Профессиональная среда. Марина Кедреновская: Моя жизнь в Интуристе (продолжение)
Продолжение историй Марины Кедреновской о работе в советском Интуристе.
История № 3.
История № 2.
ШЕСТОЙ ЭТАЖ
Когда мы закончили учебу и вышли на работу в отдел Интуриста, много раз менявший название и тогда называвшийся, кажется, Отделом романских и восточных языков, нас, молодых специалистов, повели на «шестой этаж». Сейчас мне трудно сказать, как официально называлось это место, но там заседали в своих кабинетах страшные кэгэбэшники, призванные надзирать за нами.
Знаю, что в то время в советской действительности существовал термин «первый отдел», но, врать не буду, не знаю, то это было или не то. В других организациях я никогда не работала и особого любопытства к этой теме не проявляла. Словом, у нас был «шестой этаж», и все понимали, что это такое. Находилась сия таинственная организация, как легко догадаться, на шестом, и последнем, этаже нашей черной лестницы «Метрополя». К каждой языковой группе гидов был приставлен конкретный кэгэбэшник, к которому каждый гид перед каждым «выходом на клиента» был обязан явиться, чтобы написать «шапку» в «секретной тетради» и получить соответствующие инструкции. «Секретная тетрадь», представлявшая собой обычную общую тетрадку в сорок восемь листов, но прошитую и пронумерованную особым образом, так, чтобы из нее нельзя было незаметно вырвать страницу, у каждого гида была своя - хранилась она вместе с тетрадями других гидов в специальном секретном шкафу. На руки гидам тетрадь выдавалась лично кэгэбэшником. В «шапке», то есть записи вверху страницы нужно было указать, из какой страны приезжает группа или индивидуал, каким маршрутом, с какой целью, короче говоря, все, что было известно о клиенте заранее. Прочитав «шапку», кэгэбэшник либо молча прятал тетрадь обратно в шкаф, либо разъяснял гиду, как именно он должен вести себя с данным клиентом, на что обратить внимание, за чем пристально наблюдать и т. д., чтобы не приведи Бог, не вышло какой провокации. По окончании работы гид вновь должен был явиться на «шестой» этаж и написать под «шапкой» подробный отчет о поведении туристов, о том, как они на что реагировали, какие задавали вопросы, пытались ли опорочить Советский Союз и, если да, то каким именно образом. И, наконец, если в его жизни случался неурочный контакт с иностранцем (ну например, поскользнулся иностранец на улице, а гид его поддержал), то гид опять-таки должен был придти на «шестой этаж» и обо всем доложить. Возглавлял всесильную организацию человек по фамилии… Вообще-то я решила, что не буду называть никаких или почти никаких фамилий, но эту не назвать не могу, потому что была она - Честнейший. Засекречен он был настолько, что однажды мою коллегу чуть не выгнали из Интуриста с волчьим билетом за то, что она разоблачила его инкогнито: столкнувшись с ним в районе проспекта Маркса, наивная девушка вежливо сказала: «Здравствуйте, Степан... (кажется) Владимирович!»
Итак, как только мы закончили учебу, нас повели прямиком в кабинет товарища Честнейшего. Мои друзья из разных республик к этому времени разъехались по домам и, видимо, проходили инструктаж на своих зашифрованных этажах, а те, кого я называю «мы», составляли маленькую группу из двух «испанцев», одного «итальянца», одного «португальца» и меня, «француженки». Помню, как нас вели по бесконечным пустым коридорам, как гулко отдавались наши шаги в старых стенах, как вспомнилось все, что читали в самиздате или слышали по секрету о сталинском кошмаре. Как, после петляний по запутанным лабиринтам, мы оказались в огромной темной комнате в пятне света от направленной на нас настольной лампы. В полной тишине я слышала тяжелые удары своего сердца, все члены как будто сковало льдом. Наконец, едва вырисовывавшийся за массивным письменным столом, в полном мраке, загадочный силуэт вдруг заговорил голосом Гудвина, Великого и Ужасного…
Возможно, читателю покажется, что я перебираю, описывая свои ощущения, но нет - это было поистине жутко. В какой-то момент я даже почувствовала, что еще немного - и я потеряю сознание, столь сильны были напряжение и страх…
Но вдруг… закрытая за нами дверь широко распахнулась, «в зале вспыхнул полный свет», и в комнату ввалилась бригада подвыпивших маляров в перемазанных краской комбинезонах и шапках из газеты.
