Хорошие там места, на Верхнем Енисее... 3 ч
Где-то у небольших кедров Андрей прощается с нами. И мы уходим под руководством Евгения дальше. Обходим одно озеро, справа появляется другое - голубое, с блестящей на солнце мелкой рябью. Мы пытаемся пробиться к самой воде, пробираемся к берегу. Но здесь на нашем пути встают топи. Спешиваемся и всё же идём дальше, в надежде, что сейчас они закончатся. Но за топями начинаются болотистые кочки, высотой почти в половину человеческого роста. Коням невозможно здесь идти. Попадая в ямы между кочками, лошадь не знает, на что опереться копытами, чтобы выбраться. На небольшом островке сухой травы останавливаемся и объявляем перерыв: нужно принять решение, как поступить дальше. Единственное спасение - добраться до кромки леса, и по лесу обогнув озёра, и добраться до Тужемы.
Немного отдохнув мы направляем свой путь к стволам лиственниц, эти несколько сот метров кажутся бесконечными, а когда мы наконец выбираемся на твёрдую почву, то в измождении останавливаемся. После короткого перерыва рассаживаемся верхом. Теперь мы безропотно принимаем весь дальнейший путь: петляние вдоль больших и малых озёр, столь обманчиво прекрасных. В лесу открываются снежинки. Появляются одно за другим болотистые озерца, блестит на солнце заманчивая голубая рябь. Но нас она уже не обманет - мы углубляемся в лес. Озера на какое-то время пропадают из вида. Здесь можно отдохнуть от палящего солнца. Кони поднимаются по лесистому склону. И вдруг среди просветов вновь появляются синие рукава озёр. Казалось, мы их миновали. Но помимо тех, что мы видели в палящем зное долины, есть ещё те, берегах которых спускаются лесным ковром к самой воде. Эти лесные озёра петляют, оставляют острова и протоки. С высоты они кажутся сосудами со свежей, чистой водой, разлитой среди таёжных просторов. Начинается спуск, озёра скрываются из глаз, и мы оказываемся на берегу небольшой лесной реки, название которое остаётся мне неизвестным, её мы переходим вброд, а потом перед нами вновь открываемся Тужема. Здесь она превратилась в настоящую лесную реку. Исчезли карликовые берёзы, и берега покрылись стройными лиственницами. Кобыла отказывается идти, и мне приходится переводить её вброд. Вновь, единственная изо всех на шестерых, я промочила ботинки и брюки выше колена.
Настроение испорчено. Я понуро сажусь верхом и обреченно плетусь в хвосте за остальными. Стоянку устраиваем на Тужеме, которая бежит внизу под крутым берегом. В лесу - зимовье, а на поляне, по пояс в траве, цветут пионы. Солнце падает на них сквозь ветви лиственниц, и кусты пионов походят на сказочные лесные светильники. Как только солнце скрывается, они угасают.
В этот день мы устаём больше обычного. Переход был длинным и тяжёлым. Мне кажется, что никаких моральных или физических сил на завтра не осталось, но какое-то внутреннее чутьё подсказывает, что трудности не приходят поодиночке, и следующий день вряд ли будет легче, чем предыдущий. У костра за чашкой чая усталость утихает, а утром я просыпаюсь с новыми силами, готовая вновь переваливать броды и взбираться на горы.
Да, жизненная энергия в этот день нам пригодилась. Уже с утра начала безжалостно наседать мошка, и мы не расставались с накомарниками. На всякий случай спрашиваем Евгения, будет ли сегодня также тяжело, как вчера? Он отвечает, что будет довольно сложный подъём.
Лучше уж не знать подробностей всех трудностей, которые тебя ждут. И мы замолкаем, а когда во второй половине дня под жарким солнцем начинаем подниматься по невысокому склону, сразу даже не закрадывается и мысли о том, что это и есть тот самый подъём. Но постепенно, по мере того, как кони тонут в вязкой топи, начинаешь осознавать всю картину происходящего и предстоящего. Поднимаешь голову и с тревогой вглядываешься, когда же это закончится? Но конца пока что не видно. Кобыла, как обычно, идёт последней, пропустив вперед неутомимого Пенсионера, несмотря на свой преклонный возраст, тот с трудом, но безропотно поднимается вверх. А она, пройдя немного, останавливается.
«Поняла, что здесь не сахар», - думаю я с досадой.
Дёргаю поводья, изо всех сил даю ей шенкелей, луплю хлыстом-веревкой. Но она только разворачивается вокруг своей оси. Что же мне делать? Как обычно на самых тяжёлых отрезках, спрыгнуть и вести её под повод? И меня охватывает отчаяние и жуткая злость. Вряд ли у меня хватит сил, чтобы взбираться так долго по топи. А кони тем временем уходят всё дальше и дальше. И она - Ехидна имя ей - потихонечку конечно сама взберётся, если ей нужно будет.
Мои размышления прерывается Евгений.
«Я, - говорит он, подходя и беря её под уздцы, - сам её разбаловал. Чуть в горку, так слезаю и иду пешком».
