Наталья Астафьева
Четвертый следователь
Четыре следователя вели допрос.
Четверо суток это продолжалось.
Четверо суток матери пришлось
Стоять. Но выстояла, продержалась.
И день и ночь стоять, стоять, стоять, -
в ушах одно и то же: «Блядь, блядь, блядь», -
удары мата, как удары плети.
Шантаж, угрозы, ругань - и опять
всё то же, первый ли, второй ли, третий.
И лишь четвертый следователь был
обычным человеком. Вот где чудо!
Страх, дисциплина и службистский пыл
могли убить в нем все людские чувства,
но человеческое существо
в нем уцелело даже в час жестокий,
благодаря сочувствию его
мать выдержала столько суток стойки.
Он, сидя за столом, как бы дремал,
мать отдыхала, он смотрел сквозь пальцы,
а если кто-то подходил к дверям -
кричала мать, он сразу просыпался.
Про их немой взаимный уговор
узнал бы Третий ли, Второй ли, Первый -
Четвертого бы вывели во двор,
и завтра же его бы жрали черви.
Он не был ни героем, ни борцом
за некую великую идею.
Он «слабость» проявил в борьбе с «врагом»,
в борьбе с несчастной матерью моею.
…Мать выстояла. Все равно ей срок
и дали, и впоследствии продлили.
А внутренности ей потом подшили,
врач в лагере нашелся, старичок.
До этого - в тюрьме - была в тифу…
Повыпали и волосы и зубы…
И прозе-то, не только что стиху,
не описать всей той поры безумной.
Но в памяти у матери моей
остался, через всю тюрьму и лагерь,
Четвертый Следователь, тот, что ей
в годину муки хоть чуть-чуть послабил.
Когда маму забрали под Первое мая
Когда маму забрали под Первое мая,
тут же вскоре сославши в казахские степи,
мы с братишкой, поехать к ней в ссылку желая,
в детприемнике жили, как многие дети.
Юрке - десять, мне было почти что пятнадцать,
с мамой мы не могли и представить разлуку
и просились к ней,
и потому так пристрастно
две недели разглядывали нас, как в лупу.
Были там ребятишки от года и старше,
все такие домашние теплые крохи,
а по ним убивались их матери страшно,
осужденные женщины, жертвы эпохи.
Мы, девчонки, малышек чужих одевали
и кормили из ложечки нежно, как кукол…
Позже матери их отыскали едва ли,
если вышли из тюрем и стали аукать.
Из детдома, наверно, их брали охотно,
тех фарфоровых, ангельских, сладких детишек…
Под чужими фамилиями бесповоротно
затерялись… Как мать ни аукай - не слышат.
* * *
А как же вы живёте,
чужой питаясь кровью?
Не тратите при этом
даже аппетита?
До девяностолетья
хватает вам здоровья,
хоть вами столько жизней
за жизнь одну убито.
Загадка людохищников,
загадка людоедов,
которых не тревожат
содеянные зверства.
Живут без покаяния…
А мне покой неведом.
Ни в чём не виноватой,
мне совесть мучит сердце.
1980
Родилась в Варшаве, там же прошло её раннее детство. Родители - поляки, первым её языком был польский.
В 1931 году переехала с родителями в Москву. Пошла в школу, выучила русский язык, стихи начала писать по-русски, в пятом классе.
В Москве Наталья с родителями и младшим братом какое-то время, до ареста отца, жила в «Доме на набережной». В августе 1933 года отец был арестован, а через двадцать дней, 4 сентября 1933 покончил самоубийством на Лубянке. Осталась написанная кровью записка, что он никогда не принадлежал к каким-либо контрреволюционным организациям и до конца верен партии. Посмертно реабилитирован в ноябре 1957 года.
Мать Натальи, Юзефина, урождённая Юревич, родилась в Двинске (ныне Даугавпилс), в 1910-х годах училась на Бестужевских курсах в Петербурге-Петрограде, в начале 1930-х годов - в аспирантуре в Институте животноводства, потом работала там же и на Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставке в период её организации. Весной 1937 года арестована и сослана в Казахстан, в Павлодар, где в феврале 1938 года вновь арестована, долго находилась в тюрьме в Павлодаре и была отправлена на 5 лет в лагерь Долинка в Карлаге. Из лагеря вышла в 1946 году, амнистирована в 1953 году, реабилитирована в 1956 году.
