Этот пост опубликован в журнале 10.11.18.
Чуть ранее в рассказе о детском доме упоминался приезд бывших воспитанников в детский дом, в гости к своим воспитателям. Так, к примеру, семья Закревских приезжала в летнее время на мотоцикле с маленькой дочкой несколько лет подряд из Ленинграда. Виктор Павлович Пусеп вспоминает о таких визитах.
« Приезд Василия Закревского я помню, И другие приезды бывших воспитанников тоже. Не все встречи несли положительную информацию. Бывали ребята и с криминальным прошлым, привозили блатную «романтику». Из более старших ребят, трудоустроенных не позднее 1958 года помню Михаила Круглякова, Василия Железнова, Николая Резчикова. Ставшего офицером и полковником Василия Белова и его младшего брата Петра Белова, лучшего спортсмена Геннадия Бетмана и многих-многих других парней и девушек. Всё-таки 7 лет жил и дружил с ними. Наша семья жила в сестринском корпусе бывшего монастыря, а в Кунье в квартире бывшего 1 секретаря райкома партии.»
Вспоминается и грустная история с удочерением одной из воспитанниц женщиной-директором, один из непростых моментов взаимоотношений между воспитанниками. Не только тёмную кому-то устроить могли, но и поколотить.
«Отец мой, Павел Михайлович, сменил предыдущего директора:- не знаю фамилии этой женщины, но знаю точно причину её ухода с этого нелегкого поста. Причина в детской жестокости! Она удочерила маленькую девочку - воспитанницу, и другим это не понравилось, «почему её, а не меня.» И началась в буквальном смысле травля ребёнка. Случалось даже, та девочка возвращалась домой из школы с юбкой завязанной узлом на макушке...»
«В другие годы жизнь детей была спокойная, размеренная, работали кружки, многие получили водительские права. Фотокружок, духовой оркестр (руководитель Василий Яковлевич), швейная мастерская для девочек. Авиамоделирование вёл завуч детского дома Чистовский Николай Андреевич, ставший потом директором Полибинской школы-интерната и умерший вскоре на работе от инфаркта.»
Одним из воспитанников детского дома был Самулевич Николай Иванович, 1947 г.р. (в 2000-ых - председатель межрегиональной общественной организации «Цыганская община Северо-Запад»)
Виктор Павлович Пусеп вспоминает:
«Уже в 16 лет он отличался от других детей прежде всего обостренным чувством справедливости, искренней заботой о младших, умением разговаривать с любыми собакам - самые свирепые клали ему головы на колении и чуть слышно повизгивали. А ещё он хорошо играл (да и сейчас наверно не перестал) на баяне. Уже в Кунье, куда был переведен детский дом, произошла одна запоминающаяся история. История, которая вызвала споры и общий смех.
В солнечный летний день, как раз во время обеда воспитанников, в кабинет директора ворвался пожилой мужчина, явно пенсионного возраста, и с порога начал кричать о ворах, которых понавезли в спокойный городок Кунью, и теперь от них жизни нет. Я по какому-то делу был в кабинете, и отец, (простите) директор предложил мне выйти за дверь, я сказал, что останусь здесь. Мужчина продолжал кричать о том, что детдомовцы оборвали дочиста все кусты смородины в его палисаднике, который находился буквально в трёх метрах от здания нашего корпуса и отделён от него был 30 сантиметровой высоты штакетником. Директор предложил пойти в столовую и спросить, наши ли дети сотворили это безобразие. Тот согласился и, продолжая непрерывную ругань в адрес «детдомовской шпаны», зашел следом за директором в помещение столовой. Все дети и воспитатели были в полном составе. Попросив этого возмущенного человека хоть на минуту умолкнуть, директор обратился к отложившим ложки и вилки детям: «Если кто-то из вас рвал смородину в палисаднике рядом с корпусом в палисаднике - прошу встать.» Встали два шестилетних малыша, прибывших всего за пару месяцев до перевода детдома в Кунью. «Вот, - закричал этот пенсионер, - что я говорил, они с такого возраста уже воры (!!!), а что будет, когда они вырастут, на улицу будет не выйти, когда они (показав пальцем на этих двух малявок) вырастут!!!» Все немного растерялись, но встал из-за стола Николай Самулевич , подошел поближе и повернувшись к залу обратился к малышам. (Сейчас я извиняюсь перед Вами, но должен привести его слова так, как они были сказаны.)