- ЗдорОво, папаша! - весело приветствовали они товарища Честнейшего. - Ну? Чего красить будем?
Они по-деловому начали расставлять стремянки, и сразу внутри отпустило, и мрак рассеялся навсегда. Великий и Ужасный Волшебник Изумрудного города вдруг предстал щупленьким седеньким дедушкой, сгорбившимся за своим столиком, и захотелось сделать ему что-нибудь хорошее, например, перевести через дорогу. А когда позже мы познакомились с остальными кэгэбэшниками, то и они оказались старыми, уже немного впавшими в детство добряками в отставке, упоенно играющими в шпионов.
Нет-нет, не думайте, они-то все воспринимали всерьез, по крайней мере, создавали такую видимость и передавали свою серьезность многим из гидов. Товарищ Честнейший или кто-нибудь из его коллег обязательно приходил на наши «производственные совещания» и рассказывал страшные истории о провокациях туристов и потере бдительности гидами. При этом все туристы носили фамилию Лурье, а в роли особо ненадежных гидов фигурировали «итальянцы». Ни одной из этих страшилок я сейчас воспроизвести не могу, помню только, что все они начинались словами: «Турист Лурье…» или «Один итальянский переводчик…». За сим следовал очередной острый сюжет, связанный, как правило, с получением от туристов подарков. «Сегодня джинсы подарили, а завтра на колени поставят!» - был финал.
Мы добросовестно ходили на «шестой этаж» писать шапки. Наш, французский, куратор А. И. был, пожалуй, даже добрее других дедков, ценил юмор и часто бывал настроен весьма игриво. Лишь раз он всерьез задумался, когда я пришла доложить, что моим следующим клиентом будет железнодорожник, прибывающий такого-то числа в таком-то часу поездом на Белорусский вокзал.
- Зачем он едет поездом? - напрягся А. И.
- Он железнодорожник, - сказала я. - У него проезд по железной дороге бесплатный.
- Не будьте так наивны - все не так просто, - на лице А. И. читалась нешуточная работа мысли. - Как он ехал… Как он ехал… О! Через Польшу!!!
В это время в Польше как раз происходили события, связанные с «Солидарностью», и скромный французский труженик (до сих пор его помню - милейший и тишайший человек) попал в ряды шпионов и провокаторов.
Отработав с туристами, мы так же покорно шли писать отчет. Технически это было несложно: все равно нужно было отчитываться перед руководителем группы и в бухгалтерии. Кстати, если когда и тряслись поджилки, так скорее во время отчета бухгалтеру С. - этот конь в юбке дал бы сто очков вперед любому кэгэбэшному генералу. А запись в секретной тетради - тьфу… Уж не знаю, кто что писал, а у меня были свои «туристы Лурье», благополучно перекочевывавшие из одного отчета в другой. Звали их месье Томат, месье Ситрон, месье Конкомбр (огурец), но самый любимый был месье Памплемусс (грейпфрут). Все они, и особенно Памплемусс, дружно восторгались социалистическим образом жизни, политикой Советского государства и вообще всем-всем-всем, что увидели и узнали в нашей стране, благодаря грамотной подаче советского гида. То есть меня.
Единственным днем, когда писать отчет оказывалось проблематично, был праздник Первомая. С самого раннего утра мы с туристами должны были стоять на Тверской, то есть, пардон, на улице Горького у ныне не существующей гостиницы «Интурист» и смотреть демонстрацию трудящихся. При этом надо было улучить момент и оперативно добежать до «Метрополя», чтобы написать внеочередной отчет о реакции туристов, желательно, с высказываниями. Иногда мы так и делали, особенно если была хорошая компания, чтобы бежать вместе, но чаще нет. Вместо этого в той же хорошей компании пили кофе, а то и коньяк, на 20-м этаже гостиницы, а потом дружно врали А. И., что де туристы были так захвачены зрелищем, так возбужденно и восторженно обсуждали энтузиазм советских граждан, что оставить их не было ну никакой возможности - нужно было ловить каждое слово. Стоит ли уточнять, что из моих туристов больше всех был восхищен месье Памплемусс. Бдительный и вместе в тем доверчивый, как ребенок, А. И. все съедал.
