Тем летом мама отправила меня к тете Касте. Душный и жаркий город ни к чему, если есть возможность пожить возле моря, у своих, да и будет полегче, уговаривала мама, не придется то и дело звонитьс работы, волноваться, готовить здоровую еду и придумывать занятия на целый день. Я даже обрадовалась, потому что очень любила мамину сестру, тетю Касту, пусть и слегка побаивалась ее надутого мужа, похожего одновременно на жука-рогача и шакала Табаки из моей книжки про Маугли.
Тетя Каста была "другой породы" чем мама, она пахла лимоном, мятой и чем-то холодновато-приитягательным, носила белые юбки с пеной кружев понизу подола, целовала меня в макушку и говорила таким хрупким серебряным голосом, будто в горле у нее жили лунные колокольчики. Мне нравилось воображать, что я на самом деле ее дочь, а дядя Альбер был против, он хотел только сына, поэтому бедное дитя (т.е. меня) отдали нынешней маме, и та уже воспитывала меня, как могла - раздавала подзатыльники заскорузлой от стирки ладонью, заставляла есть цветную капусту и шпинат, проверяла домашние задания до последней точки и гладила по голове лишь тогда, когда я лежала, притворясь спящей в своем отделенном шкафом уголке.
Впервые я уезжала из дому так надолго, на месяц, а, может быть, и на все два. Мы не часто бывали у тети Касты, если говорить честно, то всего несколько раз, один из которых я не помню вообще, а от второго мне достались лишь смазанные, выцветшие картинки, где я, шестилетняя, ласкала куклу, подаренную к дню рожденья тетей Кастой, стояла у закрытой двери с веревочкой, привязанной к зубу, случайно уселась на пакет с собранными утром улитками, раздавив их со страшным, отвратительным хрустом, ковыряла волшебную башенку розового мороженого длинной серебрянной ложкой и забавлялась с расшалившимися волнами, которые почему-то считались моими щенятами.
Мама не согласилась поехать со мной, чтобы погостить хотя бы несколько дней, возвращаться пришлось бы поездом, долго и недешево, а так она может поработать внеурочно, а и вдруг к моему возвращению накопить на давнишнюю мечту - новый радиоприемник, взамен нашего шипящего и плюющегося словами старика.
Мы уселись в машину, дядя Альбер за рулем, а тетя Каста рядом со мной на заднем сиденьи, чтобы по дороге показывать сонных коров, жующих луг, играть в облака, складывая из белого небесного меха то дракона, то даму в шляпе, то первую букву моего имени. Вскоре нас разморила жара, и мы обе заснули, я на коленях у тети Касты, под ее прохладной рукой, а та, в свою очередь, в обьятьях загодя припасенной большой подушки. Когда я открыла глаза, небо совсем состарилось, налилось розовым, лиловым и сизым, но воздух снаружи так и плыл трепещущим маревом.
Остановились, выпили желтого теплого лимонада из пузатых бутылок, дядя Альбер рассеянно погладил меня по голове, как если бы я была случайно прибившейся к ногам собачкой, а тетя Каста предложила заехать в кафе, чтобы освежиться и перекусить. Но, подумав, решили обойтись без обеда, еще два часа и нас ждет ужин на фарфоре, приготовленный домашней кухаркой, а разве можно доверять этим придорожным забегаловкам, где в супе того и гляди найдешь тараканий ус, а в сотэ- чей-то кудрявый волос.
Дорога все больше становилась похожа на крутой рог барашка, и как-то совсем внезапно за новым изгибом открылось море, лежащее гладким серебристым зеркалом в резной бронзовой рамке окрестных скал. Тетя Каста обещала научить меня готовить домашнее мороженое, шить саше для собранной и уже высушенной лаванды, улыбаться как леди, держать спину ровно, а вилку в левой руке, запускать нового воздушного змея, которого дядя Альбер специально купил на ярмарке и еще много, много чему, что сделает мою жизнь новой, прекрасной и радостной.