«Ребята, а на.уя вам было самим в смороду лазить! Сказали бы мне, и я бы вам эти паршивые три куста вместе с корнями и ягодами выдернул и принёс, и пусть бы он попытался мне помешать!» В полном молчании зала тот человек тихонько скользнул за дверь, а весь зал (кроме директора и тех малышей) взорвался хохотом. «Самулевич, - сказал ( скорее спросил) директор, - Вы считаете допустимым такой тон в такой обстановке в присутствии всего состава воспитателей и воспитанников?» Простите, - ответил Николай, - но я не нашел других слов, чтобы прекратить этот позор всех взрослых.» Так первая фраза стала своеобразным клише в значении: прежде чем что-либо сделать, рассмотри другие варианты и выбери наиболее подходящий и наиболее безопасный.
В Вербилове на территории детского дома росли несколько яблонь и много кустов смородины. Доступны были полностью, и потому яблоки срывались еще не просто недозрелыми, а откровенно зелёными, такова природа детей, но незрелая смородина никого не прельщала. Тут малышам было непонятно, почему зрелые ягоды висят, и никто их не ест, почему на старом месте было можно, а здесь за это могут наругать.»
Директор д/д Пусеп П.М. и Николай Самулевич.
Встреча через много лет.
Первый ряд: Савинов Иван, директор д/д Пусеп П.М., Лепешев Саша.
Второй ряд: Торошинкая Нина, Алексеева Зоя, в центре Хохленкова Шура(?), Полякова Люда, крайняя справа - Казакевич Галя.
Слева: Бровин Николай, 1946 г.р., родом из Новосокольников.
Справа: После выпуска. Ученица на ткачиху в Орехово-Зуево Джакупова Людмила. Ёлка.
Так и только так звали её почти все, и дети, и воспитатели.
Детский дом изыскивал средства на поезки воспитанников по разным городам.
«Ездили на экскурсии на машине в Ригу, и меня взяли. Другие - в Ленинград. Отдельные воспитанники за успехи в учебе награждались путевками в «Орленок» и «Артек», но это было всего несколько раз. Вот так и жили.
Поездка в Ленинград - 1960 или 1961год. На фотографии есть моя мама - в среднем ряду четвертая справа и моя сестра Татьяна - в первом ряду крайняя слева. Поезда до Ленинграда тогда ходили ежедневно через узловую ж/д станцию Новосокольники, но обычно экскурсии в те годы совершались на детдомовском автомобиле. Проблема с ночевками решалась просто: поездки планировались на летнее время, и всегда находилась школа, общежитие или какой-нибудь интернат при школе, с которым директор предварительно договаривался о размешении на одну или даже несколько дней детей из детского дома. Так было и в Риге (Юрмале), куда и я был взят отцом. Он сам сопровождал ту экскурсию, которая длилась 3 дня. Ночевали в школе, питались в столовой. Тоже в эти же годы. Точнее сказать не могу.»
Поездка воспитанников в Ленинград 1960-61 год.
«В Вербиловском детском доме был свой поэт, Лукин Анатолий. Парнишка с очень слабым зрением, полуслепой. До сих помню поэму «Детям Вьетнама», написанную им в 1963 году уже в Кунье. Попробовал воспроизвести в памяти и не смог...
Есть еще одна бывшая воспитанница детского дома, которую возможно отыскать, потому что она тоже личность была известная, долго руководила Псковским музеем Паганкины палаты, вроде даже стала заслуженым деятелем культуры. В детском доме она носила имя Маша Тимошенкова, (Марина так она себя называла).
Много в памяти, на хорошую книгу бы хватило описания характеров воспитанников, моих друзей, потому, что общение было постоянным, и все были на виду, мы знали друг о друге все то, о чем воспитатели и директор даже не догадывались. А за стукачество "темная" гарантировалась, не взирая на возраст. »
Слева направо: Касперова Клава, Нюра Шашенкова, Фадеев Владимир, Богданова Валя, Пусеп Таня.
Виктор Павлович Пусеп:
«Есть две темы, которые я не могу затронуть. Я просто не в курсе был и есть. Первая тема: питание детей-воспитанников. Кроме, как на сенокосе, да еще одного раза при посещении в составе группы наших детей Канашовского санаторного детского дома, за детским столом не сидел, а значит, и мнения своего не имею.
Вторая тема: девочки и девушки. У них свой круг, отношения и взгляды. И в комнаты, где они жили, мальчишкам любого возраста вход не допускался. Табу. Даже братья, неважно какого возраста, подходили к дверям и просили первую встречную девчонку вызвать нужную для встречи. Я дружил с девочкой три года до её выпуска, но впервые переступил порог комнаты, где она жила, в день переезда в Кунью, в пустую комнату, и она мне показала, где стояла её кровать. Их занятия, их игры, только они могут об этом рассказывать и рассуждать.»