И я тоже слезаю, мы ведём лошадь к остальным и цепляем её за поводья на буксир к Бандиту. Кобыла и не знала, что можно так быстро ходить, не то, что взбираться в гору. Бандит прёт сквозь топь вверх как трактор, ритмично переставляя копыта и не высказывая ни малейшего признака усталости.
«Бедная кобыла!», - думаю я, глядя на вытянутую вперед шею лошади. Под жарким солнцем пот катится с неё градом. Но другого выхода, как ехать верхом, у меня нет.
В разгар моих размышлений вдруг чуть не вылетаю из седла - кобыла остановилась, уздечка порвалась, и Бандит прёт наверх один, без буксира.
Итак, уздечка порвана уже дважды. Остаётся теперь только надеть ей веревку. Так что хитрая кобыла вновь в строю. И мы к восьми часам вечера завершаем подъём. На белках не должно быть мошки, но она там есть. Воздух слишком прогрелся. Кони устало бредут по карликовой березе - мы снова в тундровой зоне. За вуалью накомарника вновь открываются одна за другой горные перспективы, и где то среди них теряется еле видная светлая лента Малого Енисея- нашей путеводной звезды. Но наш путь лежит чуть ниже, к небольшим ледниковым озерам, похожим на огромные весенние лужи. Вода за день в них несказанно прогрелась, и если б мы приехали чуть раньше, пока ещё солнце не зашло, можно было бы искупаться. Однако, что думать об утерянном - впереди у нам ясная перспектива - развести костёр, поставить палатки и что-нибудь перекусить.
Несмотря на огромную усталость, все дела делаются как-то сами собой быстро. И даже мошка не может затмить прелесть вечернего костра. Огонь пылает у самого озера, тёплый ветер проникает под накомарник и наставляет его снять. Так дышится легче. Вечерняя тишина окутала стоянку, и в озере отражается почти уже полная луна. Мир и покой. Что будет завтра - совсем не страшно.
Да и бояться нечего. На следующий день - наш девятый день пути - в лесу всё чаще можно увидеть березы и всё реже - кедры. Тропинка покрывается мягким травянистым ковром. Чувство такое, будто ты возвращаешься домой. Мы переходим вброд две реки, одна из которых называется Агой, и выходим к Енисею. Это происходит так внезапно, что мы останавливаемся. В лучах послеполуденного солнца Малый Енисей лежит далеко внизу у наших ног. За спиной у нас опушка леса, а впереди - отвесный склон. И в этой рамке - лесные холмы на другом берегу, которые здесь называют Могилой Чингисхана. Мы долго не можем оторвать взгляд от этого зрелища. (у фотоаппарата сел аккумулятор - и больше фоток нет (( )
Затем проводник командует: «Спускаемся!».
«Что - прямо туда?», - кивает в сторону пропасти Аня. Мы уже привыкшие, нас не испугаешь. Да, нам прямо туда - вдоль отвесного склона ведёт тропка, по ней мы спускаемся к самому Енисею, в лес и выходим на стоянку, которую не по своей воле однажды посетил один из высоко поставленных чиновников, об имени которого я умолчу. Здесь наш лагерь у избушки полно мошки, муравьёв, мышей и даже есть змеи. Но за полосой деревьев шумит Малый Енисей. На бегу устанавливая палатку, закидывая в неё вещи, я думаю только об одном - окунуться в Енисей! И когда эта мечта сбывается, то чувствую как весь тяжкий груз дневной жары и долгого пути спадает с плеч. Свежесть наполняет меня. Дышится свободно и легко, и, кажется, что можно пробежать ещё много километров.
К вечеру, когда во всю уже трещит костёр,и в котелке кипит суп с тушёнкой, Евгений проносит пойманных хариусов, которых мы сразу же зажариваем.
Наутро мы снова в пути, в солнечной дымке большие береговые выступы - «прилавки» вдоль Енисея, похожие на ступени, между которыми петляет река. Тропинка, бегущая по знойным увалам вдоль Енисея, приводит нас к нашей последней стоянке. Родник спрятался в лесу. Евгения пристраивает березовый желобок, мы его очищаем, и светлая вода бежит прямо в котелок.
С наполненными родниковой водой котлами, я возвращаюсь к стоянке. Здесь под сенью берез стоит избушка и стол - на самом крутом берегу. И вновь горит, на этот раз, последний, костер. Посреди стола колеблется на легком ночном ветру пламя свечи, а вокруг него - светлый круг, лица и глаза - в полутьме. Лежат уже заброшенные разноцветные рубашки игральных карт. Это первый раз - когда их достали из забытого богом кармана.
Ближе к ночи разражается гроза. Сверкают молнии, освещая русло Енисея неоновым светом. Сидя под тентом, мы считаем удары и километры. А потом сквозь стенку палатки я вижу, как пляшут отблески пламени, и сквозь шум воды доносятся до меня приглушённые голоса - это два Евгения разговаривают о политике и о вере.