Последнее, запомнившееся мне, общение с ним вышло, однако, не совсем приятным. Вернее, произошла целая история, которую придется начать издалека. Как-то ко мне на работу пришел случайный кавалер. Я его не приглашала, но получилось так, что незадолго до этого я опрокинула на белую юбку вазочку варенья из черной смородины. Произошло это дома перед выходом на работу (в отдел, а не к туристам). Мама стала лить на юбку крутой кипяток (кстати, имейте в виду, что этим незамысловатым способом, как по волшебству, мгновенно удаляются пятна от красных ягод), потом юбку долго сушили - одним словом, я изрядно опаздывала. А кавалер тем временем ждал меня на машине около моего подъезда. Собственно, с некоторых пор это случалось каждое утро, но обычно я с гордо поднятой головой проходила мимо и ехала на метро, а тут дала слабину - опаздывала уж слишком сильно. Все это я рассказываю не для того, чтобы вздохнуть о давнем воздыхателе, а лишь к тому, что довезя меня до "Метрополя", он увидел, в какую дверь я вошла. Через несколько дней он также вошел в эту дверь, выяснил, где сидят французские гиды, в какой именно комнате работаю я, да и завалился в эту комнату. Спросил меня, а моя коллега Надя Ш. сказала, что я на шестом этаже. Он понял это буквально, поскольку не знал кода, и ему было все равно, чтО шестой этаж, чтО четвертый, чтО двадцать первый. Поднялся в предбанник секретного кабинета и… вот тут-то оно и началось.
Увидев меня, кавалер спросил, что я делаю, а я ответила правду: «Отчет пишу, и ты мне мешаешь.» Он сразу ретировался: смекнул, видно, что попал не туда - работал он в АПН и, должно быть, понимал, что к чему. Но, как на грех, рядом писала в своей тетради «пухлая дама без шеи» - она начала раньше, чем я, и вошла в кабинет А.И. тоже раньше. Когда же она вышла, и настала моя очередь отчитываться, А. И. уже был в курсе всех дел. Сначала я подумала, что он шутит, что строгость, с которой он меня допрашивает, напускная - но нет: в глазах его я увидела сталь и лед.
- Как Вы могли допустить сюда постороннего?!
- Да я не допускала, он меня выследил. Он вообще меня преследует. («Не виноватая я…» и далее - по тексту фильма.)
- Преследует? Что ему от Вас надо?
- Не знаю. Наверное, влюбился. Я вообще его почти не знаю.
- Не знаете? Значит, Вы пустили незнакомого человека?
- Да нет, же мы знакомы.
- Где вы познакомились?
- На улице, - это была правда: кавалер подошел ко мне и сказал, что я нравилась ему еще в университете. Пытаясь как-то спасти положение, я уже понимала, что запутываюсь и ухудшаю его все больше и больше.
- Ах, вот что! Значит, он Вас выследил и специально с Вами познакомился, чтобы проникнуть сюда! Это шпион!
- Да что Вы, какой шпион! Он серьезный человек, благонадежный, он журналист.
- Ах, журналист! Завербованный западными спецслужбами! Теперь понятно, зачем Вы ему понадобились!
На этом история не кончилась. Коллеги на меня ополчились - сказали, что теперь, из-за моего ухажера, начальство установит паспортный режим, и их законные мужья не смогут проникнуть в здание, чтобы забрать сумки с продуктами, купленными в обеденный перерыв. А на комсомольских собраниях еще долго возмущались тем, что одна комсомолка привела хахаля, а другая комсомолка (Надя Ш.) направила его прямехонько в хранилище секретных документов. Досталось и руководителям групп (мы с Надей работали в разных группах, сидевших в одной комнате): тех разбирали на собраниях партийных за то, что проморгали таких незадачливых комсомолок. Все получили по выговору - по комсомольской и партийной линии.
А я про «шестой этаж» больше ничего вспомнить не могу: видимо, этот случай произвел на меня слишком сильное впечатление. После него - как отрезало.
Что было дальше? «Дальше было раньше», - как отвечала моя бабушка, когда ей надоедало рассказывать мне бесконечные истории, а я все время требовала продолжения: «Ну дальше, дальше!»