Наталья осенью 1937 года приехала с младшим братом к матери в Павлодар, окончила там 8 класс. После повторного ареста матери пошла работать (секретарем в облплемзаготконторе). В Павлодаре ей выдали паспорт с ошибочным отчеством «Григорьевна» вместо «Георгиевна» (польскому имени её отца Ежи соответствует русское Георгий), отчество «Григорьевна» осталось её паспортным. В 1941 году окончила педагогическое училище в Павлодаре, работала учительницей, вышла замуж за высланного А. И. Романова-Астафьева, жила в районном центре Краснокутск и работала бухгалтером в отделении Госбанка. Затем окончила первый курс мединститута в Алма-Ате. В 1945/46 учительница в д. Зенино Московской области.
В 1951 году окончила областной педагогический институт в Москве, училась в аспирантуре.
Публикуемые в книгах стихи писала с 1944 года. C 1947 года писала, в том числе, и верлибры. Дебютировала как поэт в «Литературной газете» в июне 1956 года, её представил читателям Илья Сельвинский. С 1958 года - жена поэта Владимира Британишского. Летом 1958 года работала с ним в тундре на Полярном Урале. Летом 1959 года жила в Салехарде. В марте 1959 года у них родилась дочь Марина. В 1959 году вышла первая книга стихов «Девчата», в 1961 году - вторая книга «Гордость». С 1961 года Астафьева - член Союза писателей, с 1997 года - член Российского ПЕН-центра. С 1960 года стихи Астафьевой в польских переводах публикуются в Польше, в 1963 году в Варшаве вышла книга русских стихов Астафьевой в переводах польских поэтов. С 1963 года пишет стихи также на польском языке и переводит польскую поэзию, с 1968 года эти переводы публикуются. В 1975 и 1979 годах была участницей международных съездов переводчиков польской литературы в Варшаве и Кракове...
Четыре следователя вели допрос.
Четверо суток это продолжалось.
Четверо суток матери пришлось
Стоять. Но выстояла, продержалась.
И день и ночь стоять, стоять, стоять, -
в ушах одно и то же: «Блядь, блядь, блядь», -
удары мата, как удары плети.
Шантаж, угрозы, ругань - и опять
всё то же, первый ли, второй ли, третий.
И лишь четвертый следователь был
обычным человеком. Вот где чудо!
Страх, дисциплина и службистский пыл
могли убить в нем все людские чувства,
но человеческое существо
в нем уцелело даже в час жестокий,
благодаря сочувствию его
мать выдержала столько суток стойки.
Он, сидя за столом, как бы дремал,
мать отдыхала, он смотрел сквозь пальцы,
а если кто-то подходил к дверям -
кричала мать, он сразу просыпался.
Про их немой взаимный уговор
узнал бы Третий ли, Второй ли, Первый -
Четвертого бы вывели во двор,
и завтра же его бы жрали черви.
Он не был ни героем, ни борцом
за некую великую идею.
Он «слабость» проявил в борьбе с «врагом»,
в борьбе с несчастной матерью моею.
…Мать выстояла. Все равно ей срок
и дали, и впоследствии продлили.
А внутренности ей потом подшили,
врач в лагере нашелся, старичок.
До этого - в тюрьме - была в тифу…
Повыпали и волосы и зубы…
И прозе-то, не только что стиху,
не описать всей той поры безумной.
Но в памяти у матери моей
остался, через всю тюрьму и лагерь,
Четвертый Следователь, тот, что ей
в годину муки хоть чуть-чуть послабил.
Когда маму забрали под Первое мая
Когда маму забрали под Первое мая,
тут же вскоре сославши в казахские степи,
мы с братишкой, поехать к ней в ссылку желая,
в детприемнике жили, как многие дети.
Юрке - десять, мне было почти что пятнадцать,
с мамой мы не могли и представить разлуку
и просились к ней,
и потому так пристрастно
две недели разглядывали нас, как в лупу.