Я соглашалась, я хотела быть похожей на тетю Касту, пахнуть лимоном и мятой, элегантно подавать руку, выходя из машины, и совсем не обижаться на людей, когда они говорят что ты тупая дура. Так дядя Альбер обозвал тетю Касту, когда она открывала вторую бутылку лимонада и случайно пролила пару капель на его кремовые, идеально отутюженные брюки, он собирался добавить что-то еще, но потом взглянул на меня и осекся, а тетя Каста всего лишь нежно и снисходительно улыбнулась, прозвенела лунными колокольчиками - ничего страшного, дорогой, Роза все остирает сегодня же.
Тетя Каста и дядя Альбер поженились давным-давно, 10 лет назад, когда тетя Каста была совсем молодой, а дядя Альбер уже солидным мужчиной, мама любила рассказывать эту историю на кухне, попивая ликер с подружками, утром на клеенке оставались липкие круглые следы, а мама казалась непривычно притихшей и виноватой. Но там, вечером, на кухне она смеялась, курила, накручивала приемник и хвасталась сестрой и зятем, и что они любят меня, как родную, потому что своих детей нет и, кажется, не предвидится, и, чем черт не шутит, когда-нибудь все достанется Анне - и дом у моря, и автомобиль, и крупные брильянты, которые тетя Каста надевает два раза в год - на рождество и юбилей свадьбы, а все другое время хранит в банке, в стальном сейфе с кодовым замком. Под эти разговоры засыпалось спокойно и сладко, в будущем я видела себя почти что принцессой, обласканной судьбой счастливицей, и мой затхлый закуток уже не казался таким отвратительным, а был лишь временным прибежищем, ступенькой перед порогом сказочного царства, королевства морского с просторными светлыми залами, резной тенью виноградных листьев, падающей на гамак, всегда доступным мороженым в хрустальной вазочке и послеобеденным отдыхом на веранде.
Вечером, после ужина - а там была и курочка с золотистой коркой, и запеченый картофель, и даже мой любимый салат (тетя Каста спросила у мамы, что я люблю есть и велела кухарке приготовить именно это), я лежала в постели, чисто-вымытая, со скрипящими от полоскания лимонной водой волосами (тетя Каста сказала, что так волосы будут больше блестеть, она налила мне в ванну пахучего шампуня, и сама терла спину пушистой мочалкой, мелкие пузырьки пены радужно переливались под ярким электрическим светом, и даже дядя Альбер, зашедший в ванну пожелать мне спокойной ночи - уже собирался идти отдыхать, казался домашним и милым, как плюшевый пес). Он улыбнулся тете Касте, погладил ее по руке, той самой, на которой аккуратно сидели золотые браслеты, тонкие, плотно пригнанные один к другому - не меньше трех десятков, и которые, я знаю точно, и это наш первый секрет с тетей Кастой, скрывали уже пожелтевший, но все еще уродливый синяк в форме карты Америки.
Я лежала и ощупывала простыни, шелковые, прохладные, расшитые вензелями, день был таким долгим, а завтра меня ждало столько событий, что хотелось побыстрее провалиться в сон, как в один миг, закрыть глаза в темном бархате тихой ночи и тут же открыть ситцевым пестрым утром, полным незнакомых звуков и запахов.
Спустя пару дней, я освоилась в доме, изучила его укромные уголки, и могла бы спрятаться на спор в 10 таких местах, где меня вряд ли нашел бы кто-то из обитателей. Тетя Каста много времени проводила со мной, мы и вправду делали мороженое, и учились ходить с книжкой на голове, для ровной осанки, а еще она позволяла трогать лаковые клавиши огромного рояля, занимавшего большой угол в гостиной, а потом садилась за мной на стул, приобнимала, и руки ее были словно белые птицы, несущие на своих крыльях музыку.