Пройдя первый инструктаж на шестом этаже, я приступила к работе и очень скоро вышла на свою первую группу.
Продолжение следует.
История № 3.
История № 2.
ШЕСТОЙ ЭТАЖ
Когда мы закончили учебу и вышли на работу в отдел Интуриста, много раз менявший название и тогда называвшийся, кажется, Отделом романских и восточных языков, нас, молодых специалистов, повели на «шестой этаж». Сейчас мне трудно сказать, как официально называлось это место, но там заседали в своих кабинетах страшные кэгэбэшники, призванные надзирать за нами.
Знаю, что в то время в советской действительности существовал термин «первый отдел», но, врать не буду, не знаю, то это было или не то. В других организациях я никогда не работала и особого любопытства к этой теме не проявляла. Словом, у нас был «шестой этаж», и все понимали, что это такое. Находилась сия таинственная организация, как легко догадаться, на шестом, и последнем, этаже нашей черной лестницы «Метрополя». К каждой языковой группе гидов был приставлен конкретный кэгэбэшник, к которому каждый гид перед каждым «выходом на клиента» был обязан явиться, чтобы написать «шапку» в «секретной тетради» и получить соответствующие инструкции. «Секретная тетрадь», представлявшая собой обычную общую тетрадку в сорок восемь листов, но прошитую и пронумерованную особым образом, так, чтобы из нее нельзя было незаметно вырвать страницу, у каждого гида была своя - хранилась она вместе с тетрадями других гидов в специальном секретном шкафу. На руки гидам тетрадь выдавалась лично кэгэбэшником. В «шапке», то есть записи вверху страницы нужно было указать, из какой страны приезжает группа или индивидуал, каким маршрутом, с какой целью, короче говоря, все, что было известно о клиенте заранее. Прочитав «шапку», кэгэбэшник либо молча прятал тетрадь обратно в шкаф, либо разъяснял гиду, как именно он должен вести себя с данным клиентом, на что обратить внимание, за чем пристально наблюдать и т. д., чтобы не приведи Бог, не вышло какой провокации. По окончании работы гид вновь должен был явиться на «шестой» этаж и написать под «шапкой» подробный отчет о поведении туристов, о том, как они на что реагировали, какие задавали вопросы, пытались ли опорочить Советский Союз и, если да, то каким именно образом. И, наконец, если в его жизни случался неурочный контакт с иностранцем (ну например, поскользнулся иностранец на улице, а гид его поддержал), то гид опять-таки должен был придти на «шестой этаж» и обо всем доложить. Возглавлял всесильную организацию человек по фамилии… Вообще-то я решила, что не буду называть никаких или почти никаких фамилий, но эту не назвать не могу, потому что была она - Честнейший. Засекречен он был настолько, что однажды мою коллегу чуть не выгнали из Интуриста с волчьим билетом за то, что она разоблачила его инкогнито: столкнувшись с ним в районе проспекта Маркса, наивная девушка вежливо сказала: «Здравствуйте, Степан... (кажется) Владимирович!»
Итак, как только мы закончили учебу, нас повели прямиком в кабинет товарища Честнейшего. Мои друзья из разных республик к этому времени разъехались по домам и, видимо, проходили инструктаж на своих зашифрованных этажах, а те, кого я называю «мы», составляли маленькую группу из двух «испанцев», одного «итальянца», одного «португальца» и меня, «француженки». Помню, как нас вели по бесконечным пустым коридорам, как гулко отдавались наши шаги в старых стенах, как вспомнилось все, что читали в самиздате или слышали по секрету о сталинском кошмаре. Как, после петляний по запутанным лабиринтам, мы оказались в огромной темной комнате в пятне света от направленной на нас настольной лампы. В полной тишине я слышала тяжелые удары своего сердца, все члены как будто сковало льдом. Наконец, едва вырисовывавшийся за массивным письменным столом, в полном мраке, загадочный силуэт вдруг заговорил голосом Гудвина, Великого и Ужасного…
Возможно, читателю покажется, что я перебираю, описывая свои ощущения, но нет - это было поистине жутко. В какой-то момент я даже почувствовала, что еще немного - и я потеряю сознание, столь сильны были напряжение и страх…
Но вдруг… закрытая за нами дверь широко распахнулась, «в зале вспыхнул полный свет», и в комнату ввалилась бригада подвыпивших маляров в перемазанных краской комбинезонах и шапках из газеты.