Были там ребятишки от года и старше,
все такие домашние теплые крохи,
а по ним убивались их матери страшно,
осужденные женщины, жертвы эпохи.
Мы, девчонки, малышек чужих одевали
и кормили из ложечки нежно, как кукол…
Позже матери их отыскали едва ли,
если вышли из тюрем и стали аукать.
Из детдома, наверно, их брали охотно,
тех фарфоровых, ангельских, сладких детишек…
Под чужими фамилиями бесповоротно
затерялись… Как мать ни аукай - не слышат.
* * *
А как же вы живёте,
чужой питаясь кровью?
Не тратите при этом
даже аппетита?
До девяностолетья
хватает вам здоровья,
хоть вами столько жизней
за жизнь одну убито.
Загадка людохищников,
загадка людоедов,
которых не тревожат
содеянные зверства.
Живут без покаяния…
А мне покой неведом.
Ни в чём не виноватой,
мне совесть мучит сердце.
1980
Родилась в Варшаве, там же прошло её раннее детство. Родители - поляки, первым её языком был польский.
В 1931 году переехала с родителями в Москву. Пошла в школу, выучила русский язык, стихи начала писать по-русски, в пятом классе.
В Москве Наталья с родителями и младшим братом какое-то время, до ареста отца, жила в «Доме на набережной». В августе 1933 года отец был арестован, а через двадцать дней, 4 сентября 1933 покончил самоубийством на Лубянке. Осталась написанная кровью записка, что он никогда не принадлежал к каким-либо контрреволюционным организациям и до конца верен партии. Посмертно реабилитирован в ноябре 1957 года.
Мать Натальи, Юзефина, урождённая Юревич, родилась в Двинске (ныне Даугавпилс), в 1910-х годах училась на Бестужевских курсах в Петербурге-Петрограде, в начале 1930-х годов - в аспирантуре в Институте животноводства, потом работала там же и на Всесоюзной Сельскохозяйственной Выставке в период её организации. Весной 1937 года арестована и сослана в Казахстан, в Павлодар, где в феврале 1938 года вновь арестована, долго находилась в тюрьме в Павлодаре и была отправлена на 5 лет в лагерь Долинка в Карлаге. Из лагеря вышла в 1946 году, амнистирована в 1953 году, реабилитирована в 1956 году.
Наталья осенью 1937 года приехала с младшим братом к матери в Павлодар, окончила там 8 класс. После повторного ареста матери пошла работать (секретарем в облплемзаготконторе). В Павлодаре ей выдали паспорт с ошибочным отчеством «Григорьевна» вместо «Георгиевна» (польскому имени её отца Ежи соответствует русское Георгий), отчество «Григорьевна» осталось её паспортным. В 1941 году окончила педагогическое училище в Павлодаре, работала учительницей, вышла замуж за высланного А. И. Романова-Астафьева, жила в районном центре Краснокутск и работала бухгалтером в отделении Госбанка. Затем окончила первый курс мединститута в Алма-Ате. В 1945/46 учительница в д. Зенино Московской области.
В 1951 году окончила областной педагогический институт в Москве, училась в аспирантуре.
Публикуемые в книгах стихи писала с 1944 года. C 1947 года писала, в том числе, и верлибры. Дебютировала как поэт в «Литературной газете» в июне 1956 года, её представил читателям Илья Сельвинский. С 1958 года - жена поэта Владимира Британишского. Летом 1958 года работала с ним в тундре на Полярном Урале. Летом 1959 года жила в Салехарде. В марте 1959 года у них родилась дочь Марина. В 1959 году вышла первая книга стихов «Девчата», в 1961 году - вторая книга «Гордость». С 1961 года Астафьева - член Союза писателей, с 1997 года - член Российского ПЕН-центра. С 1960 года стихи Астафьевой в польских переводах публикуются в Польше, в 1963 году в Варшаве вышла книга русских стихов Астафьевой в переводах польских поэтов. С 1963 года пишет стихи также на польском языке и переводит польскую поэзию, с 1968 года эти переводы публикуются. В 1975 и 1979 годах была участницей международных съездов переводчиков польской литературы в Варшаве и Кракове...