По вечерам мы ходили на море с дядей Альбером, час перед ужином - смеялись, дурачились, пытались запустить змея, который на деле оказался тяжелым и совсем не хотел летать, только безвольно лежал на песке, время от времени подрагивая, подыгрывая ветру. Я ощущала жизнь пестрым калейдоскопом, картинки которого часто менялись, но состояли из одних и тех же стеклышек счастья, пока однажды ночью не случилось то, что уже случалось со мной, изводило где-то на самом краешке сознания с того момента, как было решено, что я еду за город. Мучительный страх, тошнотворный, невыговариваемый, он гнездился глубоко-глубоко внутри, зашиканный, полузабытый, пахнущий анисом, белесый страх. Оно приходило тогда, в прошлый раз, когда меня впервые положили в этой комнате, как взрослую, а мама осталась спать на веранде потому что хотела "встретить рассвет и услышать пение утренних птичек". Оно было бесформенным, мягким и пыхтящим. Оно навалилось на меня, и стало тяжело дышать. Оно молчало и елозило, Оно оставило желтый след на одеяле.
Мама улыбнулась - это ночной кошмар, Анна, в следующий раз поговори с ним, спроси имя, если знаешь имя чудовища, ты его хозяин. И прочитай молитву, как я тебя учила. С тех пор Оно не являлось больше, и, спустя месяц-другой, страх ночного марева перестал мурыжить меня вовсе, я засыпала спокойно, положив одну руку под щеку, а другой обнимая куклу, подаренную мне тетей Кастой. Я назвала ее Аделина.
Четвертый день моего маленького рая завершился ночью моего маленького ада. Когда я открыла глаза, Оно стояло у окна, и наверное смотрело, но я немогла различить глаз. Я чувствовала его нетерпение и предугадала дальнейшие действия. Страх забил горло горячим пухом, связал по рукам и ногам, я молча молилась, пока Оно лежало на мне, душило меня. Бесполезно говорить об этом с тетей Кастой, так же, как и бесполезно было говорить с мамой. На следующую ночь я заперла дверь на замок, но разве это спасает от нелепых ночных кошмаров? Я стала задумчивой и молчаливой, я старалась не спешить идти спать и подолгу засиживалась с цветным каталогом из большого универсального магазина, будто бы рассматривая красоток, рекламирующих новую модель пароварки. Я готова была заплакать и вцепиться в кресло, когда дядя Альбер подходил ко мне и фальшиво напевал на манер популярного мотивчика " А наша Анна, Анечка, Анита теперь идет спать".
Каждый день был по своему хорош - и день, когда мы с тетей Кастой пошли на море строить песчаные замки, солнце, как раз прикрытое легкими облачками, трогало ласково мои плечи, а чайки, встревоженные предчувстивем бури, отчаянно чиркали волны. И день, когда мне купили настоящий купальник - тетя Каста ездила в магазин с шофером, и там взяла для меня - скользкий латекс, с подставками для груди, как у взрослых дам. И еще когда мы с тетей Кастой танцевали вальс, кружась по только что натертому Розой паркету, а та стояла в дверях и нарочито укоризненно улыбалась.
Каждая ночь была одинаково мерзкой. В какую-то из них я попыталась спросить имя, но Оно только молча сопело. "Как тебя зовут, - я не могла кричать, из горла едва выдирался хриплый свистящий шепот, - как тебя зовут, вот меня зовут Анна ( я говорила настоящее имя, не боясь оказаться во власти, я и так была полностью подчиненной страху), меня зовут Анна, и я хорошая девочка, а как зовут тебя?" Ни к чему хорошему это не привело, Оно вытянулось, напряглось и зажало мне рот, единственное, что оставалось - это молиться. И я молилась.
А потом дядя Альбер собрался в командировку, на пять или шесть дней, и это был повод умолять тетю Касту пустить меня к ней в постель.
- Ну тетечка, милая, я так люблю тебя (и это было правда), - ныла я на разные голоса, внутренне сжимаясь от ужаса, что вот сейчас она откажет, и тогда продолжится беспрестанная пытка. Но тетя Каста согласилась быстро, ах моя дорогая Анна, до чего ж ты милашка, как бы я хотела иметь свое такое же дитя.