- ЗдорОво, папаша! - весело приветствовали они товарища Честнейшего. - Ну? Чего красить будем?
Они по-деловому начали расставлять стремянки, и сразу внутри отпустило, и мрак рассеялся навсегда. Великий и Ужасный Волшебник Изумрудного города вдруг предстал щупленьким седеньким дедушкой, сгорбившимся за своим столиком, и захотелось сделать ему что-нибудь хорошее, например, перевести через дорогу. А когда позже мы познакомились с остальными кэгэбэшниками, то и они оказались старыми, уже немного впавшими в детство добряками в отставке, упоенно играющими в шпионов.
Нет-нет, не думайте, они-то все воспринимали всерьез, по крайней мере, создавали такую видимость и передавали свою серьезность многим из гидов. Товарищ Честнейший или кто-нибудь из его коллег обязательно приходил на наши «производственные совещания» и рассказывал страшные истории о провокациях туристов и потере бдительности гидами. При этом все туристы носили фамилию Лурье, а в роли особо ненадежных гидов фигурировали «итальянцы». Ни одной из этих страшилок я сейчас воспроизвести не могу, помню только, что все они начинались словами: «Турист Лурье…» или «Один итальянский переводчик…». За сим следовал очередной острый сюжет, связанный, как правило, с получением от туристов подарков. «Сегодня джинсы подарили, а завтра на колени поставят!» - был финал.
Мы добросовестно ходили на «шестой этаж» писать шапки. Наш, французский, куратор А. И. был, пожалуй, даже добрее других дедков, ценил юмор и часто бывал настроен весьма игриво. Лишь раз он всерьез задумался, когда я пришла доложить, что моим следующим клиентом будет железнодорожник, прибывающий такого-то числа в таком-то часу поездом на Белорусский вокзал.
- Зачем он едет поездом? - напрягся А. И.
- Он железнодорожник, - сказала я. - У него проезд по железной дороге бесплатный.
- Не будьте так наивны - все не так просто, - на лице А. И. читалась нешуточная работа мысли. - Как он ехал… Как он ехал… О! Через Польшу!!!
В это время в Польше как раз происходили события, связанные с «Солидарностью», и скромный французский труженик (до сих пор его помню - милейший и тишайший человек) попал в ряды шпионов и провокаторов.
Отработав с туристами, мы так же покорно шли писать отчет. Технически это было несложно: все равно нужно было отчитываться перед руководителем группы и в бухгалтерии. Кстати, если когда и тряслись поджилки, так скорее во время отчета бухгалтеру С. - этот конь в юбке дал бы сто очков вперед любому кэгэбэшному генералу. А запись в секретной тетради - тьфу… Уж не знаю, кто что писал, а у меня были свои «туристы Лурье», благополучно перекочевывавшие из одного отчета в другой. Звали их месье Томат, месье Ситрон, месье Конкомбр (огурец), но самый любимый был месье Памплемусс (грейпфрут). Все они, и особенно Памплемусс, дружно восторгались социалистическим образом жизни, политикой Советского государства и вообще всем-всем-всем, что увидели и узнали в нашей стране, благодаря грамотной подаче советского гида. То есть меня.
Единственным днем, когда писать отчет оказывалось проблематично, был праздник Первомая. С самого раннего утра мы с туристами должны были стоять на Тверской, то есть, пардон, на улице Горького у ныне не существующей гостиницы «Интурист» и смотреть демонстрацию трудящихся. При этом надо было улучить момент и оперативно добежать до «Метрополя», чтобы написать внеочередной отчет о реакции туристов, желательно, с высказываниями. Иногда мы так и делали, особенно если была хорошая компания, чтобы бежать вместе, но чаще нет. Вместо этого в той же хорошей компании пили кофе, а то и коньяк, на 20-м этаже гостиницы, а потом дружно врали А. И., что де туристы были так захвачены зрелищем, так возбужденно и восторженно обсуждали энтузиазм советских граждан, что оставить их не было ну никакой возможности - нужно было ловить каждое слово. Стоит ли уточнять, что из моих туристов больше всех был восхищен месье Памплемусс. Бдительный и вместе в тем доверчивый, как ребенок, А. И. все съедал.
