезличенное ничто.
Я все еще думал о старике, когда оказался у ларька на углу Ковалева. Из узкого окошка на меня смотрело опухшее лицо продавщицы в пожелтевшем чепчике. Чепчик сидел на рыжих, завитых плойкой волосах, так же нелепо, как, если бы Ленин залез на плечи орангутанга. Я смотрел на женщину, которая похабно крутила во рту жвачку и надувала пузыри. Она же - рассматривала свои добротно погрызенные ногти.
- Вам чыво? - наконец-то обратила на меня внимание продавщица.
- «Винстон» легкий.
- «Вынстана» нет, но есть «Карона»… И ишчо есть бялет на «Супирлато». Новы розыграш.
Я посмотрел на ее пожелтевший чепчик и подумал о «Короне». Нет, это уже слишком… Только не сегодня, только не здесь.
- Сиарэты будице браць? - переспросила женщина.
1 500 - и пачка в кармане. Лучше уже так, чем остаться ни с чем. Я развернулся и хотел было уйти, как услышал голос продавщицы:
- Мужчына, вы забыли «Супирлато»!
Она шла ко мне навстречу, рыхлая, как мешок с мукой, неуклюжая, словно бегемотиха в юбке. Шла и улыбалась той особой улыбкой, которую можно увидеть в кафе «Минутка» Марьиной Горки, после пятой рюмки на лице официантки. В протянутой руке продавщица держала билет…
******
Мы лежали в постели, почти не обмениваясь фразами. С потолка капало. За окном визжала газонокосилка. На полу валялся наскоро сброшенный чепчик.
- Ты ни таки, як все, -- сказала рыжая и провела обрубком ногтя по моей груди. -- Ты не лупишся…
- Я не что?..
- Не бьешься, если что ни так. Панимаиш. Мой-то он из Яраслауля - маскаль. Там адзин чылавек другога нават за сабаку ни счытаит: травиць друг друга мышьяком гатовы до смерци! Он мне такой гаварыт: «Ты бы, Ларыса, накалола!». И тапор у миня брасает… Виш! Шрам на пличэ - эта ат ниво. А ишчо адин раз он запустил в миня стулам…
О, господи, я знал все эти рассказы наперед и уже заранее мог назвать финал. Но я продолжал слушать, делая вид, будто мне интересен этот сюжетный ряд одной отдельно взятой женской истории.
- А я иму - «Маскаль! Зачэм я за цибя выхадила!»
За окном визжала газонокосилка. С потолка капало. В редакции «Красного Бобруйска» Синявский рисовал красную корову.