Год назад. Мама.
Сегодня ровно год как у мамы случился инсульт. Столько всего произошло за этот год, а такое чувство, что события произошли только недавно. Но это не так, потому что я уже даже начала забывать какие-то второстепенные детали. Как это было...
Последняя ночь перед отлётом из Питера в Нью Йорк. Всем провожающие должны подъехать часам к девяти утра, а лучше к пол-девятому. Как обычно, в районе 2ух часов мама принесла мне С., которая в это время просыпается и «хочет к маме». Потом все заснули опять, а в 5 утра нас разбудил отец и растерянно сказал, что не понимает, что происходит с мамой. А «что-то» происходило уже с час или полтора, как он сказал. А может, так казалось. Я не помню пошли мы вместе с Д. или я пошла одна, но уже с порога было понятно, что это что-то серьёзное, ну а Д. очевидно, с того же порога был ясен диагноз - правосторонний инсульт. Мама находилась в прострации, постоянно говорила, что всё в порядке и она сейчас встанет. Речь была смазана, об встать не могло быть и речи, так как была парализована вся левая сторона, поэтому мама, пытаясь встать или повернуться, всё время скатывалась на левую сторону, к середине кровати.
Мыслить связно я не могла, я очень боялась, что мы её можем потерять, вот прямо здесь и сейчас. Д. Начал звонить и организовывать госпитализацию. Ещё не было и шести утра. Потом приехала скорая. Эти проклятые лестницы, и на которых не развернуть носилки и лифты, где двое могут стоять лишь по стойке смирно. Теперь, оказывается, есть у скорых так называемые мягкие носилки, к них пациент как бы полусидит или просто сидит. Зато их нести нужно лучше вчетвером. М. уже давно, конечно, был разбужен, так как проснулась С. и её надо было нейтрализовывать. Повезли маму в больницу Костюшко. Мы с отцом поехали с ней. Всю дорогу я не переставала думать о том, что это именно та больница, где умер брат. И я знала, что мама думает тоже самое. Но никто не говорил об этом ни слова. Надо было проживать минуту за минутой.
Обычная безразличность приёмников, стараешься абстрагироваться от таких вещей, потому, что на тот момент были вещи важнее. Мне кажется, там в приёмнике, я не удержалась и всё-таки слёзы текли у меня по щекам. Сделали сканирование, выяснили, что инсульт ишемический, а не геморрагический. Но на тактику лечения это не повлияло, в России не делают троболитики, да и маме Д. бы не назначил. Просто стало понятно, что было недостаточно хорошо и грамотно лечена мамина аритмия.
Потом подняли маму в палату. Восемь человек, большинство лежачие, запах, кровати, краска, облезающая со стен, туалет - лучше и не начинать его описывать.
И при всём при этом я, совершенно потерянная. Моё место сейчас здесь, а у меня вылет в двенадцать. И дети, которые вписаны в мой и в Д. паспорт (мы всегда вписываем в оба паспорта), но въезжали они со мной и чтобы Д. смог их вывезти нужны бумаги. А их нет. А времени ещё нет и девяти. Только приземлённость и рациональность Д. смогли меня как-то удержать в здравом уме. Он решил, что надо ехать всем и мне вывезти детей домой, а потом я приеду одна. Он сказал мне, что ближайшие 3 дня не должны много изменить в болезни в худшую сторону. Я помню, что сказала маме, что я должна уехать и увезти детей, а потом вернусь обратно. Мама мне несколько раз повторила своим кривым ртом «Да, ты должна быть с детьми». Гвозди бы делать из.....( блядь, блядь, блядь... сижу и плачу.....)
Долетела домой на слезах и таблетках. За 3 дня нашла няню, которая начала работать уже после того, как я уехала в Питер. Как-то мне посочувствовали, что, наверно, трудно мне было, ухаживать за мамой в Питере, ещё и беспокоиться о детях дома. (Помню переполняющее меня чувство вселенской несправедливости, что моя мама не заслуживает такого состояния, в котором она оказалась.) Совершенно честный на это ответ, что я совершенно не беспокоилась о детях дома. ( И это я-то, со своим синдромом тревожных состояний!) Конечно, был дома ещё М., да и Л. уже не маленькая. Приоритеты настолько поменялись, что я жила почти исключительно уходом за мамой. За время моего отсутствия ( 5 дней) друзья организовали маме платную палату на двоих и на правом боку уже образовался пролежень, которые там никто не называл своим именем, а придумывали какие-то эвфемизмы.