Последнее, запомнившееся мне, общение с ним вышло, однако, не совсем приятным. Вернее, произошла целая история, которую придется начать издалека. Как-то ко мне на работу пришел случайный кавалер. Я его не приглашала, но получилось так, что незадолго до этого я опрокинула на белую юбку вазочку варенья из черной смородины. Произошло это дома перед выходом на работу (в отдел, а не к туристам). Мама стала лить на юбку крутой кипяток (кстати, имейте в виду, что этим незамысловатым способом, как по волшебству, мгновенно удаляются пятна от красных ягод), потом юбку долго сушили - одним словом, я изрядно опаздывала. А кавалер тем временем ждал меня на машине около моего подъезда. Собственно, с некоторых пор это случалось каждое утро, но обычно я с гордо поднятой головой проходила мимо и ехала на метро, а тут дала слабину - опаздывала уж слишком сильно. Все это я рассказываю не для того, чтобы вздохнуть о давнем воздыхателе, а лишь к тому, что довезя меня до "Метрополя", он увидел, в какую дверь я вошла. Через несколько дней он также вошел в эту дверь, выяснил, где сидят французские гиды, в какой именно комнате работаю я, да и завалился в эту комнату. Спросил меня, а моя коллега Надя Ш. сказала, что я на шестом этаже. Он понял это буквально, поскольку не знал кода, и ему было все равно, чтО шестой этаж, чтО четвертый, чтО двадцать первый. Поднялся в предбанник секретного кабинета и… вот тут-то оно и началось.
Увидев меня, кавалер спросил, что я делаю, а я ответила правду: «Отчет пишу, и ты мне мешаешь.» Он сразу ретировался: смекнул, видно, что попал не туда - работал он в АПН и, должно быть, понимал, что к чему. Но, как на грех, рядом писала в своей тетради «пухлая дама без шеи» - она начала раньше, чем я, и вошла в кабинет А.И. тоже раньше. Когда же она вышла, и настала моя очередь отчитываться, А. И. уже был в курсе всех дел. Сначала я подумала, что он шутит, что строгость, с которой он меня допрашивает, напускная - но нет: в глазах его я увидела сталь и лед.
- Как Вы могли допустить сюда постороннего?!
- Да я не допускала, он меня выследил. Он вообще меня преследует. («Не виноватая я…» и далее - по тексту фильма.)
- Преследует? Что ему от Вас надо?
- Не знаю. Наверное, влюбился. Я вообще его почти не знаю.
- Не знаете? Значит, Вы пустили незнакомого человека?
- Да нет, же мы знакомы.
- Где вы познакомились?
- На улице, - это была правда: кавалер подошел ко мне и сказал, что я нравилась ему еще в университете. Пытаясь как-то спасти положение, я уже понимала, что запутываюсь и ухудшаю его все больше и больше.
- Ах, вот что! Значит, он Вас выследил и специально с Вами познакомился, чтобы проникнуть сюда! Это шпион!
- Да что Вы, какой шпион! Он серьезный человек, благонадежный, он журналист.
- Ах, журналист! Завербованный западными спецслужбами! Теперь понятно, зачем Вы ему понадобились!
На этом история не кончилась. Коллеги на меня ополчились - сказали, что теперь, из-за моего ухажера, начальство установит паспортный режим, и их законные мужья не смогут проникнуть в здание, чтобы забрать сумки с продуктами, купленными в обеденный перерыв. А на комсомольских собраниях еще долго возмущались тем, что одна комсомолка привела хахаля, а другая комсомолка (Надя Ш.) направила его прямехонько в хранилище секретных документов. Досталось и руководителям групп (мы с Надей работали в разных группах, сидевших в одной комнате): тех разбирали на собраниях партийных за то, что проморгали таких незадачливых комсомолок. Все получили по выговору - по комсомольской и партийной линии.
А я про «шестой этаж» больше ничего вспомнить не могу: видимо, этот случай произвел на меня слишком сильное впечатление. После него - как отрезало.
Что было дальше? «Дальше было раньше», - как отвечала моя бабушка, когда ей надоедало рассказывать мне бесконечные истории, а я все время требовала продолжения: «Ну дальше, дальше!»
Пройдя первый инструктаж на шестом этаже, я приступила к работе и очень скоро вышла на свою первую группу.
Продолжение следует.