Заканчивается последний вечер похода. Завтра, если доберёмся до Ок-Чар, уже не нужно будет разводить костёр. Признаться честно, мы уже все мечтаем о гостеприимном домике у кедров рядом с журчащим родником. Итак, с половины вчерашнего дня я еду на Пегаше. После кобылы, конь, который слушается малейшего движения повода, кажется мне чем-то нереальным. На кобыле, по её собственному пожеланию, едет Саша.
Нам предстоит пройти в этот день более 50 км. Евгений не высказывает суждений, но как-то очевидно, что мы можем заночевать и где-нибудь посередине этого пути. Нас ждут солнечные увалы, небольшие каменистые подъёмы, заброшенный скит, Чёртов мост у самой воды и плеск Малого Енисея. Ничего сложного, только очень долго. В середине пути, на широком увале под свист Евгения кони идут в галоп. И Пегаш - милый, послушный Пегашка - уходит вперёд, мы летим, едва касаясь земли, потом спускаемся под сень деревьев, к тенистому роднику, но я не даю ему напиться, и он перепрыгивает ручей, и мы летим дальше. Там, далеко впереди среди увалов, на знойных прилавках, когда мы уже идём неспешным шагом, нас догоняют остальные.
Начинаются подъёмы и спуски по тропам. На одном из подъёмов в метрах пяти перед нами пробегает косуля. Мы успеваем хорошо её разглядеть. А когда мы снова выходим на широкий увал, Евгений оборачивается и говорит: «Может, заночуем здесь?». Но мы скандируем «Ок-ча-ры, Ок-ча-ры!». И откуда-то издалека слышится задорный голос Ули - она теперь едет на кобыле: «На Ок-чары! Но, пошла, старая кляча!».
И в этот день мы проходим нашу первую стоянку на Унжее, кони кружат возле кострища - вот здесь всё только начиналось. Здесь мы отмечали День антифашиста. Унжей встречает нас обмелевшим, и мы смело форсируем его, даже не замочив ног. И вновь появляются изгороди, я открываю калитки, и мы проходим по хуторам, и останавливаемся на одном из них, выпить молока и холодной родниковой воды. Кони тоже пьют, а мы тем времени отдыхаем в тени навеса, сидя на сеялке. Да, люди тут живут хозяйственные, ничего уж не скажешь!
А потом мы долго идём лесными дорогами, я пропускаю вперед других и веду какое-то время Пегашку под повод - чувствуется, что он устал, но всё ещё готов вести меня вперед бодрым шагом. Я спешиваюсь, когда остальные скрываются из вида. Теперь я могу, как следует, разглядеть многочисленные муравьиные дорожки. На сухом стволе появляется бурундук - я тоже замираю. Затем мы выходим к очередному хутору. Тут нас догоняет Евгений - теперь он едет на кобыле. Он привязывает её к забору и заходит к хозяевам, а мы же с Пегашкой продолжаем путь. Нам остаётся, наверное, не больше 9 км, наша вереница растянулась и возвращается на Ок-Чары партиями.
Здесь нас ждёт день отдыха и идеологические споры с отцом нашего проводника Евгения, очень колоритным старовером и, кажется, даже толстовцем Павлом Трофимычем, которого Уля называет просто деда Паша. А ещё баня на самом берегу Енисея! Возвращаясь оттуда, Аня рассказывает, что прямо перед нею по тропинке у бани пробежал заяц. А когда я собираюсь туда, уже совсем темно и до бани путь не близкий. Как говорит Анин муж Женя - пока дойдёшь обратно, можно снова идти мыться. Ночь очень тёплая. Почти полнолуние, так что свет совсем и не нужен. В предбаннике ветерок колышет входные занавески, которые здесь вместо дверей. На лавочке лежат свежесвязанные веники, среди которых особым пахучим ароматом выделяется пихтовый - настоящий таёжный дух. Подумать только, ночная баня на Енисее, полнолуние и пихтовый веник! Это похоже на начало сказки.
Но это, к сожалению, её окончание. Ровно через день, ранним утром в 7.00 мы покидаем Ок-Чары. Дедушка Павел везёт нас вместе с нашими рюкзаками на тракторе. А потом долго машет нам вслед, перепрыгивая с утёса на утёс. И мне становится стыдно за те идеологические баталии, которые мы вели с ним накануне.
А потом следует путь вниз по Малому Енисею, маленькая водяная мельница, ожидание УАЗика, скрашенное копчёной рыбой из корзины, 33 поворота до Сизима. А в Сизиме - жена Евгения Марина напекла гору пирогов с капустой и картошкой, которые мы уплетаем за обе щеки. В Сизиме же мы прощаемся с нашим неутомимым помощником и подающим большие надежды поваром - Улей. Садимся в УАЗик, и снова долго машут нам у забора Марина, Уля, Настя. Они скрываются за холмом, но эта картинка надолго остаётся в памяти.
И вот, после кызыльско-абаканских приключений в поисках автобуса, такси и гостиницы, настаёт последнее прощание. На улице у дверей гостиницы меня провожают Аня, Женя и Саша. Вечером их ждёт поезд до Москвы, ну, а я вылетаю через полтора часа московским авиарейсом. Оборачиваюсь и машу в ответ им, а потом иду мимо лавочек в вестибюль аэропорта.