(no subject)
Слушай, все не так, как мы думали, все промозгло - читать как глагол, как прогорело, как закончилось, как больше не будет никогда. Горгульи графомании выклевывают мне темечко, когда я думаю о тебе, когда слова складываются в предложения, эта грамматика изъявительного наклонения будет вечной. Мне снился сон, мы оба с тобой сдели в пыльной просторной библиотеке, и тебе нужно было написать что-то очень страшное, про смерть, насилие и боль, и как только бы ты написал, так бы это сразу и случилось. Во сне все стыло, звенело зимне и зябко, и в комнате моей, полной ночного мягкого молока, теплого, как грудь мадонны, я почувствовала острый холод и безвоздушье, будто попала под лед, заглотив блесну. Я проснулась, выпила воды, нашла одеяло и долго дрожала в нем, досыпая, возвращаясь в сон и доказывая тебе, что ты сам не знаешь, что творишь, что тебя опоили буквами, безжалостными, как пики черными буквами, смертельными, как укус скорпиона буквами, пока меня не было ты пил, любимый, по глотку, по глоточечку, мучаясь моей неуемной жаждой.
А теперь я не знаю, как уговоирить тебя не писать эти крики, это гулкое эхо шагов в пустой арке подворотни, эти безлюдные коридоры, залитые неживым лилововатым светом, я могла бы рассказать тебе про вчерашнюю глупую красивую речку, в ней вода желто-зеленая, прозрачная, как виноград или кошачьи очи, на берегу ее живут сонно лягушки, их морды - малахит, а глаза - тусклое, тяжелое золото, там стрекозы с четырьмя крыльями вьют узор над круглыми кувшиночьими листами, а сами кувшинки уже давно отцвели. Если смотреть в небо, то можно уплыть за облаками и не заметить, что течением несет в омут, где не водится ничего, кроме тихой смерти.
Как убедить тебя снова не обмакивать перо, может быть, если я закричу громко-громко, ты увидишь, что вместо чернил - моя кровь, и ты тычешь, тычешь в распоротую ладонь, линии судьбы в которой теперь навсегда изорваны, прерваны, и больше не.
Смотри, у всех нас два неспящих ангела за спиной, справа черный, слева белый и они сцепились, грызут друг другу лица, по лисьи тонко подвывая.
Хочешь, я буду любым из них, если в схватке кто-то погибнет, а пусть бы они и оба, тогда только я буду хранить тебя, дуть на веки и не позволять писать страшные строчки.
Когда они убьют друг друга, и твоя душа останется непривычно голой, на съеденье, я буду рядом, я буду обнимать тебя взглядом,обволакивать сверкающим серебряным коконом, сплетенным из моих слез, неосуществленных поцелуев и тонких небесных струн, рвущих горло злее голодного волка.