За весь этот год, даже находясь в самом плачевнейшем состоянии, мама ни разу не плакала. А я не плакала в её присутствии.
Последняя ночь перед отлётом из Питера в Нью Йорк. Всем провожающие должны подъехать часам к девяти утра, а лучше к пол-девятому. Как обычно, в районе 2ух часов мама принесла мне С., которая в это время просыпается и «хочет к маме». Потом все заснули опять, а в 5 утра нас разбудил отец и растерянно сказал, что не понимает, что происходит с мамой. А «что-то» происходило уже с час или полтора, как он сказал. А может, так казалось. Я не помню пошли мы вместе с Д. или я пошла одна, но уже с порога было понятно, что это что-то серьёзное, ну а Д. очевидно, с того же порога был ясен диагноз - правосторонний инсульт. Мама находилась в прострации, постоянно говорила, что всё в порядке и она сейчас встанет. Речь была смазана, об встать не могло быть и речи, так как была парализована вся левая сторона, поэтому мама, пытаясь встать или повернуться, всё время скатывалась на левую сторону, к середине кровати.
Мыслить связно я не могла, я очень боялась, что мы её можем потерять, вот прямо здесь и сейчас. Д. Начал звонить и организовывать госпитализацию. Ещё не было и шести утра. Потом приехала скорая. Эти проклятые лестницы, и на которых не развернуть носилки и лифты, где двое могут стоять лишь по стойке смирно. Теперь, оказывается, есть у скорых так называемые мягкие носилки, к них пациент как бы полусидит или просто сидит. Зато их нести нужно лучше вчетвером. М. уже давно, конечно, был разбужен, так как проснулась С. и её надо было нейтрализовывать. Повезли маму в больницу Костюшко. Мы с отцом поехали с ней. Всю дорогу я не переставала думать о том, что это именно та больница, где умер брат. И я знала, что мама думает тоже самое. Но никто не говорил об этом ни слова. Надо было проживать минуту за минутой.
Обычная безразличность приёмников, стараешься абстрагироваться от таких вещей, потому, что на тот момент были вещи важнее. Мне кажется, там в приёмнике, я не удержалась и всё-таки слёзы текли у меня по щекам. Сделали сканирование, выяснили, что инсульт ишемический, а не геморрагический. Но на тактику лечения это не повлияло, в России не делают троболитики, да и маме Д. бы не назначил. Просто стало понятно, что было недостаточно хорошо и грамотно лечена мамина аритмия.
Потом подняли маму в палату. Восемь человек, большинство лежачие, запах, кровати, краска, облезающая со стен, туалет - лучше и не начинать его описывать.
И при всём при этом я, совершенно потерянная. Моё место сейчас здесь, а у меня вылет в двенадцать. И дети, которые вписаны в мой и в Д. паспорт (мы всегда вписываем в оба паспорта), но въезжали они со мной и чтобы Д. смог их вывезти нужны бумаги. А их нет. А времени ещё нет и девяти. Только приземлённость и рациональность Д. смогли меня как-то удержать в здравом уме. Он решил, что надо ехать всем и мне вывезти детей домой, а потом я приеду одна. Он сказал мне, что ближайшие 3 дня не должны много изменить в болезни в худшую сторону. Я помню, что сказала маме, что я должна уехать и увезти детей, а потом вернусь обратно. Мама мне несколько раз повторила своим кривым ртом «Да, ты должна быть с детьми». Гвозди бы делать из.....( блядь, блядь, блядь... сижу и плачу.....)
Долетела домой на слезах и таблетках. За 3 дня нашла няню, которая начала работать уже после того, как я уехала в Питер. Как-то мне посочувствовали, что, наверно, трудно мне было, ухаживать за мамой в Питере, ещё и беспокоиться о детях дома. (Помню переполняющее меня чувство вселенской несправедливости, что моя мама не заслуживает такого состояния, в котором она оказалась.) Совершенно честный на это ответ, что я совершенно не беспокоилась о детях дома. ( И это я-то, со своим синдромом тревожных состояний!) Конечно, был дома ещё М., да и Л. уже не маленькая. Приоритеты настолько поменялись, что я жила почти исключительно уходом за мамой. За время моего отсутствия ( 5 дней) друзья организовали маме платную палату на двоих и на правом боку уже образовался пролежень, которые там никто не называл своим именем, а придумывали какие-то эвфемизмы.
За весь этот год, даже находясь в самом плачевнейшем состоянии, мама ни разу не плакала. А я не плакала в её присутствии.