После купания (в этот раз меня мыла Роза, а тетя Каста разговаривала по телефону с поставщиком мяса, и сквозь шум воды я слышала, как она распекает его мерным, холодным голосом за несвежую телятину, за поздний звонок и за высокую цену) я, даже не дождавшись пока высохнут волосы, юркнула в постель к тете Касте. Она пришла чуть позже и тут же разгадала мое притворство, ничего ты не спишь, Анна - пощекотала за пятки, заставила встать и расчесать волосы сто раз в одну сторону и сто раз в другую большим черепаховым гребнем.
Я долго не засыпала, лежала и смотрела вверх, играла в "зажмуривалки" - крепко-крепко закрывала глаза, потом быстро распахивала, и на потолке появлялись пестрые узоры, светящиеся мушки. Мне было страшно, что Оно придет к нам обеим, и тогда уже точно некому будет защитить меня, и еще что Оно будет знать про тетю Касту и станет наведываться к ней. Среди ночи, в липких лапах сна я почувствовала его приближение, анисом пахла моя подушка, анисом пахла моя постель, и я не выдержала, закричала, забилась выброшенной на берег рыбкой, встревоженная тетя Каста звонила в звонок, чтобы Роза принесла мне воды и еще ложку настойки, что каждую ночь принимал дядя Альбер для сна.
Я ухватилась за ее руку, и никакие силы этого мира не заставили бы меня отпустить, я рыдала взахлеб, повторяя: "оно, оно, оно собиралось прийти", я выбила из рук Розы поднос со стаканом воды и рюмкой лекарства, потому что оно тоже, тоже, тоже пахло анисом. Все в этой комнате пахло анисом.
Успокоить меня удалось лишь к рассвету, тетя Каста отослала Розу и долго обнимала меня, гладила по волосам, баюкала детскими колыбельными. Когда я проснулась был уже обед, и мне полагалась двойная порция сладкого, и никто не вспоминал того, что случилось ночью. Лишь под вечер тетя Каста подошла ко мне и осторожно спросила
- Анна, что же все таки произошло, что это за "оно", которого ты так боишься?
В ее голосе было столько настоящего участия, столько желания помочь, что история рассказалась сама по себе.
Этой ночью тетя Каста почти не спала. Она сидела рядом со мной на краю кровати и держала меня за руку, она так прониклась рассказом, что долго плакала, стиснув меня в объятьях и обещала, обещала, обещала - такого больше не повторится никогда, она этого не допустит.
Мне было стыдно, что тетя Каста так расстроилась, и в то же время я очень верила ее словам. Мысль о том, что Оно не явится ко мне больше была так обширна, что объять ее целиком и сразу было просто-напросто невозможно. Я засыпала и просыпалась, сжимала холодную ладонь тети Касты, и дальше проваливалась в яркие сны, где не было больше места белесому бесформенному пятну.
Через четыре дня шофер отвез меня к маме, тетя Каста объяснила, что так надо, и пусть это будет наш второй маленький секрет, пока окончательно не изгонят Оно. Я соглашалась, тем более, что мое отсутсвие предполагалось на неcколько дней, необходимых для всех приготовлений тети Касты и окончательного избавления дома от чудища.
В сказочное царство у моря я так и не вернулась. Ни через несколько дней, ни на следующий год. Мама никогда больше при мне не вспоминала о тете Касте, она пресекала все вопросы, и лишь один раз, спустя полгода мне удалось подслушать, что произошла Трагедия, и дяди Альбера нет больше среди живых, а тетя Каста обитает теперь в желтом доме.
Я спросила маму, почему же нам не поехать в тот дом, наверняка он прекрасный, я представляла резные янтарные стены и окна, сквозь которые льется сладкий медовый свет. Я думала, что тете Касте там намного лучше, потому что там нет дяди Альбера, и уж тем более нет белесых, сопящих чудищ.
Но мама не ответила, только вздохнула, провела заскорузлой от стирки ладонью по голове и включила радиостанцию на нашей любимой волне. Передавали программу "По заявкам радиослушателей"